Было это году в 92-м,
когда младшему моему
едва исполнилось три года.
И работала я художником
в частной керамической мастерской
«Модерн фарфор».
Коллектив наш был молод,
а детей при нас — целая стайка.
Благо, брать их с собой нам позволяло
и начальство, ибо само было
при двух сопливых отпрысках,
и место, и помещение,
в котором мы и пахали,
выдавая на гора из горнила
бисквитные вазы, шкатулки и пасхальные яйца:
от перепелиных до страусиных,
декорированные чуть тронутой глазурью лепниной.
На сопротивление материала
новичку отводился месяц,
и если в конце испытательного срока
порцелин в его руках становился
податливым и пластичным,
превращаясь в тончайшие
лепестки, бутоны и пышные соцветия,
а необожженные отливки не трескались,
то дело его было в шляпе.
На момент моего прихода в мастерскую
декор держался, в основном, на розочках,
которые капустными вилками крутились на пальце,
«хвое», продавленной через мелкое сито,
да на оттисках листьев шиповника.
Все эти делалось впрок
и сушилось на гипсовых «блинах» —
побочного продукта изготовления форм.
Из рабочего инструмента:
скальпель, козья ножка, пинцет,
пара кистей для росписи шликером —
фарфоровой литейной массой,
нулевая нождачка
и алмазный надфиль.
Им подчищались огрехи после обжига.
А их было без меры,
потому что печник наш,
отчим хозяйки, был алкашом.
А в подпитии и при треморе
до невозможности хрупкие изделия
носить в печную было,
по его разумению,
надежнее не на габаритных поддонах,
а в карманах старенького пальто,
которое «мартеновец»
не снимал ни зимой, ни летом.
Но разговор сейчас веду я не о том,
что и как было в «Модерн фарфоре».
И не о том,
как в долгой трепотне по телефону,
сам собой впервые накрутился на пальце
граммофончик вьюнка.
И как однажды в пустопорожней болтовне,
дающей полную свободу рукам
и подсознанию,
нарисовался белым шликером
на шве китайской вазы,
тонированной кобальном в стиле «Мейсен»,
«Офицер».
Так я и назвала эту композицию,
где строго вертикально-объемную линию,
пересеченную характерными стилю
изгибами и завитушками (шнурками),
венчал чуть тронутый солями никеля и хрома
единственный цветок орхидеи.
И как на премию
я, наконец-то, купила себе
в ближайшем «бутике» куртку.
Единственную, по словам продавщицы,
в целом свете!
И стоит ли рассказывать о том,
как по дороге с работы,
в темном переулке,
я встретила своего двойника —
амбала-сенегальца.
Точно в таком же фиолетовом прикиде
с плюшевым кантиком цвета слоновой кости
по капюшону.
И уж точно не о том,
что от рассвета до заката
работали мы и тусили,
попутно растя и воспитывая малых чад,
на Поклонной горе.
В нынешнем здании дирекции музея —
двухэтажном особнячке,
под окнами которого цвели
и плодоносили старые яблони,
прямо над насыпью железной дороги.
Да и кому интересно знать о том,
что пас нашу малышню,
пока мы ваяли, комендант здания,
славный полковник КГБ в отставке.
Большой любитель прослушки —
вот уж где мы отрывались по полной!
И о том, как мой младший,
воспитанный старшим,
третьеклассником и айкидистом,
в духе Рембо,
увел пацанву (от 2 до 5)
к соседней жд станции «дорогой жизни» —
смотреть козу.
Да так сразу-то и не упомнишь —
не о чем эта история.
Но точно помню,
как прижилось с той поры в нашей среде
крылатое выражение,
рожденное телерекламой
пустячного шоколадного батончика.
Зарабатывали мы мало,
питались вскладчину:
что из дома тащили,
из того и стряпали обеды-ужины.
Холостые и бездетные
отрабатывали еду уборкой
и мытьем посуды.
В качестве десерта
были хлебные сухари с сахаром
да печеные яблоки,
благо, практически дармовые.
А малышам-то нашим ой как хотелось покупных сластей.
Дорога на работу:
автобус — метро — «Киевский вокзал» — «Москва-сортировочная».
А на Киевском в ту пору
половина касс была отдана
под коммерческие ларьки.
В одном из них и продавались
те самые шоколадки.
И ежедневно, по дороге туда,
ребенок получал желанное,
на пару укусов, лакомство.
В то утро мы договорились с Лелей
встретиться на вокзале.
Она приглядела себе
модный ридикюль из лоскутной кожи,
но нуждалась в моральной поддержке.
Денег после вчерашней получки, о чудо,
хватило и на дамский аксессуар
и на гостинец отработано конючившему отпрыску.
Вполне довольные Лелиным приобретением,
мы перешли к кондитерскому ларьку,
но наткнулись на «шлагбаум»...
Прямо перед стеклянной витринкой,
потеряв при падении штаны,
дрых, отсвечивая грязным задом,
жирный бомжик.
«Дели» — нежный поцелуй»! —
Дружно грянули наши мальчишки.
И как отрезало — больше не просили.
Но с тех пор все,
что не оправдывает ожиданий,
мы называем нежным поцелуем «Дели».
07.04.2020
(с) Алена Подобед