Наше счастье начинается с нового листа, словно ночь уносящая печаль от берегов страха. Мраморные стены, рисующие полотно Австрийского Липца неизменно шагали в сторону старой части города. Роскошные флаги, колыхающиеся на ветру стелили тучи падающего дождя. Эти огромные капли шумели так сильно, словно мины, разрывающиеся каждую секунду у ног убитых солдат. Все напоминало о прошлой войне. Слабость вменяла нам такую меру пресечения, что жить не хотелось еще с утра. Дорога не освещалась уже давно, все подбитые бомбардировщиками фонари угрюмо свисали на деревянных столбах, слегка раскачиваясь и скрипя плафонами. Они напоминали нам о смелых ударах налетчиков, что так же быстро и искусно ослепляли и убивая все на своем пути угасали скрипя автоматами. Чужие мотивы играли в слепых квартирках, указывая на наличие людей, что остались эхом войны. Они смотрели нам в след, выглядывая из разбитых окон, стараясь не задеть стекла, что свисали осколками на потрепанных рамах. Были и дети, чудом уцелевшие после обстрелов. Им не нужна была эта война, игра в которой победитель получал право на жизнь, не замечая убитых ранее, словно некий ужас пронесшийся торнадо по их головам. Стоит ли искать оправдание в каждом действии безобидных людей, никогда не ожидавших начала конца, что так стремительно оказывался у порога. Наверное, каждый из нас бредя вдоль убитых домов искал себя и проживал вместе с ними каждую секунду, воссоздавая годы потраченные на глупость нелепых политиков. Душа кричала навзрыд, вспоминая каждый крик убитых людей. Такой тяжелой дороги не было еще с зимы прошлого года, когда морозы ударили в начале сентября и мы, еще не переодевшись в теплую форму, уклонялись от обстрелов замерзая между сквозняками обстрелянных домов. Тогда, как и сейчас, мне казалось, что обувь, защищавшая от сырости и холода, просто убивает мои суставы. Словно оковы с тяжелыми цепями, тянущиеся за мной уже четвертый год. Даже новая фуфайка не помогала согреться, тело, словно не слушалось моих указаний. Дрожь заставляла идти быстрее, но было все бесполезно. Продвигаясь в центр города, мы искали место для ночлега, намереваясь выспаться после тяжелого трехдневного перехода. Такая переброска сил, с юга фронта на юго-запад обрамляла противника задуматься о последствиях. Никто не знал, что мы будем здесь, но и у этих стен были уши.
;
Рамные улицы, слепые судьбы…
Слепые огласки суровых будничных дней нарекали тяжелые выходные, которые в свою очередь сменялись пустынными вечерами. Было не до любви, не до печали, не до радости, словно тяжелые оковы тащились сквозь страшные бренные дни. Каждый мечтал о чем то, что дарило ему надежду счастья, каждое утро, день и вечер. Ночь не оставляла времени на раздумья ибо страх одиночества и боевые суматохи съедали часы безмолвия. Мир наполнен какой-то слепой игрой, в которой терялись все семь миллиардов душ. Именно души, не люди, а души, делили всю планету на острых сангвиников и унылых холериков. Смотря на это агрессоры ситуации стремились уничтожить все человечество скупыми предлогами и унылыми разговорами. Люди, как мы до этого докатились? Какое ужасное время настало для всех нас. Не осталось даже веры, хотя в глубине каждой души семи миллиардного населения таилась частичка надежды.
В этом маленьком городе, где оказался наш боевой взвод после перехода, не мог казаться очаровательным или задирающим душу до искренней красоты. Пробитые от снарядов стены, разбитые рамные стекла, мертвые тела вдоль оврагов от бешеных бомб. Хотелось думать о лучшем, но получалось только о нелепом или плохом. Разговоры начинались и заканчивались со слов усталости. Лишний раз никто не ронял слова. Все было понятно по первому взгляду или возгласу. Мы научились быть одним целым. Разные судьбы, разные национальности, но мы были одним костяком, что терзал противника на клочья. Настолько привыкшие друг к другу, словно руки одного солдата, но по разные стены операционной.
Утро будило дождливыми каплями по лицу. Я выбирал место несения дозора. Усевшись на сидушку от сломанного стула, на пятом этаже старого общежития и свесив ноги между прорезей балконного ограждения, мной начался очередной наряд снайперской слежки. На шее висел капитанский бинокль, который достался в последнем бою, в руках же крепко была сжата СВД. Холод уличного ветра и сырость тяжелого дождя делали день намного хмурее, чем ожидалось еще вчера. Каждая секунда казалась длиннее минуты, настолько я устал от ожидания окончания войны, окончания страха, окончания жизни. Слабость и дрожь тела подливала огонь в суровость моего бытия. Вроде все относительно хорошо и удача на моей стороне, но стоило ли жить дальше после столь убитого времени? Вопросы и ответы делили меня пополам, а может даже на четверть, потому что какие-то ответы и решения были для меня однозначными и непоколебимыми. Наверное, я из той старой гвардии, где счастье делилось на ровное количество, ценности жизни и авторитет архаичного строя были в радость, где каждому, было все в достаток, и каждый знал свое предназначение. Свобода – она дает толчок к изменениям. Неважно это свобода мысли или свобода судьбы. Люди недовольные властью или люди недовольные собой, каждый из них будет отстаивать свою правоту до последнего, стирая руки в кровь не щадя себя самого. Даже философы античности, погибая от своих идей, не отрекались от них. Отсюда следует вывод, что независимо от свободы мы ищем в ней правоту.
Шел уже восьмой час дежурства. День сменился на темные очертания ночи в белых откликах тусклых фонарей. Я поужинал куском хлеба и запивая водой из фляжки привстал, медленно опираясь сначала на одну ногу, а затем на другую. Почувствовав острую боль в ногах, я понял, что отсидел их надменно. Прикурив сигарету мои легкие наполнились сладким дымом. За столь долгий период я так и не отучил себя от этой пагубной привычки. Вдох и я убит, любил повторять при каждом моменте. Смешное и в тоже время такое правдивое высказывание.