Я читал о поселках, затерянных в снегах, где люди живут без электричества, об этих огромных расстояниях, об изолированных местах, где никто не проезжает. Геологи в экспедиции по Сибири в 1982 встретили семью, которая ничего не знала ни о свержении царей, ни о появлении и правлении коммунистической партии. Я спрашивал себя, как они это делают, как выдерживают в таких убогих условиях при температуре до 40 градусов мороза зимой? Я могу понять, как можно жить в таких скромных условиях в жаркой стране. Спи на открытом воздухе и ешь фрукты, которые падают с деревьев. Но здесь?
Когда я сказал, что хочу уехать в Сибирь, друзья сочли меня сумасшедшим. В эти места ссылали преступников в царское время. И Сталин поступал так же. Кроме преступников в Сибирь были экспортированы также интеллигенты и представители искусства, считавшиеся антиреволюционно настроенными, и просто хорошо образованные люди, которые расшатывали своими сомнениями электорат в столичных городах. Они-то и способствовали, тем или иным образом, цивилизированию сибирских городов.
Я оставил мой город (Рим), потому что больше не мог жить там. Я превратился в нечто вроде бомжа. Я не ел, не выходил из дому, неделю не мылся.
Я потерял моих жену сына в автомобильной катастрофе. Через несколько месяцев после их гибели я узнал, что у моей жены в течение долгих лет был другой, и что в нашем районе все, кроме меня, знали об этом. Знал ли об этом мой сын? Я попытался спросить об этом у ее любовника по телефону, но он бросал трубку. Потом он переехал, и больше мне не удалось обнаружить его.
Если бы я мог проснуться однажды утром, не помня ничего, я сделал бы это с удовольствием. Мне хотелось стереть все воспоминания, снова начать все “с нуля” в том месте, где меня никто не знал. Я чувствовал, что могу бросить вызов любой опасности. Сама жизнь потеряла для меня всякую ценность, я утратил желание жить.
Подсознательно я хотел очутиться в какой-то экстремальной ситуации, выходящей за пределы человеческих возможностей, только бы отстраниться от этих мыслей, которые преследовали меня без передышки. И, возможно, из-за смутных школьных воспоминаний, меня сильно влекла именно Сибирь.
Когда у тебя есть семья за спиной, ты думаешь: "Если я умру, как они будут жить без меня?" Ты боишься любой опасности, которая может случиться, чувствуешь, что должен вернуться домой. По сути дела ты теряешь всю свою смелость и избегаешь любого риска, только чтобы защитить своё семейное спокойствие. И я так жил - ради семьи, для семьи. Я никогда не искал приключений. Возможно, я был ограниченным человеком, но в этом ограниченном мире мне было хорошо. Дом, семья и работа для меня были всем. А работал я инженером на заводе бурильных машин, на работе меня ценили...
И я решился. В конце октября 2000 года. Я находился на железнодорожном вокзале в Москве и собирался уезжать на транссибирском экспрессе, что отправляется каждую пятницу в 23:50 во Владивосток, город, который находится на берегу Тихого океана напротив Японии через море. Поезд проходит более 9 тысяч километров и пересекает всю Сибирь за неделю.
Русские не любят транссибирский поезд. Они считают его неудобным. Это дорога для людей, у которых нет денег, чтобы купить себе билет на самолет. Я слышал разговоры о том, что однажды поезд остановили и пассажиры были ограблены.
В настоящее время, однако, все изменилось. Появились частные вагоны, которые сдают в аренду для групп туристов, типа пятизвездочного отеля. И есть даже диетолог, который выбирает местные продукты на каждой станции для тех, кто это заказал.
Я хотел оказаться даже не в таком вагоне, а в собственном поезде, который проходит тысячи километров через степь, от Европы до Азии и дальше, день за днем без определенной цели. Хотелось ощутить, что я оставляю все за спиной и даже не думаю, когда мне нужно выходить. Мне так хотелось оставить мою историю в бесконечных пространствах.
"Видела бы меня сейчас моя жена!" – не раз думал я.
Она всегда подшучивала надо мной, потому что я арендовал за два месяца вперед всегда один и тот же дом для отдыха у моря с местом для машины, пляжным зонтом и кабинкой на берегу.
«Не дай Бог изменить хоть что-нибудь»,- смеялась она. - «Если поменяем пляж, солнце будет не так светить. А другой ресторан? Если ты не будешь знать бармена, кофе будет совсем другого вкуса! Как же ты это вынесешь…».
До Владивостока есть два различных маршрута. Самый короткий путь идет через Монголию, другой - пересекает всю Сибирь. Я пошел посмотреть на вагоны поезда, который идет через Монголию. Это были китайские вагоны. Первый класс вагонов - почти роскошный, с передвижными душами. Но в конце концов я выбрал русский поезд, вагоны здесь были более спартанскими, но я хотел увидеть Сибирь.
Можно было купить билеты первого, второго или третьего класса. Вагоны третьего класса были переполнены. Вероятно они предназначались для людей, которые ехали на короткие расстояния. Было немыслимо себе представить, что можно добираться до Владивостока в этих условиях. В вагонах второго класса было по 4 места в купе, я же выбрал для себя первый класс с 2 кроватями. В моем психологическом состоянии я предпочитал, чтобы вокруг меня было не слишком много людей.
Я купил билет до Иркутска. Я не знал, буду ли я продолжать движение дальше или нет. Иркутск находится в самом сердце Сибири, в нескольких километрах от озера Байкал, в 4 днях пути от Москвы.
В поезде придерживаются московского времени на протяжении всего пути, хотя во внешнем мире сменяются семь часовых поясов. Даже в вагоне-ресторане обслуживают по московскому времени. Возможно, ты будешь ужинать в 3 часа ночи после того, как пообедал в 8 часов вечера. Все железные дороги в России используют московское время. Только пригородные поезда «живут» по местному времени.
Я совсем не следил за временем: ел, когда был голоден и, глядя из окна, узнавал, день это или ночь. Я видел все время один и тот же пейзаж: березы и холмы, покрытые снегом.
Все было как в тумане. На первом плане передо мной всегда была моя жена. Даже если бы я сел в ракету и прилетел на Марс, думаю, было бы тоже самое. Я все время представлял себе, как я обнаруживаю ее неверность и хотел знать, почему она это сделала. Я представлял себе, как вхожу в дом и застаю ее с любовником. Что бы я сделал и что бы сказал? Но что сказать? Это было что-то вроде бесконечного диалога с самим собой и с той, которой уже больше на свете не было. И я все время видел моего сына. Я говорил с ним так, как будто он был рядом.
Постоянно в голове прокручивались все наши разговоры. Незаметно для самого себя я внутренне отдалялся от того, что меня окружало, входил в раж и начинал выговаривать сыну... И вдруг приходил в себя и долго неподвижно смотрел в окно.
В поезде постоянно работало радио на русском языке. Это напоминало мне, что я был далеко от моей страны, от моего такого болезненно-яркого прошлого. В то же время казалось, что его никогда не было, прошлое напоминало картины из окна поезда, пробегающие перед моими глазами.
На остановках я выходил и покупал пищу у местных продавцов, эта еда была вкуснее, чем в ресторане поезда.
В моем вагоне ехали представители разных национальностей. Будь я в другом состоянии духа, возможно я познакомился и подружился бы с ними за время пути. Там был венгерский музыкант, лет пятидесяти, который чаще других обращался ко мне. Он почувствовал, что в моей душе было что-то мучившее меня. Я сказал ему, что купил билет до Иркутска и еду в Сибирь, потому что собираюсь остаться там жить. Он посмотрел на меня так, как смотрел бы на НЛО, воочию узрев его.
«Будьте осторожны с незнакомцами», - сказал он мне. «Здесь слишком велика преступность. И куча наркоманов, которым нужны деньги на героин».
А я ведь даже и не задумывался над проблемой преступности. Чуть раньше я бы обязательно собрал всю нужную мне информацию, разузнал бы о гостиницах, ресторанах, о ценах, о туристических маршрутах, о возможных опасностях. Но сейчас безразличие ко всему странным образом давало мне ощущение лёгкости. Я удивлялся самому себе. Я всю жизнь тащил на себе все проблемы и принимал всякие меры предосторожности, вечно думал о том, что делать и что нет, и какие возможны последствия. А сейчас существовали лишь я и поезд.
В поезде нам встретился русский инженер, который продавал кофе, йогурт и вяленую рыбу, чтобы заработать что-нибудь помимо своей зарплаты от государства, очень низкой, по сравнению с оплатой на частных предприятиях. Музыкант объяснил мне также, что в России часто можно встретить людей, имеющих высшее образование, которые довольствуются тем, что выполняют грязную неквалифицированную работу, а некоторые просто занимаются воровством.
Венгр сказал мне, что поскольку я из Европы, то буду здесь пользоваться повышенным вниманием у женщин. Не скажу, чтобы это меня огорчило...
Я спросил, как по его мнению, стало ли лучше в России сейчас или людям жилось лучше до распада СССР. Он привел мне яркий пример: «У животных в клетке в зоопарке есть все, что им необходимо для жизни, они могут спать, есть, заниматься сексом, но они грустные, им тоскливо. Это - коммунизм. В джунглях - наоборот, они рискуют каждый день быть убитыми и должны убивать, чтобы выжить. И все же они свободны. Закон джунглей походит на закон капитализма. Нет ничего более жестокого, чем жизнь в джунглях, но, все же, животное хочет быть свободным, не хочет жить в клетке».
За исключением этих случайно возникающих бесед, большую часть времени я проводил глядя в окно. Если бы я смог, я остался бы в том поезде, и больше не останавливался бы никогда. Мысль о том, что я должен буду выйти из поезда в Иркутске и искать гостиницу, начинала тяготить меня. Я был сторонним наблюдателем за тем, что происходило вокруг меня. Например, по поезду ходили люди, продававшие свои личные вещи - браслеты, цепочки, семейные реликвии и даже потемневшие от времени иконы. И эта нищета снаружи... Иногда я видел покинутые темные и ветхие бараки...
За несколько часов до прибытия в Иркутск, в вагоне–ресторане я познакомился с неким Борисом. Он тоже ехал до Иркутска. Он очень заинтересовался тем, что я – итальянец, и начал перечислять всех известных ему итальянцев - от Берлускони до Роберто Баджо. Борис сел на поезд в Екатеринбурге, что находится рядом с Уральскими горами, на границе между Европой и Азией.Он мечтал покинуть Россию. Одной из причин этого было его происхождение, Борис имел чеченские корни со сложной историей переселения его семьи в сибирские просторы в сталинские времена. С падением коммунизма люди стали большими националистами, и он ощущал это на себе.
Он поразился, когда узнал, что в Иркутске меня никто не ждет, и я даже не знаю, куда идти. Борис предложил мне поехать в деревню, где жил он сам. Я мог оставаться там столько, сколько хотел, и спокойно подумать о дальнейшем своем размещении. Он чересчур настаивал на этом предложении и не казался мне вполне искренним. Он смог бы отвести меня куда угодно, обворовать и даже убить. Но это не волновало меня в тот момент, я был абсолютно пассивен и, не смотря на свои предчувствия, последовал за ним.
Мы наняли машину с шофером. Путешествие из Иркутска в его деревню показалось мне нескончаемым – около 200 км по однообразной заснеженной равнине. Я силился спрятать свое раздражение, в то время как Борис делал все, чтобы развлечь меня. Он показал мне пожилых женщин с платками, обернутыми вокруг лица, которые продавали вдоль дороги вяленую рыбу и кофе. "Их называют "бабушки". Они проводят весь день в холоде на дороге, и очень счастливы, когда им удается заработать хоть пару долларов".
Я притворялся что окружающее мне интересно, но даже если бы я не был так подавлен, мало что можно было увидеть - пустынные снежные поля, несколько фабрик, одноэтажные выцветшие деревянные дома с островерхими крышами и людей, стоявших в очереди перед киосками. Попался также и открытый рыночек, где один человек ел мороженное при температуре минус 30 градусов.
Постепенно признаки жизни становились все более и более редкими. Я увидел волчьи шкуры, вывешенные напротив сборного домика. «Из них делают шапки», - объяснил Борис. Он рассказал, что иногда ночью волчьи стаи нападают на деревни. Волки делают подкопы под оградами или запрыгивают в хлев с крыши и устраивают резню домашних животных. Очень часто жители формируют вооруженные группы, которые инспектируют окрестности. Борис сам участвовал в такой «облаве», и однажды им удалось убить сразу 18 волков.
Я был полностью в руках Бориса. Наверное, пришла пора сказать ему то, что он надеялся услышать. Я объяснил Борису, что не располагаю большими деньгами, но что я могу нанять его как гида и гарантировать некоторое вознаграждение. Борис радостно согласился, тем более, что его недавно уволили с работы.
Казалось, что мы никогда не приедем, нас окружал бесконечный снежный простор. Не зря слово «Сибирь» означает заснувшая, неподвижная земля. Я представлял её себе как заброшенную планету, далёкую от всех и всего, без времени – без прошлого и будущего. Но сейчас пейзаж не представлял собой ничего интересного, поэтому меня одолела усталость. Я хотел лишь закрыть глаза и уснуть в тепле, а уж назавтра осмотреться и понять, где я нахожусь.
Когда Борис сказал мне, что мы прибыли, и я увидел деревянные домики, у меня была только одно желание - чтобы мне тут же дали комнату и кровать. Даже теплый прием родственников Бориса был мне в тягость. Здесь были мать, жена, сын и несколько других его знакомых. Они не отводили от меня глаз. Я чувствовал себя, как только что пойманное дикое животное.
Дом состоял из единственной комнаты и не скрывал бедность: электрическая проводка на стенах, двери без ручек, окна без занавесей, по стенам развешано какое-то тряпье, кастрюли, шубы и другая одежда. Готовили, ели и спали - все в одной комнате. Большая кровать, где спали все вместе, была сделана из столешницы, установленной на четырех поленьях.
Рядом с домом был хлев для животных и маленький сарайчик для инструментов, куда и поселили меня. Это помещение считалось комнатой для гостей. В наличии была печка и с трудом поместившаяся здесь кровать. Кровать была покрыта старыми мехами и стеганными одеялами, прикрытая сверху сиротским покрывальцем. Не было постельного белья. Под кроватью были свалены кучи картофеля и мешки зерна.
Борис предложил мне помыться в бане, находящейся рядом с его домом. Это была паровая баня, где пар получался от воды, вылитой на раскаленные камни. Для сибиряков поход в баню что-то вроде традиции. А иногда - просто способ побыть вместе. Помыться мне было просто необходимо, но как только я туда вошел, сразу понял, что с трудом могу там находиться. В бане было очень влажно и кругом раскаленный пар.
К счастью, в доме было очень тепло, он нагревался от печки, которая использовалась также и для приготовления еды. Трудно было поверить, что снаружи более 30 градусов мороза. Сибирские дома строят из древесины по технологии столетней давности и обычно не используют никакой современный материал. Сибирская сосна великолепно держит тепло.
В первые дни у меня не было желания говорить ни с кем. Я проводил время в своей комнатке как заключённый. Борис был всегда наготове помочь, как только мне что-нибудь было нужно. Запустение, скудость этого места увеличило мою депрессию. Из окна без занавесок я видел лишь убогие домишки и рабочие инструменты, забытые на снегу. Я чувствовал, что ещё больше удалился от моего сына и моей жены. Я взял с собой только лишь фотографии. Но на этих фотографиях была вся наша жизнь.
День свадьбы, отпуск в Санта Маргарита Лигуре, первое причастие моего сына, дни рождения, наш дом, множество ярких мгновений нашей жизни. Мне никак не удавалось выкинуть из памяти образы людей, пришедших в мой дом по объявлению. Они уносили кто - кресло, кто - кровать, кто – холодильник, кто - телевизор, кто - стол...
Перед моими глазами стояли коробки с одеждой, опрокинутые на землю, личные вещи моей жены и сына, разбросанные по полу. Кто покупал одну вещь, кто другую. Все комнаты были полностью разорены. Я остался один в доме, где прожил почти 15 лет, с единственным стулом, фотографиями и письмами, которые моя жена написала мне со дня знакомства и до последнего времени.
Я преодолел тысячи километров и теперь оказался в бараке в сердце Сибири все с теми же письмами в руке. Я пересматривал некоторых эпизоды из прошлого и пытался анализировать их в свете предательства моей жены. Может быть были какие-то фразы, на которые я не обращал внимания. Как-то раз мы вдвоем смотрели по телевизору фильм, где жена изменила мужу, но потом вернулась к нему. Для меня это был счастливый конец, а вот моя жена была явно разочарована. Очевидно, она уподобила себя этой женщине и обдумывала, как меня оставить.
Подумать только, из года в год я не замечал ничего! Мне никак не удавалось отделаться от этих навязчивых мыслей. С другой стороны, у меня не было никакого иного занятия. Единственным доступным мне развлечением было купить в один день зубную пасту, в другой день шампунь, молоко или немного фруктов. Когда жителям поселка нужно было купить что-то более важное, они ехали в город. Один раз, от нечего делать, я попытался починить трактор, но смог выдержать на улице лишь несколько минут. Было очень трудно использовать инструменты. В перчатках работать неудобно, голыми руками касаться инструмента - немыслимо. Потом его невозможно оторвать от руки! Кожа приклеивается к металлу, и ты оказывался с ожогом от холода. Я должен был бы сразу же уехать отсюда, однако что-то удерживало меня здесь. Но что же?
Зимой в деревне никто ничего не делает. Основная работа в поле с апреля по сентябрь. И потом нечего делать с октября по март. Все занесено снегом. Иногда просто слишком холодно, чтобы выйти из дома. Ты не можешь ничего выращивать, не можешь ничего ремонтировать. Ты не можешь ничего строить, потому что не можешь выйти из дома больше, чем на час. Чем может заняться человек без дела в течении шести месяцев? Все заканчивается тем, что человек начинает пить водку, потому что трудно ничего не делать, находясь взаперти так много времени. Очень часто они начинают пить с утра и продолжают до вечера. Через 10 минут они уже пьяны. Несколько раз я принимался пить с ними. Они становятся возбужденными, повышают голос, ссoрятся, поют, набрасываются один на другого, валятся в снег. Под действием спирта исчезают условности. Мне приходилось видеть жену одного в объятиях другого, и снова вставали мои воспоминания...
Борис сказал мне, что пьянство распространено среди бедняков. Семьи, живущие в достатке, не допускают того, чтобы алкоголь управлял их жизнью. Обычно они строят большие дома и не злоупотребляют спиртным. У некоторых есть автомобили. Они выращивают овощи, разводят животных и ездят в город продавать их. И все же, в деревне мало семей, которым удается жить достойно. Большая часть живет очень бедно и пьет "по-черному". Это помогает им убежать от реальности.
"В Сибири больше женщин, чем мужчин" - объяснял мне Борис. "Мужчины пьют больше и очень часто не доживают до 55 лет." Водка – это национальная проблема. В деревне Бориса даже был человек, который делал ее у себя дома, так, как у нас в Италии делают вино.
Очень часто мы встречали на улице старого школьного приятеля Бориса - внука ссыльного писателя-диссидента. В школе он был самым успевающим учеником и полиглотом, теперь же валялся на скамье у дороги, не чувствительный к морозу, всегда с бутылкой водки. Однако, внешне он выглядел пока еще хорошо. Он жил на деньги, которые ему посылала сестра из Германии.
Жители этих деревень были даже объектами каких-то научных исследований о способности к выживанию большей, чем у нормальных людей. Они могут делать абсолютно невозможные вещи, работать 48 часов без отдыха, воды и пищи. Могут работать даже на морозе и спать в снегу, хотя и недолго. Остальное время они ничего не делают – только пьют водку. Так и живут. Сибиряки обладают грубоватыми манерами и с виду очень сдержаны… Но вскоре ты обнаруживаешь в них такую душевную теплоту, какой и не ожидал. И впечатлительность, и умение радоваться самому малому, как например, при виде волчонка.
Когда ты приходишь к ним в гости, ты чувствуешь, как тебя окутывает потоками искреннего тепла. Тебе сразу же принесут чай и сделают всё, чтобы ты себя чувствовал, как дома.
Сибиряки - люди крупные и заметные. Красота их поражает. Все они высокие и красивые.
В доме Бориса его жена и 15-летний сын окружали меня непрерывным вниманием, и даже бабушка, хотя и имела склероз, каждый день говорила мне, чтобы я был внимательным и остерегался воров.
Я познакомился с дочкой Бориса, которая жила в Иркутске. Ирина, 25 лет, высокая блондинка. Я увидел ее, когда она приехала. Элегантная, на высоких каблуках она стояла в грязи так, как будто окружающее убожество совершенно ее не касается. Ирина работала водителем автобуса.
У русских женщин есть эта способность - выполнять тяжелую мужскую работу и в то же время сохранять женственность. Я видел, как они выходят из каких-то зловонных забегаловок с такой элегантностью, что кажутся нереальными видениями. В Сибири поражает этот разительный контраст между изысканностью, утонченностью женщин и неотесанностью мужчин.
Ирина была умна и у нее были идеалы, она пообещала сама себе начать какую-то деятельность по импорту-экспорту, она верила в это... Впрочем, ей было только 25 лет...
Она призналась мне, что ее оклад был 110 долларов в месяц. Ира уехала в Иркутск в 17 лет. Ей приходилось противостоять трудностям и лишениям, но ее спасала деревня, старый родительский дом, куда она всегда могла вернуться и набраться сил.
"В России есть бедность или богатство", - говорила мне она,- "среднего класса не существует. У нас есть нефть, но деньги от нее находятся в руках немногих и переводятся заграницу. Бедность, однако, это не только нехватка денег. Мы, русские, еще не поняли механизмов работы рынка, правил капитализма. Мы все ждем чего-то сверху, как во время коммунизма. И поэтому здесь так много мафии и проституции." Я был впечатлен ее зрелыми заключениями.
Я стал самым заметным персонажем в деревне, я был единственным, кто мог рассказать что-то новое. Иногда, по вечерам местные жители собирались вокруг меня, и я что-нибудь рассказывал. Борис переводил, потому что почти никто не говорил на английском языке. Дни без работы тянулись нескончаемо, и я чувствовал себя, как средневековый сказитель, повествующий о великих событиях, о других мирах, о дальних странах и о б удивительных путешествиях. Для местных жителей запад - это так далеко и почти сказочно.
Мои рассказы сопровождались обильными возлияниями. В перерывах между одной и другой рюмкой водки, мы танцевали быстрые танцы.
У Бориса была дряхленькая машина в маленьком сарайчике рядом с домом. Я починил ее, а затем взял в аренду. И, с Борисом в качестве гида, я начал выбираться из деревни. Как-то мы пошли ловить рыбу на озере Байкал. В этот раз отправилась вся семья и Ирина тоже. Я увидел не озеро, но бескрайнюю ледяную дорогу, по которой проезжали несколько грузовиков. Зимой озеро становится таким. Борис бензопилой резал лед и потом забрасывал в лунку удочку, чтобы поймать что-нибудь (он говорил «словить»).
Озеро Байкал самое большое и глубокое на Земле. В нем даже водятся тюлени, но никто не знает, как они туда попали.
Я видел парочки, которые установили палатку на льду и других людей, имеющих только лишь спальный мешок. Часто сибиряки приезжают позагорать на льду. В этом бесконечном ледовом пространстве солнце, дающее тепло и желание жить - самая большая ценность.
Я чувствовал себя почти как часть этой семьи, однако, каждый раз, как я видел что-нибудь действительно красивое, я думал о своей жене и сыне и воображал, что они это тоже видят вместе со мной. Это было сном с открытыми глазами. Я видел, как мой сын бежал по снегу, весь закутанный, в зимнем комбинезоне. Моя жена улыбалась и была как всегда красива, в солнцезащитных очках и тоже вся закутана какой-то немыслимой шалью.
Я корил себя в том, что оказался неспособен сделать счастливой мою жену, и что если бы она была жива, то увидела бы во мне сейчас совсем другого человека, не похожего на прежнего, и мы бы всё начали сначала, прямо с этого момента, на этом ледовом просторе.
Теперь у меня была машина, и я отважился ездить самостоятельно. Часто приезжал я к тому месту на озере Байкал, где из него вытекает река Ангара.
Я бросил вызов Сибири на севере, в тех местах, где она менее освоенная, менее пригодная для жизни, где нет никакого сервиса, нет общественного транспорта. Это примерно в 200 км от Иркутска. Здесь ты практически отрезан от остального мира. «Здесь нет дорог, а только – направления» - как поется в одной песне. Каждая машина делает свою дорогу. Ты видишь дороги на снегу, которые уходят в пустоту, тропинки, которые оканчиваются ничем. Ты находишься в местах, где нет никаких ориентиров, и поневоле становишься более внимательным к звукам, к шумам. Первое ощущение – это полное одиночество, ощущение пространства, нависшего над тобой, тишина поглощает все звуки. Здесь я почувствовал приступ паники – ощущение, которое я никогда прежде не испытывал.
Внезапно в этой ледяной пустыне, я увидел маленький ресторанчик и остановился, чтобы подкрепиться, окунуться в жизнь и поесть пельмени – традиционное сибирское блюдо, типа итальянских тортеллини, только с мясом.
В ресторане была девушка, которая пристально смотрела на меня. Она, видимо, никогда не покидала это место, и, возможно поэтому, казалась немного заторможенной. Она ничего не говорила, в то время как ее мать, казалось, предлагала ее мне. Наверное, она хотела лучшего будущего для своей дочери. И я, видимо, производил впечатление жениха что надо: не беден, по-видимому, человек светский, несущий новизну, жизнь и новые миры.
У девушки было очень красивое лицо, светлые волосы и зелёные глаза. Мне даже не верилось, что такая красота может находиться в таком заброшенном месте, вдали от мира, в ожидании редких и маловероятных клиентов ресторанчика. Я подумал – не взять ли мне ее с собой из этого отчаянного, пустынного места, показать ей немного мир, свозить хотя бы в Иркутск в какой-нибудь театр, кафе, поводить по магазинам, купить ей одежду, но когда увидел, что девушка дразнит меня языком, я понял, что она просто не в своем уме. Когда я вышел из ресторана, она проводила меня до порога и осталась там стоять.
По-моему, такие трудные условия, жизнь в изоляции от остального мира могут создать некоторые умственные проблемы. Иногда я замечал странности в поведении людей. Однако часто это люди с повышенной душевной чувствительностью. Думаю, что сибиряки отличаются от других жителей России тем, что они эмоциональней, мечтательней, что ли, больше живут инстинктами и очень творческие люди.
Однажды вечером, опьяненный сильнее обычного, я рассказал свою историю Борису. Я рассказал ему о моей жене, с которой прожил много лет, абсолютно не зная ее, которая и после своей смерти осталась для меня непостижимой загадкой, и что я все не могу отвлечься от навязчивых мыслях о ней.
В ответ он поведал мне о шаманах и колдунах, популярных в Сибири, которые общаются с духами и исцеляют душевные болезни людей. Здесь они пользуются большим уважением. Обычно я скептически отношусь к подобным явлениям, но сейчас, в моем отчаянном положении, я задумался об этом. Борис был настолько уверен в их силе, что вызвал во мне любопытство, и я пообещал себе рано или поздно обратиться к ним. В Сибири, оказывается, много шаманов. Уцелевшие после религиозных и коммунистических гонений они, наверное, являются самыми значительными личностями в этом краю. В них видна душа настоящих сибиряков- впечатлительная, бунтарская и живущая инстинктами.
Приближались Рождественские праздники. 31 декабря я ехал в машине в маленькую деревню Большое Голустное на берегу озера Байкал, чтобы отпраздновать Новый год с несколькими друзьями и Борисом, которые уже были там. Дорога была полностью занесена снегом. Я вел машину очень внимательно, стараясь не отклоняться ни влево, ни вправо, иначе я бы завяз в снегу. В машине у меня была лопата, такая же, как и у всех сибиряков. Здесь это обычное явление, когда тебе приходиться останавливаться и убирать снег, чтобы освободить дорогу.
После нескольких часов путешествия я понял, что ошибся дорогой. Температура была примерно минус 28 градусов. И к тому же я забыл залить достаточно горючего. Бензин был почти на нуле. Ночь... Никаких машин на дороге, вообще никого. Если у меня совсем закончится бензин, я не смогу даже включить отопление. Темнота... Я попытался приблизиться к какой-нибудь деревне, шел на самой малой скорости, чтобы сберечь бензин. У меня был мобильный телефон, но он не работал в этих местах.
Наконец, я вышел из машины и побежать в направлении деревни, которая показалась невдалеке. Но я не видел свет в окнах домов, деревня казалась заброшенной.
Меня уже тряс жуткий холод, когда, наконец, я увидел дом, в окнах которого проглядывал свет. Я поспешил туда и, не раздумывая ни секунды, открыл незапертую дверь и вошел. В доме была маленькая девочка, очень испугавшаяся меня. Мгновение спустя появилась женщина. К сожалению, она не понимала английский. Женщина тоже казалась очень напуганной. Я попытался объяснить ей ситуацию с тем немногим запасом русских слов, которые успел выучить. В доме не было никого, кроме нее и девочки. Это не было настоящей жилой деревней, это было дачное место, где жители ближайших городков обычно проводят лето. Женщине пришлось принять меня в своем доме, у неё не было выбора, - она не могла дать мне умереть на морозе.
Итак, я провел новогоднюю ночь с этой женщиной возле зажжённого камина и телевизора, по которому показывали новогоднюю программу с танцами и песнями. Она в спортивном костюме и кроссовках, я в вечернем костюме, вместе делали попытки составить хоть несколько общих фраз с помощью словаря.
Несколько дней назад она оставила мужа-алкоголика и укрылась в их летнем доме. Еще совсем недавно мы были одинокими и опечаленными. А сейчас мы встречали Новый год вместе. Несмотря на трудность общения, на долгие паузы и на быстрые беглые взгляды, которые мы бросали друг на друга, я чувствовал себя невероятно хорошо. И она, думаю, тоже не чувствовала неловкости от присутствия чужака в доме.
Незадолго до полуночи она поднялся и открыла дверь, чтобы выйти. Я побежал за ней, я думал, что она сошла с ума и непременно замерзнет... Но, оказалось, что рядом была баня. Она разделась в предбаннике и вошла внутрь. Перед этим она выпила много водки. Я знал, что входить в баню после того, как выпил водку - опасно. У тебя может случиться сердечный приступ и можно даже умереть, хотя многие русские делают это без последствий. Поэтому я тоже разделся и зашел в баню вслед за ней.
В бане мы вели себя с нарочитым безразличием, как два незнакомца в купе поезда и без конца смотрели на часы, ожидая полуночи.
В полночь она вышла из бани, как была, нагая, лишь с часами на руке, и бросилась в снег. Я был ошеломлен. Потом я закрыл глаза и совершенно не думая о том, что снаружи было ниже 28 градусов, набрался смелости и тоже, нагой, бросился в снег. Это было впервые в моей жизни. Ощущение неописуемое. Молниеносное изменение температуры тело воспринимает как удар бичом. Ты ощущаешь нечто вроде перерождения.
На следующий день, выйдя из дома, я услышал шум машины. Это был УАЗ, знаменитый русский джип, единственный, кто мог бы вытащить меня из снега. Водитель помог мне, хотя бензин, который он перелил в бензобак моей машины, был просто ужасным.
Приведя в порядок машину, я попрощался с моей новогодней визави. Откровенно говоря, я бы остался. В первый раз я не чувствовал нехватки моей жены. У меня было впечатление, что женщина тоже хочет, чтобы я остался, но ни я, ни она не набрались храбрости сказать об этом.
Борис и его друзья ждали меня, чтобы отметить первый день Нового года. В тот момент, когда я уже отъезжал, Кира окликнула меня и предложила остаться ещё на несколько дней. Я не заставил просить себя дважды. Это было первое января 2001 года.
Ее дом был двухэтажным и очень красиво обустроен. Я подумал, что она состоятельная, не только потому, что она производила впечатление образованной и утончённой женщины, но и потому, что дача – это летний дом, который имеют небедные семьи, в основном живущие в городе. Дача располагается достаточно далеко от города. Сибиряки очень любят проводить много времени на даче. Они приезжают сюда и в выходные и в отпуск, собираются в бане с друзьями выпить пива и водки.
С этой женщиной я вновь пережил приятные моменты совместной жизни, радость снова иметь свой дом и уют.
Как-то вечером приехали ее друзья и устроили шумное застолье с водкой. Они приготовили седло ягненка, но их присутствие было мне неприятно, я не мог дождаться, когда они все уйдут. Не отдавая себе отчёта, я опять проживал ситуацию своей прошлой жизни. Во мне проснулся собственнический инстинкт, желание защитить от посторонних мой дом, построить забор между мной и миром, я опять стал бояться.
Примерно через месяц я попрощался с Борисом и переехал жить на ее дачу. Для нас началась новая жизнь. Но не классическая жизнь пары. Она - динамичная, спортивная женщина и любит делать то, что обычно нравится мужчинам, например, играть в бильярд или ловить рыбу.
Когда на Байкале растаял лед, мы начали рыбачить. Это стало нашим любимым занятием и мы часто вставали до рассвета. Рыбу ловили ночью или на рассвете, потому что озеро очень глубокое, и рыба с восходом солнца прячется в глубине озера. Мы готовили на раскаленных углях свежепойманную рыбу - омуля, который живет только в Байкале. В ресторане омуль cтоит очень дорого – его трудно сохранить свежим, перемещенный в воду из любого другого места он быстро умирает, ведь байкальская вода настолько чистая, что может быть питьевой. Безукоризненная экосистема, незагрязненная микроорганизмами и отбросами производств.
Байкал хранит множество тайн: странных исчезновений людей, почти легендарных историй, нашедших свой эпилог в этих водах. Я был свидетелем внезапных штормов, совсем как на море, и видел, как люди плыли на лодках и пели традиционные песни, чтобы снискать милость духов озера. Легенды говорят, что в Байкале живут духи, что он хранитель магии и тёмных сил, которые селятся вблизи озера. Рано или поздно я собирался обратиться к ним. Уж слишком сильным было моё желание пролить свет на моё прошлое. Я страстно желал и в то же время боялся узнать правду. И шаман был моей единственной надеждой восстановить разорванную нить связи с моей женой.
Одно из многочисленных хобби моей женщины – сбор травы сагандальи, очень популярной в Сибири. Растет эта трава еще в Бурятии, на склонах Саянских гор. Там это дикое растение встречается повсюду. Вокруг сбора травы есть целый ритуал, и местные люди говорят, что она должна быть собранной только в определенный час дня. Сагандалью чаще всего добавляют в чай или к другим горячим напиткам. Такой чай делают в каждом доме в Сибири, несмотря на то, что эта трава растет в основном в Бурятии, а в других районах встречается редко. Эта трава дает много энергии и снимает усталость.
Чтобы найти и собрать сагандалью мы отправились пешком, потому что туда нет дорог. Есть места, куда и сейчас можно добраться только пешком или на лошади. Вертолет тоже очень удобный транспорт для передвижения в Сибири. Мы летали на вертолёте несколько раз в разные места. И хоть я и побаивался, Кира меня убедила и помогла преодолеть мои страхи.
Однажды вечером на вертолете мы приземлились на острове Ольхон, который находится прямо посредине озера Байкал и считается сердцем шаманства. С нами был и Борис, который хорошо знает этот остров с потрясающими, захватывающими видами, на котором люди живут в самых примитивных условиях, с генераторами, в качестве источников электрической энергии. Они организовали праздник с танцами и песнями и реками водки, но ближе к вечеру поднялся очень сильный ветер. Все, застыв, вслушивались в завывания ветра. Потом я услышал барабан, его звук становился все сильнее и сильнее. Все внимание было направлено на женщину, которая двигалась быстро, раскачивалась и вертелась. Старуха с длинными, седыми волосами, дикий вид, глаза налиты кровью. Я смотрел на нее и, казалось, узнавал некоторые жесты и позы моих близких в ее движении.
Я увидел своего сына в его обычном жесте, когда он вытягивает руки вверх и скрещивает пальцы, я увидел, как он встает из-за стола, и потом вдруг один жест, который знал прекрасно - движение губ, которое часто видел у моей жены. Ее губы подрагивали, когда она нервничала.
Старуха извивалась, словно хотела скинуть с себя что-то. Ты чувствовал в ней какое-то чужое присутствие. Это был дух пришедшей навестить меня жены. Шаманка металась, потому что, как мне потом объяснили, она как бы воплотилась и в меня тоже и пыталась освободить мой разум. Все мои страхи, терзания, мои психические потрясения, мои бессонные ночи, мои навязчивые идеи сейчас были запутанным клубком, который крутился в её мозгу и виднелся у неё в глазах.
Шаманка приблизилась ко мне и начала говорить на русском языке. Звучит невероятно, я это знаю, но я все прекрасно понял. Я почувствовал, как во мне выросла какая-то сила, как будто что-то растворилось внутри.
Вы можете сказать, что это внушение. Но ее воздействие я почувствовал всей своей кожей. И, мне показалось, что я увидел свою жену. И понял ее, возможно, впервые в жизни. Теперь, когда ее больше не было!
Многие годы мы прятали себя друг от друга. Я защищался ото всего. Ни на что не обращал внимания, потому что боялся обсуждать наши отношения. В сущности, я не обращал внимания на её настроение, на её частую молчаливость, на состояние её души. Жена моя была полна эмоций и ощущений, к которым я не прислушивался. Она любила меня, но не получала ответа на той же волне. Она хотела доверяться мне, но я был глух, как стена. Слишком далекий от нее, я никогда бы не понял и не принял ее. Она не находила выхода. Измена, а потом – авария, возможно, это и был выход...
Остался ли итальянец, от имени которого шел этот рассказ, и дальше в Сибири, или уехал назад в Италию, мне неизвестно. Но это и не важно, ведь самое главное в его жизни уже произошло...