Наконец, прямо таки с волшебными интонациями сверху прозвучало ожидаемое объявление. Он бросил сумку на плечо и направился в нужную сторону. У входа в подземную галерею его догнали пассажиры, пытающиеся перехитрить остальных и заранее скопившиеся в конце перрона. Расчет не оправдался. Поезд прибывал на другой путь, а по рельсам стучал на стыках товарняк. Напрямую пройти не получится и вся хитрая армада народа металась по площадке, сметая на своем пути все, что мешало движению. Толстый мужчина, явно с астматической одышкой, повесив через плечо два баула, связанные ремнями, и заняв руки двумя же огромными чемоданами, задыхаясь, как ледокол, шел вперед, пробивая дорогу семье. За ним поспешала крикливая баба, устроившая переполох для своих детей несносным визгливым голосом. Она через каждые три шага теряла своих чад и орала словно сирена.
Вся эта орава напоминала почему-то войско гуннов, несущееся с гиканьем и улюлюканьем на приступ крепости. Прижалась к киоску худенькая маленькая старушка, бежать в таком ритме с толпой у нее явно не хватало сил. Игнат оторвал от асфальта ее невеликий чемодан, взял ее под руку и повел к переходу. Иначе ведь стопчут. Момент перед посадкой тем и интересен: все бегут, боясь опоздать. Без сил бросают на землю тяжелую ношу в предполагаемом месте остановки вагона. И лишь затем понимают, что объявление делалось с явным запасом времени. Потому теперь склоняются над путями, рассматривая приближающийся поезд, ругая всех, кто перед ним также склонил голову из любопытства.
Наконец появляется состав, громыхающий буферами и издающий писк своим гудком. Поезд делает «пшик» воздушными тормозами и, лязгнув пару раз металлом, останавливается. Начинается увлекательная борьба: кто быстрее поднимется по заветным ступенькам. Проводница в первую минуту испуганно прижимается к двери, затем быстро ориентируется и громким криком останавливает дикую рать. Она уже смогла подняться на первую ступень, схватилась руками за поручни. Словно спасительный волнолом выставила вперед грудь приличного размера, набрала воздуха в легкие и рявкнула так, что провожающие невольно отступили назад, освободив немного пространство.
Игнат оставил старую даму и спокойно шел к последнему вагону. Там места для пассажиров, не обременяющих себя излишним сервисом, не боящихся тесноты общих вагонов. Любящих твердый локоть товарищей, с которыми еще только предстоит познакомиться в дороге.
Пять минут! Только пять минут отводится на посадку. Для вагонов в конце состава это время сжато до состояния мгновения. Как только не штурмуется эта «крепость». Бравый мужичок, жилистый, крепкий телом заприметил открытое окно вагона и свободную полку. Не мудрствуя лукаво, поднял на руках девчушку, наверное, дочь, и впихнул ее в открытое пространство. Та только ойкнуть успела, слегка стукнувшись головой о рамку форточки, плакать однако не стала, получив с перрона указание отца не сходить с полки. Спохватились и пассажиры, боявшиеся утратить привилегированное положение людей уже севших в вагон. Захлопали форточки и вагон «закупорился» не смотря на духоту.
Возле входа образовалась давка. Непонятно что мешало посадке, и так время ограниченно. Но народ судорожно толокся у тамбура и очередь не убывала. Лишь подойдя ближе, понял, в чем причина. В билете у Игната числился восемнадцатый вагон. Однако пустое пространство за семнадцатым явно не располагало к шуткам. Нет больше вагонов! Толи забыли прицепить, а может, избавляясь от назойливой очереди за билетами, дали команду продать проездные еще на один вагон. Как бы ни было, но народу набиралось на два общих вагона. А проводница в гордом одиночестве пыталась отбиваться от наседавших, и отстаивала честь и достоинство железной дороги.
И как-то вдруг наступила тишина, над вокзалом, словно гром, раздалось объявление об отправке поезда. Молодая проводница юркнула внутрь вагона и забилась в служебное купе. Оставшиеся внизу люди, понимая, что могут не уехать, прекратили спор и ор, молча помогали друг другу забрасывать багаж в вагон, передавая его по проходу. Подсаживали друг друга и пытались пробраться как можно дальше. Сзади подпирали и подталкивали, пытаясь шутить над окружающими. Что еще оставалось делать?
И вот поезд тронулся. За окном оставался пустой перрон вокзала и суета, связанная с посадкой. Проверились, насколько это возможно: все ли сели и забрали с собой вещи. Проводница умоляла только об одном: закрыть входную дверь в вагон. Наконец угомонилась, поняв, что сейчас ничего не добьётся.
Пора подвести некий итог завершающегося первого дня путешествия. Собственно говоря, подводить нечего. Главное – он в вагоне, а остальное приложится. Конечно, настроение подпорчено, но так даже интереснее. Сколько приключений и переживаний с началом отпуска. Открылась новая страничка, как календарь в начале года, где листок оторвался, полетел в прошлое. Игнату на ум пришло сравнение с первым январским днем: народ всю ночь гуляет у елки, а утром окунается хмурым затяжным похмельем и недосыпанием в наступивший год. Так время и катится по России: разудало и с тяжелой головой.
Принялся осматривать окружающую обстановку. Это давалось с трудом, так как стоять приходилось на одной ноге. Место под второй занимал огромный потертый в углах баул, приходилось опереться на него коленом. С третьей полки свешивался мальчик, который разглядывал вошедших на станции, и все теребил за ногу мужчину, видимо отца, чтобы задать какой-то вопрос. Отца эти усилия не тревожили, он спал довольно крепко. С полки, на которой он лежал, распространялся по купе стойкий свежий запах спиртного, потребленного в такую жару, видимо, в приличном количестве. И пусть бы себе спал, вот только ступни его торчали в проход. И ароматы давно нестиранных носок и немытых ног, да еще перед самым носом мешали Игнату сосредоточиться на мысли, что предпринять для исправления незавидного положения.
В такой «плотной атмосфере» он оказался впервые в своей жизни. Стоящий рядом мужчина кавказской наружности удерживался одной рукой за перегородку, другой бережно поддерживал свою спутницу. Молодая женщина понимала, что весь макияж, наложенный с таким трудом, чтобы выглядеть привлекательной, потек. Что лицо теряет «первозданную красоту и свежесть», и вскоре откроет такие недостатки, о которых спутник и не подозревал. Носовым платком пыталась вытирать кожу, и с потоками воды снимались остатки защитного слоя крема. Наконец, не выдержав испытания духотой, взмокший больше от трепетного прикосновения к подруге, чем от жары, этот дядя стащил с себя рубашку. Вагону явилась крепкая волосатая грудь. По ложбинке и по позвоночнику бежали струйки пота, поражая своим терпким запахом жизненной страсти.
Полная женщина на нижней полке лежала на самом краю. А вернее сказать - на вещах в проходе. Ибо расположить столько тела в таком зауженном пространстве довольно сложно. Кроме того между ней и стенкой лежал маленький ребенок, постоянно плачущий от тесноты и духоты. Пытаясь выбраться из узкой щели, образовавшейся за спиной матери он беспрестанно хныкал. Жаль мальца, но все терпят. На столе стояли коробочки, склянки, стаканы. Лежала всякая снедь, над которой вились мухи. Эти насекомые доставали всех вокруг своей назойливостью.
Все просили проводницу открыть переходную дверь между вагонами, чтобы отсюда поступал свежий воздух. Но, боясь, что пассажиры начнут просачиваться в другие вагоны, она в этом отказала наотрез. Вскоре в вагоне образовалось марево из несвежего, наполненного влагой воздуха и запахов человеческой деятельности. Двигаться невозможно, стоять негде. Открытые форточки не помогают – за окнами такая же температура, ночь своей прохладой не успела упасть на железнодорожные пути. Никто уже и не возмущался по вопросу такого неудобства: надо же устроить столь бесчеловечный эксперимент. Устали.
В конце вагона, в районе работающего туалета раздался шум. Грузный старик, бывший шахтер, взмолился перед окружающими, выспрашивая разрешения закурить. Сделать хоть три затяжки, а то мочи нет, а пробраться в тамбур в такой тесноте не судьба. И ведь поняли люди, дозволили, как не уступить старому человеку. Тот, насколько возможно, приблизился к щели форточки и затянулся, искры от самокрутки полетели.
После этого курения в вагоне начала устанавливаться атмосфера взаимопонимания и всепрощения. Появились разговоры, то там, то тут вспыхивали улыбки. Уже не ворчали, если кто нечаянно наклонился и оперся не так. Помогали в тесноте, сглаживали острые углы в отношениях. Игнат умудрился поменять ноги , переступил на другую. Правая за три часа онемела и сейчас отходила от «мурашек», находясь поверх вещей. Заблажила старушка из третьего купе, мол, не дайте, люди добрые оконфузиться, в туалет надобно. Бабулька легкая, словно одуванчик, с пушистыми от сна волосами, поплыла на руках мужиков вдоль прохода. Так бережно и нежно в этом вагоне не передавали еще ни один груз. Возвращая бабушку на место, все отмечали как приятна ее улыбка, а она все благодарила людей добрых, что от конфуза оберегли.
Солнце утром рано тревожит горизонт. В степях Казахстана на открытом пространстве оно заполняет собой все и сразу. Быстро рассвело. На станциях пассажиры стали выходить из вагона. Первых передавали на руках, но вскоре появилась возможность передвигаться по проходу самостоятельно. Входящих не прибывало, наверное, бригадир поезда показывал полную загрузку вагона. Даже когда стало свободно, все равно никого не подсаживали на станциях. Пожалели и дали отдохнуть. Так что к Алма-Ате появились свободные полки. Удалось умыться. Игнат разделся в туалете и, стоя на скользком полу, поливал на себя из стакана теплую воду из бойлера. Затем обтерся. Утро оказалось добрым и безоблачным по сравнению с кошмарной ночью переполненного вагона.
Первое, что посетил в городе, ранний рынок, свободный от толчеи. Сочная пахучая дыня лежала рядом с ним. А он то опускал ноги в ледяную воду арыка, то доставал их и ставил ступнями на теплые камни, вгрызаясь зубами в рассыпчатое полотно среднеазиатской красавицы.
Игнат сделал после этой поездки вывод: человек, конечно, строит свое окружение, но и внешние обстоятельства способны повлиять на восприятие общества индивидуумом.
Согласитесь, резонно.
Сейчас на железной дороге другой порядок! Только исчезло очарование уставшего в очередях романтика.