#несокрушимая и легендарная
Утром генерал-лейтенант Тол-ёв уподоблялся влажному туману, который спускался с окружающих сопок, делая все неотчетливым, неявным, нездешним.
Он любил прокрадываться в свое хозяйство на рассвете. Рассказывали, мог зайти через пролом в стене, нагрянуть через тыловые ворота или просочиться со стороны стадиона. Был тих и немногословен. Пугал собою очевидцев.
Днем на плацу он свирепствовал так, что в домах офицерского состава ко всему привыкшие женщины разом захлопывали окна и затыкали уши невинным детям.
В то утро генерал материализовался у ступенек здания управления около шести часов утра, когда за час до подъема рядовые первого года службы обычно досматривают свои любимые кошмары.
Ровно в этот недобрый час я отжал половую тряпку и совершил служебный проступок во время боевого дежурства. Покидать коммутатор нельзя ни при каких обстоятельствах. Однако при передаче дежурства после ночи требовалась влажная уборка. Расхождения между теорий и практикой в период развитого социализма разрешались легко и безответственно.
Я вышел коридор без ремня, расстегнутый до пупа и с двумя ведрами грязной воды. Их следовало вылить.
Дежурный сидел на входе в управление за полированным столом с телефоном, переписывал какой-то конспект. Дневальный трудился (у нас говорили – шуршал), разлив озера и гоняя их туда-сюда шваброй. Рекреация в управлении блестела. Так я ступил на свою скользкую дорожку.
«Смирнаааааа!», - истошно завопил до смерти перепугавшийся дежурный, увидев призрак генерала. Все его конспекты попадали на пол.
Говорить можно под руку, а можно – под ногу. Правый каблук моего сапога оказался прародителем нынешних хилисов с роликом на пятке. Я поскользнулся и поехал на пятке.
На первом году службы я все еще принимал строевую стойку. Ровно в строевой стойке я и поехал, не забывая отдавать честь поворотом головы. Пять-семь метров в моей жизни были затянуты, как дурной сериал, проживаясь нарочито медленно.
Распрямившийся дневальный с удлиненным, как у болванов с острова Пасхи, лицом, прижав швабру к себе, вместо того, чтобы поймать мой организм с двумя ведрами, шагнул назад приставным шагом. И пропустил меня ехать дальше.
Я выкатился на оперативный простор. Дежурный, не отрывая руку от фуражки, продолжал доклад. Генерал косил на меня глазом, который быстро наливался кровью.
Балансируя и оставляя за собой замысловатый рисунок, напоминающий след варана на песчаной дюне, я объехал по широкой дуге живописно стоящую, напряженную скульптурную группу. Вырулил точно, как по радиоприводу, в правое крыло. Поймал равновесие, засеменил. Выпал в коридорчик шумно, соскочив с приступки на пять сантиметров вниз, не пролив ни капли. Тамбурная дверь с потусторонним лязгом незамедлительно захлопнулась, пряча от позора, – клянусь, без какого-либо моего участия.
Поставил ведра, слушаю эфир. Двумя руками зажимаю рот. Почему меня не убил хохот, я не знаю до сих пор.
«Что это за клоун?» – рявкнул Тол-ёв. Оконные стекла тихонько затренькали, как если бы люстра из чешского стекла пережила землетрясение. «Утренний» генерал на глазах превращался в «дневного». – «Начальник смены связистов», - сообщил дежурный. – «О как!!!», - слегка удивился генерал. Посмотрел на часы и начал подниматься по лестнице.
Вероятно, одного раза мне показалось мало. После окончания смены в 22 часа снова сталкиваюсь с генералом. Выходит он, выходим и мы из узла связи. «Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!» - нахально здороваюсь, пропуская вперед. «Виделись», - буркнул он.
«Запомнил!» - ехидно подумал я, зная за собой много и других талантов. Хотя повторить трюк с объездом генерала по кривой у меня бы никогда в жизни не получилось.