Эшелон бесправия с пассажирами-изгнанниками вот уж который день практически безостановочно несётся на Восток, все дальше и дальше увозя их от родных мест. Усталость, накопившаяся в телах невольных обитателей одного из его вагонов, даёт о себе знать здесь в полной мере: они буквально валятся на пол, тут же засыпая, а другие, ещё остающиеся в сознании, бережно укрывают их, чтобы не застудились. Когда они просыпаются, все происходит с точностью наоборот.
Тепло тел и людского дыхания выветривалось из вагона через зарешеченное колючей проволокой небольшое окошко, из которого Эди, сынишка одного из изгнанников, обозревал пробегаемые эшелоном населённые пункты, поэтому его заделали тряпьём, как и щели в дощатых стенах. Единственный примус разжигают только для приготовления кипятка: керосин, кем-то тайно пронесённый в вагон в плотно закрытом бидончике из-под молока, чтобы не учуяли конвоиры, уже на исходе. А эшелон всё гонят и гонят…
Паровоз, этот великий трудяга, привычный к бесконечным гонкам в разные уголки страны, увлекая за собой целые вереницы вагонов, груженные большей частью зерном, углём и лесом, не то, что сейчас пропахшие насквозь скотским навозом «телятники », давно не испытывал такого напряжения. Стонут его члены от бесконечного бега, рябит от встречных эшелонов, огней станций и разъездов. Раньше нет - нет мог где-то на одной из них остановиться и продышаться, а сейчас видно решили загнать, как коня, а потом на свалку в металлолом или на переплавку в мартеновскую печь. Да, от них, этих безжалостных военных с автоматами, нет, скорее от их начальников, поди, и этого можно ожидать, если уж который день из донельзя забитых вагонов высаживают только мёртвых, да и то в сугроб. Видано ли такое в свете? Правда, война…! Но она же со своими смертельными гримасами уже давно откатилась далеко на Запад?
Надо же при таких делах, эти с автоматами всё едят и пьют, весёлые песни поют. Кажись, они довольны жизнью. Вот только двое из них - Кузьма Петрович из-под Краснодара, как-то не по уставу так все его зовут, Аркадий из Харькова страдают от того, что они оказались в эшелоне с изгнанниками, хотя и едут в настоящем пассажирском вагоне с удобствами.
Они считают, что нельзя так обходиться с этими невольниками, ибо они люди, в коих много состраданья и достоинства. Но говорить об этом вслух боятся, поскольку могут пострадать, а может, и родня. Понимают, что сошлют даже подальше, чем этих бедолаг. Они, конечно, запомнят увиденное зло и расскажут об этом миру, не утаивая ничего. Кузьма, более того, уверен, что забыть такое нельзя, и прощения такому нет. Не сомневается, что поколения воздадут по заслугам каждому извергу. Очень хочется ему дожить до этого дня. Да и рассуждает дравшийся ни один год с врагом на смерть за свой дом, семью, родину уже не молодой солдат здраво, но как-то без слов, мысленно, мол, сколько по всей матушке России стона раньше было, а, поди, все вроде оглохли, никто ничего и слышать не хотел, пока к ним во двор не пришли или в квартиру среди ночи не постучали. А тут басурманы какие-то, кому до них какое дело. Все скажут, что так и надо. Вон в газетах и листовках пишут, стыдно даже читать… враги народа, людоеды. Да что там говорить - люди они и есть люди. Уж больно только вспыльчивы и своенравны, но все-таки люди, понимать же надо, что все мы разные. Вон травы в поле и то разные, а сено из них получается замечательное, сочное, а молоко коровы от такой еды - сытное, не обопьешься, так и хочется пить и пить.
Скоро весна. Как бы не бесновался февраль, всё равно придётся уступить свои владения теплу. С солнцем не поспоришь - вынь да положи. А земля заждалась хозяина, ох, как заждалась из-за этой проклятой войны, ждёт, когда заботливые его руки вспашут её и без спешки засеют… Поднимется позже на её просторах, обильно политых летними дождями и согретых лучами яркого солнца, золотистая пшеница. Пробежится ветерок по её колосьям и заволнуется бескрайний океан перекатами жёлтых волн. Благодать какая! Броситься бы в эти волны и плыть, плыть, не уставая. В созидании наверняка и заложен смысл человеческой жизни и его предназначение. А он же, словно отверженный, ходит по адовым кругам, источая зло и погибель… и не видно этому конца. Как должно быть люди устали от этой никчёмной суеты в поисках только вождям и правителям известной правды. Как прост мир в своём устройстве и повседневных проявлениях - дарении человеку света и тепла. И насколько сложен и не предсказуем он, человек, в своих помыслах и делах. Как мало в нём душевной красоты для всех, насколько он избирателен в своей доброте. И надо же, небезгрешный, уподобляясь Всевышнему, кого-то милует, кого-то казнит! Забывает несчастный, что не вечен сам в подлунном царстве.
«Да, земля скоро освободится от снега» - еле слышно промолвил Кузьма, глядя в запорошённое снегом окно, а потом, после небольшой паузы, словно спрашивая у своего отображения в стекле, продолжил: - Какая же она сейчас в родном крае? Наверно, после жестоких боев, как морщинистое лицо неухоженного старца. Но ничего, вот управимся с фашистом, и вернусь к ней, небось, руки не отвыкли от крестьянского труда. А чеченцы хорошие земледельцы. Любо посмотреть на их виноградники и сады. Скотина, лошади, всякая живность во дворах. Уж точно работящие люди. Но судьба отчего-то повернулась к ним боком. И куда же всё то богатство денется? Приберут кому ни лень к рукам, и поминай, как звали. Вот так случай! Кто-то поколениями горбатился на этих землях, наживал себе мозоли, будущее строил и, вдруг, за какие-то два часа, отрывают с кровью и гонят в Сибирь. Не-е, что ни говори, не по-божески, не по-человечески всё это…».
Поезд, неожиданно издавая разрывающие безжалостно ночную тишину гудки, резко начал тормозить и через короткое время, изрядно поскрежетав колёсами, остановился. В вагоне зашевелись люди, посыпались предположения о причинах остановки. Стали напряжённо прислушиваться к происходившему вне вагона. Взрослые, немедля освободили окошко от тряпья, и Эди прильнул к окошку…
Недалеко впереди были видны всполохи огня. Отчётливо стали доноситься крики о помощи на чеченском языке и отрывистые команды военных. Напротив вагонов в цепь встали солдаты. Скоро почувствовался запах дыма. Слышны стали крики и сильный стук в ближних вагонах. Эта волна пронеслась дальше в конец эшелона и вернулась, значительно сильнее. Заточённым показалось, что над ними началась расправа, и они принялись ломать двери вагонов, срывать с окошек колючие решётки и пытаться выйти на свободу. Солдаты открыли по ним неприцельную стрельбу.
Некоторым удалось выбраться из вагонов, и они тут же в упор были расстреляны. Их мытарства на этом закончились. Слышны стали проклятия и плач женщин и детей, которые постепенно прекратились. Те, кто поближе находился к очагу пожара, смогли быстро разобраться и от вагона к вагону сообщить, что в одном из вагонов возник пожар из-за разрыва примуса и изгнанники успокоились. Убитых военные сложили в какую-то тележку, которую откатили в голову эшелона, а кровь забросали снегом.
Между тем начало светать. Взору Эди открылись стоящие поодаль дома. Высыпавшие на улицу их жители, рассматривают эшелон. Но никто близко не подходит. Вот только парочка мальчишек подкатила на лыжах и стала недалеко от полотна «железки», что можно отчётливо разглядеть их лица. Кажется, в окошке они увидели Эди и лыжной палкой, показывая на него, о чём-то между собой говорят.
«Хорошие у них лыжи, наверно, фабричные, мечта каждого мальчишки из нашего села» - подумал жил Эди. - Одеты тепло, и шапки уши прикрывают. Видно, здесь все такие носят. У меня косматая из овчины, в дождь и в стужу одна. Всё от привычки зависит: каждому своё по душе. Снега много, вволю можно покататься, поэтому бескрайнему белому полю. Гор нет. Лишь крыши высоких домов, заваленные снегом, отдалённо напоминают их».
Один из мальчишек нагнулся, загрёб в руки снег, скатал снежок и бросил его, целясь в окошко с Эди. Снежок ударился в стенку вагона и рассыпался. Затем последовало ещё несколько бросков, пока второй мальчишка не остановил раззадорившегося метателя, схватив его за руку. Эди до этого момента думал, что мальчишки просто играются.
Они с братом сколько раз устраивали такую же игру со своими приятелями. Но нет, мальчик грозит ему кулаком. За что, в чём причина, Эди не понятно. «Видно, стереотип хозяина улицы говорит в нём?» - заключил он и мысленно произнёс: «Но кто же претендует на твою улицу, здесь случай, когда самого со своей изгнали!».
Тем временем между мальчишками на лыжах разгорелся нешуточный спор, готовый разразиться в потасовку. Алёша доказывал Мише, что он поступает не как подобает пионеру. Миша же объяснял свой поступок тем, что он таким образом выражает своё отношение к врагам народа. Его отец на партийном собрании слушал выступление большого руководителя о том, что через станцию будут идти эшелоны с врагами народа, выселяемыми в Сибирь. А этот и есть такой эшелон.
Алёша посмотрел на Эди, детское лицо которого на фоне колючей проволоки смотрелось как-то неестественно. И его недоумённый взгляд говорил: «За что, ведь мы и видимся в первый раз?». Не было в нём злобы, а лишь – обыкновенное любопытство. Ещё некоторое время Эди и Алёша молча смотрели друг на друга, а потом непроизвольно улыбнулись.
«Но какой же он враг и что он мог такого сотворить, чтобы как преступника за колючку? – мелькнуло в голове Алёши. - И эти молчаливые солдаты с автоматами, стоящие вдоль полотна… Открытое лицо и улыбка этого мальчишки говорят о другом - он не знает, что с ним происходит и не чувствует за собой никакой вины. В нём нет злобы и ненависти даже к Мише, который бросал в него комья снега».
Миша чувствовал их невидимую связь, ощущал её напряжение и никак не мог понять истоки их взаимопонимания, выразившиеся столь отчётливо в мальчишеских улыбках.
Алёша же уловил происшедшие в боевом настрое Миши изменения: кулак, которым он только что угрожал мальчишке в вагоне, разжался и исчез в кармане пальто, как бы стесняясь за минутную слабость, выражение его лица приняло мирный вид. «Это уже прежний добродушный Миша» - подумал Алёша, и положил руку на его плечо в знак примирения.
Миша был бесконечно рад окончанию их ссоры. Это заметил и Эди, который вновь улыбнулся, теперь уж им обоим. Алёша, рассмеявшись, подхватил рукой горсточку снега и, бросив её в Мишу, побежал к домам. За ним устремился Миша, ловко работая лыжными палками.
«Какое счастье, когда ты свободен и можешь играть, как тебе желается», - подумал Эди. Он по-доброму завидовал этим мальчишкам и желал, чтобы никто и никогда не забрал у них эту возможность. А они тем временем добежали до родителей, стоящих среди разглядывающих эшелон бесправия.
Алёша и Миша поведали им об увиденном и попросили, дать им хлеба и молока для мальчишки из вагона.
Как же поступить матерям, которые уже знают, что подходить к этим вагонам нельзя под угрозой возможных нежелательных последствий? Как объяснить детям это, не раня их беззащитные сердца? Конечно, нельзя было их отпускать от себя, а то видишь, какие они…
И вот матери со своими сыновьями медленно направились к тому самому вагону с Эди в окошке. Солдаты встретили их недоумёнными взглядами. На просьбу разрешить передать мальчику в вагон хлеба и молока ответили молчанием. На повторную просьбу из цепи вышел Кузьма и, осмотрев завёрнутые в белую материю две буханки и крынку с молоком, сказал, что попробует передать.
Женщины ждали не уходя. Их сыновья жестами старались объяснить мальчику в окошке, что они пытаются передать ему еду. Он, вновь улыбнувшись, кивнул им в знак благодарности.
Подошедший офицер поинтересовался причиной появления около посторонних. Выяснив причину, пояснил, что передачи врагам народа исключены. Женщины переглянулись и как бы по команде подняли взгляды к окошку. Эди улыбнулся им по-детски ласково и что-то сказал. Конечно, это были слова благодарности за человечность и доброту. Конечно, он понимал всё, что происходит у вагона. Для него важнее было не столько получить хлеб, а узнать, что в людях, живущих вдоль дороги чеченского несчастья, есть сочувствие и состраданье к ним.
Офицер, заметив в окне мальчика, потребовал уйти оттуда, но тот никак не отреагировал на его приказ. Тогда он выхватил из кобуры пистолет и направил на него. Но Эди оставался неподвижен, так как ничего не нарушал, а просто смотрел. Офицер теперь уже зло прокричал, чтобы мальчик перестал выглядывать из окошка. Но Эди как бы не слышал военного... перестать смотреть, спрятаться - это было выше его сил, ему понравились эти ребята своей добротой и открытостью.
Неожиданно раздался выстрел..., ребята испуганно прижались к матерям, которые сначала онемели от увиденного действа, а потом с ненавистью стали вглядываться в стрелявшего. Им показалось, что офицер убил мальчишку!
Но, взглянув наверх увидели, что в окошке по-прежнему маячит бледное лицо мальчика, а выше его головы, в сантиметрах двадцати, отчётливо отпечатался след пули. В этот момент из солдатской цепи зло, как гром среди ясного неба, прозвучало: - «Фашист!».
Мать Алёши, до сих пор усиленно искавшая в памяти кого этот офицер ей напоминает, сразу же вспомнила недавно увиденный фильм о войне. Действительно, так оно и есть: такая же озлобленность и ненависть к людям, готовность всё и вся уничтожать во имя кого-то и чего-то. И тут же испугалась своих мыслей. «Слава богу, их они не читают!» - подумала она.
Офицер мгновенно повернулся к цепи и пробежал глазами всех стоящих поблизости солдат, пытаясь определить, кто из них произнёс это грозное обвинение в его адрес. Но они спокойно выдержали его испытующий взгляд. За этим прозвучал вопрос, мол, кто так оценил его беззаветное служение Отчизне. При этом он уставился на Кузьму и потребовал от него выйти к нему и ответить на его вопрос. Он, не торопясь, вышел из цепи и сказал, что не знает ответа на его вопрос, но считает, что стрелять в детей не годится. Тем не менее, прозвучали угрозы в адрес солдата-орденоносца, который со свёртком под мышкой и крынкой в руке смотрелся как-то по-домашнему, не по-военному. Офицер стремительно подошёл и забрал у него продукты, сказав, что давно не пил молока и не ел домашнего хлеба.
В этот момент Алёшу словно чем-то обожгло и он, не отдавая отчёта своему поступку, бросился к офицеру и выхватил из его рук свёрток с хлебом. При этом крынка выскользнула из рук того и, ударившись о камни, рассыпалась на куски, а молоко разлилось и медленно впиталось в утоптанный солдатскими валенками снег.
Все оцепенели..., но матери быстро оценили ситуацию и увели своих детей подальше от греха. Только Алёша, увлекаемый матерью, часто оглядывался на вагон с окошком, где виднелось лицо мальчика, который неведомо как, но передал ему искорку своего бесстрашия. А может быть, скорее всего, так оно и произошло - в Алёше проявился былинный дух своих предков-воинов, знавших мужество, чтивших честь и достоинство в человеке.
Ошеломлённый Миша был горд, что дружит с таким мальчиком, как Алёша. Посмотреть только на этого тихоню, рассуждала и мать. Шелохнуться не успела, как он раз и всё…, а теперь не знаешь - ругать его или хвалить. Как бы неприятностей не было. И все ходоки к эшелону договорились не рассказывать никому о происшедшем.
На вопросы обитателей вагона, взволнованных ссорой военных и прозвучавшим выстрелом, Эди рассказал о происшедшем инциденте. О пуле, над своей головой, не стал рассказывать, поскольку это могло привести к ликвидации его наблюдательного пункта у окошка.
Изгнанники выразили признательность добросердечным женщинам и восхищение мужеством русского мальчика, не испугавшегося мести жестокого офицера.
В ушах же Эди ещё долго стояло эхо выстрела, и в глазах упрямо отсвечивался чёрный глазок ствола пистолета, как продолжение дрожащей руки офицера. Отчётливо, как будто в замедленных кадрах фильма, видел он бросок мальчика к тому, падающую крынку и последовавшее за этим недолгое замешательство военных…
Кузьма же какие-то секунды постоял, придерживая автомат в положении за плечом, в ожидании возможной команды, но, так и не дождавшись ее, ровным шагом вернулся в цепь.
«Надо же, как мальчишки – этот, что в окошке, и местные - быстро нашли общий язык, - удивился было Кузьма, но тут же рассудил, - все правильно, местные ребятишки сразу поняли, что этот мальчик никак не может быть врагом народа, а значить он страдает незаслуженно и потому ему нужно помочь. Выходить, наши дети, слава Богу, способны определить, где, правда, а где ложь, к тому же они смелее нас взрослых. И поступок этого русского мальчика тому подтверждение!».
Между тем, донёсся гудок паровоза, возвещая всех, что скоро состав начнёт движение. Перед тем, как уйти, Кузьма бросил взгляд на окошко, где виднелось лицо бесстрашного мальчика, который смотрел в сторону домов, за которыми скрылись его не состоявшиеся друзья.
«Интересно, о чем он сейчас думает?» - задался вопросом Кузьма, но тут же предположил, что тот наверняка вспоминает картину происшествия у вагона, который ему никогда не забыть. Но солдату хотелось, чтобы страдающий в этом эшелоне бесправия мальчик воспринял смелое поведение своего русского сверстника, как надежду на то, что чеченцы смогут возвратиться на Кавказ, когда он, этот юный человек, или ему подобные ребята вырастут, и от них будет зависеть, какою будет их общая страна. С этими мыслями он бодро зашагал в строю со своими сотоварищами по оружию в голову эшелона, в свой не запираемый снаружи вагон.