В пятницу после работы заехал в «Лидл». Это продуктовый магазин, для «бедных», как считают некоторые немцы, ну а в русской интерпретации ему было бы название — «бюджетный». Для «бедных» — преувеличение однако, магазин как магазин, не хуже всех остальных, а судя по машинам на парковке, в него не прочь заглянуть и совсем небедный покупатель.
Я вспомнил, что на этой неделе там акция на сливочное масло. Выжидаю такие моменты, когда в целях привлечения покупателей магазины делают заманчивые предложения на отдельные продукты. Обычно цена за двухсотпятидесяти-граммовую пачку ирландского сливочного масла, — на мой вкус это лучшее масло среди десятка предлагаемых, — составляет два пятьдесят европейскими рублями. Округлённо, за вычетом одной копейки. На этой неделе оно стоит евро сорок, и я купил пятнадцать штук. В подобных случаях убиваю двух тех самых, пресловутых «зайцев»: одного побольше, съэкономив на покупке пятнадцать евро, и другой «зайчик» обеспечивает мне примерно двухмесячное спокойствие насчёт новой покупки необходимого продукта, который может лежать в морозилке холодильника неопределённо долго.
Тот или иной из читателей возможно ухмыльнётся на меркантильность Ветра, — подумаешь, каких-то пятнадцать условных единиц, — но я для пущей наглядности, сам для себя, умножаю их по курсу на русские рубли, и в результате полученная сумма позволяет не устыдиться посмотреть с улыбкой торжества прямо в глаза потенциальному насмешнику. В тот день я съэкономил двадцать евро, прикупив попутно подешевле то и сё, с бутылкой хорошей водки в честь наступления выходных. Кто скажет, что полторы тысячи рублей вот так просто можно сорвать с куста? Найти на обочине дороги? А лично вам как, полторашка — не деньги?
Увы, мгновение быстрого срывания купюр с куста растянулось на чуть подольше. Очередь к кассе была на пол-магазина. По новым правилам из-за невидимой «короны» расстояние между людьми должно быть не менее двух метров. Каждый стоял на своей полоске, начерченной на полу, передвигаясь на следущую после того, как очередной счастливчик отходил от кассы с изрядно загруженной тележкой. Страх всё ещё не выветрился и люди закупаются конкретно — а вдруг за вирусом нагрянет астероид.
Передо мной стояло женское создание, на которое я поначалу не обратил внимания. Смотрел по сторонам, разглядывая пакеты и пакетики, дозы, банки, ценники: очередь тянулась среди товарных полок и яркие наклейки заставляли голову вертеться по сторонам. Наконец она устала, приняв направление «рассеянно вперед». Глаза зафиксировали светло-бежевый свитерок на ровных плечиках, на них спадающую копну коричневых волос. С плеч взгляд заскользил по всей фигурке, и к удивлению скучающего сознания была вдруг обнаружена, я бы сказал, определённо выдающаяся попа.
«Ёпфаюлох» — ударила молния восторга в голове, заставив накалиться все мужские предохранительные пробки. Так говорит мой дядя в минуты удивления и лёгкого душевного потрясения. Что это значит полностью никто не знает, но первые пять букв выражения заставляют подумать о чём-то очень знакомом. Как вирус, слово однажды перекочевало в мое сознание и прижилось.
Обтянутая в плотно облегающие джинсы фигурка демонстрировала пропорции, которые с ходу вписываются в шаблоны той утопической женственности, которые порой под воздействием первого впечатления начинают казаться абсолютными. Округлость бёдер перетекала в стройную красивость ног, волнуя воображение. Не красоту, а именно красивость — не будем забывать, что пробки ещё не перегорели напрочь и опыт слабым шёпотом напоминал: «А вдруг под джинсами «оранжевая кожа?!».
Почувствовав мой жгучий взгляд, женщина повернулась и наши взгляды ударились двумя полярностями, образовав в пространстве напряжение электрической дуги. Быстро отвернувшись, — видимо обескураженная видом безумца с маниакальным взглядом, небритого, одетого в рабочую одежду, где только неоновый цвет ярко-жёлтой куртки, которую он поленился снять, мог вызвать сотрясение психики, — фигурка заметно напряглась. Наверное, она подумала, что я хочу заговорить — во всяком случае такая мысль была, и скорее всего мои глаза непроизвольно об этом прокричали, — но я этого не сделал: мне было стыдно своего непрезентабельного вида.
Мы перешли до следущей отметки на полу, приближаясь к ленте перед кассой, до которой было ещё довольно далеко; я продолжал разглядывать фигурку, и вдруг заметил, как молодая женщина нагнулась, что-то поправляя в своей тележке. Мне показалось, что необходимости в этом не было — движение это было нарочито глубоким, с выпячиванием попки и скрещиванием ног. Складки тонкого свитера изменили очертания одной бесформенности, сложившись в другую, при которой стала заметна талия, и таки да, она была достойна очередного восхваления. Картинка сложилась: пропорции божественности были налицо. Само лицо незнакомки отторжения тоже не вызывало — тип Софи Лорен, в годы расцвета, включая её губы и неминиатюрность носа.
Интуитивно знал: она через секунду снова повернётся. Предчувствуя неловкость, боролся со стыдом, вытягивая за уши безрассудство, пытаясь найти два слова, чтобы не перестать себя уважать. Всего два-три, пусть самых глупых, но тех, которые и порождают шанс. Они на ум никак не приходили. Никс, полный ноль, и я подумал, что хотя бы улыбнусь, кивну или разведу руками.
Так и случилось: женщина обернулась, задержав свой взгляд на мне подольше, заглянув в тележку, в которой лежала кучка пачек с маслом и гордо высилась бутылка водки. Чуть улыбнувшись, она спросила: «Ты что, собрался печь?»
Мое внутреннее пространство заполнилось отчаянно-ликующим, звенящим криком: «Ёпфаю-у-ло-о-х». Обожаю женщин, настолько умных, или же настолько бестолковых, которые имеют мужество иль безрассудство сказать о чём-то, не ожидая инициативы от мужчин. Она меня спасала, и эта дивная фигурка превратилась в одно мгновение из объекта мысленного вожделения в монумент душевной благодарности. Я это понял и засмеялся. Сказал: «Научиться печь было бы неплохо. Особенно теперь, во время кризиса, когда рекомендовано не выходить из дома».
На этом месте надо сказать, что обычно в преддверии Пасхи хозяйки начинают готовиться к празднику, закупая белые яйца, краску, сладости и сливочное масло, которое они добавляют в тесто для выпечки рассыпчатого, воздушного печенья. Местные жители не покупают много масла с целью экономии, и если у кого-то в тележке лежат пачки три-четыре, то это явный признак того, что скоро в доме будет повод подсластить праздничный стол. Незнакомка именно это имела ввиду, указав кивком на пачки масла в моей тележке. Признаться в том, что я преследую цель съэкономить, было бы неловко, и ничего другого не оставалось, как подыграть, и я продолжил начатую фразу: «Был бы рад научиться чему-то новому, но боюсь испортить множество продуктов. А как у тебя с этим делом?»
Мы перешли ещё на два метра дальше. Соседи в очереди стали оглядываться, привлечённые нашей болтовней. В глазах их мелькали любопытство и усмешка — они стали невольными свидетелями попытки неуклюжего знакомства. Плевать что думают другие — в этот момент я лихорадочно обдумывал развитие его, пытаясь не испортить дела каким-нибудь неосторожным словом. Мне незнакомка нравилась всё больше.
«Я не умею печь — ответила она — за меня это делала мама. Два года назад её не стало; ушла, так и не научив меня, впрочем, я сама всегда была против этого ещё и потому, что из всех сил стараюсь не кушать сладкого. Фигура требует жертв, правда иногда хочется забыть о всех запретах».
Её последние слова давали намёк на возможнось развить тему ненужности запретов, но в очереди об этом было неудобно говорить. Тем временем она уже начала выкладывать свои покупки на транспортёр, и мне ничего не оставалось делать, как надеяться, что она не уедет прежде, чем я выйду из магазина, отдав дань простой вежливости при разговоре во время ожидания на кассе. Предупреждая такое развитие событий, дождавшись, когда она заплатила, сказал, что у меня есть вопрос. Она ответила: «Я подожду возле машины».
Рассчитавшись, снова волнуясь от того, что не было идеи, какой вопрос бы задать, я подошёл к её машине, оставшись на некотором расстоянии: она перекладывала покупки в большую сумку и не хотелось ей мешать, показывая нетерпеливую назойливость, к тому же правило «двух метров» надо было соблюсти и здесь. Закончив, захлопнув багажник, вполне доброжелательно улыбнувшись, она спросила: «Ну и какой у тебя вопрос?»
Вопроса не было. Неловкостью момента горели щёки. Снова голос дядьки вырывал из памяти некстати слово «Ёпфаюлох», блокируя им последнюю искру смекалки. Вздохнув, сказал:
— Вопрос вдруг испарился под этим тёплым, весенним солнцем. Наверное буду выглядеть смешно, если предложу устроить семинар по выпечке печенья. Есть мука и много масла. Яйца и сахар тоже найдутся. Бутылочка хорошего вина, чтобы отпраздновать успех или посмеяться над неудачей. Кто на этом семинаре станет учителем, а кто учеником, пусть решит монета. Мне кажется ты понимаешь, о чём я думаю, когда говорю о сладости запретного печенья. Кстати, меня зовут Гошей; мне неудобно, что я с работы и небрит.
Незнакомка слушала, вглядываясь в моё лицо. Ничего не говорила, и когда пауза молчания затянулась настолько, что я готов был извиниться и уйти, она произнесла:
— А что, всё сходится. Эпидемия коронавируса породила эпидемию сумасшествия. Народ скупает без меры туалетную бумагу, соль и мыло, мука исчезла, надо изолироваться от всех и даже светлый праздник Пасхи отменили. Твоё предложение звучит не менее смешно и ненормально, но кто знает, что может из этого получиться. Будет скучно снова просидеть два дня в обнимку с ноутбуком. Я не скажу тебе сию минуту «да». Дай номер телефона, и если позвоню сегодня, то мы обсудим парочку рецептов для печенья и решим, что будет завтра. Если не позвоню, то значит я сама с собой не договорилась. Прошу не обижаться.
Написав ей номер телефона, шепнув «надеюсь», мы распрощались. Наставало время томительного ожидания, которое не менее сладко, чем лучшие из самых изысканных сортов печенья.
Было девять часов вечера, когда раздалась музыка звонка. К этому времени сомнения меня не раз атаковали, и я почти им сдался, растянувшись на диване и едва ли не уснув. Выдохнув в трубку настроенным на бархат голосом «хелло», услышал в ответ тихий смех и фразу: «Прости, забыла твоё имя. Оно мне показалось не совсем обычным, к тому же волновалась. Я видела твоё волнение, оно мне передалось. Ты мне расскажешь немного о себе? Ах да, меня зовут Николь, или можно просто Ники.
Вот так надежда с верой оправдали ожидание и оставалось лишь завлечь к себе последнюю из тройки, даму с сердечками — любовь, которой имя было Ники. Телефон и ночь могли помочь из двух отдельных одиночеств создать логическое в мире физики соединение, ведь как известно, плюс с минусом обязаны однажды притянуться.
Я вновь представился; сказал, что по иронии судьбы увидел свет мира глубоко в Сибири, при том, что предки во всех обозримых поколениях имели немецкое происхождение. В своё время вернулся на «историческую» родину, прижился, работаю, мечтаю. «О чем сейчас мечтаешь?» — спросила Ники. Ответил без раздумий: «О тебе. Ночь обостряет чувства, и хочется все мысли о морали и запретах обменять на них. В ночи нет места мыслям, — в ночи пусть станет чувственная нежность королевой».
— Ты сможешь меня забрать через полчаса? Обсудим подготовку к семинару по выпечке сдобных штучек и решим, кто будет учеником, а кто учителем. Не против?
Вот это да. Был бы я последним идиотом, сказав: «Ой, что ты, не сегодня, хочу спать, а как же карантин?» и прочую подобную ерунду. Конечно я не против, а выспаться успею когда-нибудь потом.
— Ники, скажи где, и через полчаса я буду на этом месте.
Оказалось, что мы живём совсем недалеко друг от друга, и у меня было время поставить белый стол в гостиной комнате, под золочёной люстрой, которую я, впрочем, включать не намеревался. Свечу на стол и несколько по сторонам, подальше, в угол — сумрак придаёт романтической таинственности и скрадывает недостатки. Винные бокалы тончайшего стекла, конфеты, пару яблок, мандаринов. По моему неплохо, а остальное соображу по ходу пьесы. Вперёд, опаздывать нельзя.
Риск быть остановленным полицией присутствовал, но повезло, и скоро мы поднимались на мой этаж, хихикая, держась за руки. Ей всё понравилось; мы выпили вина; болтали о реалиях сегодняшнего мира, его неверном постоянстве, успев посплетничать немного и за актуальный «коронавирус». Она призналась, что долго сомневалась перед тем как позвонить, но рада этому моменту. Конечно, о рецептах мы не говорили, но шутки ради кинули монету за разрешение назваться учителем несостоявшегося семинара. Жребий распорядился в мою пользу. Учитель сказал несколько хвалебных слов о видимых талантах красивой ученицы, та засмущалась, а нежное прикосновение их губ расставило всё по своим местам.
Где есть условные учитель и ученица, там должен быть придуман и «урок», и он случился. Помещение, где проходил урок, было мало похоже на классную комнату. В нём не было парты, доски и мела. Была широкая кровать.
В том классе повисли в чуть освещённой тишине темы особенных уроков. Умение читать нюансы чувственности; писать алфавит нежности руками, губами, языком. Умножать симпатию на симпатию и возводить её в квадрат; укрощать слепые силы биологии, превращая их в акт, сравнимый с искусством. Сплавлять физическое с химическим, используя практику глубокого дыхания, поцелуев, вздохов, стонов.
Кто знает, научил ли учитель чему-то свою внимательную ученицу. Может быть и совсем наоборот, ведь на таком уроке и сам учитель становится всегда учеником. Во всяком случае, новый урок был и в субботу, а в воскресение снова закреплен, и был составлен план занятий на всю оставшуюся вечность. Коронавирус, весна, причудливость событий преподносят иногда незабываемый урок, который намного слаще целой тонны лучшего печенья.