Елена Крадожён-Мазурова
«Сказки» Казака Луганского (В.И. Даля) – особый объект лингвистического исследования. «Русские сказки. Пяток первый» принесли В.И. Далю известность как писателю. А.С. Пушкин восторженно встретил выход в свет «Сказок» [1832 г.]. Год спустя, в 1833 г., Пушкин послал Далю свой рукописный экземпляр «Сказки о рыбаке и рыбке», надписав: «Твоя – от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому – сказочник Александр Пушкин».
Однако не только похвалы были суждены Далю. Сатирический тон «Сказок» вызвал недовольство правительства, Николай I издал приказ об аресте В.И. Даля «как неблагонадёжного», и «сказочник» был арестован. Только хлопоты Василия Андреевича Жуковского, который был воспитателем наследника престола, помогли вызволить В.И. Даля из-под стражи. Но… «Русские сказки. Пяток первый» стали на три десятилетия библиографической редкостью, не были включены в издание сочинений В.И. Даля 1846 года и вновь увидели свет лишь в 1961 году в собрании сочинений В.И. Даля.
Чем же так испугали правительство и лично императора Николая I «Сказки» Казака Луганского? Весь сборник пронизан симпатией к простому человеку: солдату, мужику, инородцу, бездомному бедняку, – который всегда побеждает злых и завистливых царедворцев, неблагодарных царей и прочих власть имущих.
Народный язык сказок акцентирован множеством пословиц, поговорок, образных словечек. А в персонажах сказок многие лихоимцы с негодованием узнавали себя. Пословицы и поговорки стали убийственно точным средством характеристики героев.
Помимо названия первого сборника – «Русские сказки, из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый»[1].
В «Пяток» вошли сказки: «Сказка о Иване Молодом Сержанте, Удалой Голове, без роду, без племени, спроста без прозвища»; «Сказка о Шемякином суде и о воеводстве и о прочем; была когда-то быль, а ныне сказка буднишняя»; «Сказка о похождениях чёрта – послушника, Сидора Поликарповича, на море и на суше, о неудачных соблазнительных попытках его и об окончательной пристройке его по части письменной»; «Сказка о Георгии Храбром и о волке»; «Сказка о баранах (Восточная сказка)».
Не вошла в «Пяток первый» «Сказка о Бедном Кузе Бесталанной Голове и о преметчике Будунтае». Видимо, по цензурным соображениям, ведь в ней повествуется о бедняке Кузе Бесталанном, сыне старого гусляра, который от безысходности пошёл в науку к нечистой силе и стал оборотнем. Сказка эта впервые печаталась в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду», 1836 г., № 17 за подписью: В. Луганский.
Сказки В. Даля дарят лингвистам замечательный диалектологический, лексический материал.
Один из пластов возможных исследований – тюркизмы в «Сказках» [татарские и казахские заимствования]: в «Сказке о Бедном Кузе Бесталанной Голове и о преметчике Будунтае»; в «Сказке о Георгии Храбром и о волке», которая вся пересыпана татарскими и калмыцкими словами. У Даля к этой сказке есть примечание: «Сказка эта рассказана мне А.С. Пушкиным, когда он был в Оренбурге и мы вместе поехали в Бердскую станицу, местопребывание Пугача во время осады Оренбурга» [2]. В этой сказке автором статьи обнаружены тюркизмы: фирман, бармоймин – «не пойду»; курсак – «живот»; поашать – «поесть»; шайтан, карачун задал – «уморил»; яман булыр – «плохо»; махан – «мясо»; куйиты, сухыр-иты – «баранина», «говядина»; тарпан – «лошадь»; куйрук.
Интересна для анализа имитация речи волка-инородца («Сказке о Георгии Храбром и о волке») – это не просто стилизация, а, по сути, фонетическая транскрипция – точная запись звучащей речи: «Георгий! – сказал он, присев перед витязем и наклонив униженно неповоротливую, да покорную шею свою. – Георгий, ПРИШЛА МАЯ ТВАЯ просить, ДЕЛА НАША ВОТ КАКОЙ: МАЯ АШАТЬ НАДА, КУРСАК совсем пропал, а никто не даёт; на что же, - продолжал он, - дал ты мне зубы, да когти, да пасть широкую, на что их дал мне, и ещё вдобавок большой мясной КУРСАК, укладистое брюхо? ЕМУ ПОРОЖНИЙ ЖИТЬ НЕ МОЖНО; прикажи ты меня, Георгий, накормить да напоить…».
По мнению известного фольклориста М.К. Азадовского, можно предположить, что «Пушкин слышал эту сказку от какого-то татарина или калмыка, говорящего по-русски, во время своего пребывания в Казанской или Оренбургской губернии и тогда же под свежим впечатлением рассказал её Далю, сохранив в своей передаче некоторые особенности речи рассказчика» [3].
Особого упоминания в исследовании языка «Сказок» В.И. Даля заслуживают антропонимы. В своё время акад. В.В. Виноградов заметил, что в «художественной литературе собственные имена нередко значимы, выразительны и социально характеристичны как прозвища» [4]. В «Сказках» В.И. Даля семантика имён главных и второстепенных персонажей служит средством дополнительной характеристики героев. Уже один перечень этих имён создаёт ассоциативное поле. В «Сказке о Иване Молодом Сержанте…» действуют царь Дадон Золотой Кошель; фельдмаршал Кашин; генерал Дюжин; губернатор граф Чихирь Пяташная Голова; Котыш Нахал.
В «Сказке о похождениях чёрта – послушника, Сидора Поликарповича…» антропонимам предшествуют имена нарицательные, указывающие степени родства героев и создающие комический эффект:
Сатана – староста Стопоклёп Живдиралович;
супруга его – Ступожила Помеловна;
тёща его, чалоглазая ведьма Карга Фоминишна,
по прозванию Редечная Тёрка;
сожительница Сидора – Василиса Утробовна;
сыновья: Кулак, Зарез и Запой;
дочери: Мохнашка и Сивуха;
брат – Искус Поликарпович;
сожительница брата – Чума Цареградовна;
дядя – Туз Бубновый под крапом;
сожительница дяди – Краля Червонная Золотообрезная.
Язык «Сказки о Иване Молодом Сержанте…» может стать объектом отдельного этимологического исследования, например, с позиции выявления народной (или ложной) этимологии. Некоторые случаи этимологизации иноязычных слов достаточно прозрачны, иные требуют специального изучения. Вот несколько примеров: «…губернатор граф Чихирь Пяташная Голова, в лёгком ночном уборе, в ВАЛЕНТИНОВОМ (может быть, ватиновом – Е.М.) халате, с ПАРЛАМЕНТЁРОМ на шее, походя с ног на горного шотландца, выскочил из терема своего в три АВАНТАЖА (видимо, этажа – Е.М.) на БАЛАХОН (на балкон – Е.М.) и старался усмотреть в ПОДОЗРИТЕЛЬНУЮ (подзорную – Е.М.) трубу наступающего неприятеля». В «Сказке о Георгии Храбром…» встречаем выражение: «по окончании СЕКУЦИИ». Речь идёт о телесном наказании Волка, которого высекли. Иноязычное слово «экзекуция» заменялось у Даля «секуцией», в семантике этого новообразования «просвечивает» значение «сечь» и аллюзивно (по ситуации) угадывается «экзекуция». Окказионализм «секуция» оказывается более полнозначным, чем заимствование.
«Сказки» Даля написаны прозой, но прозой ритмизованной. Автор часто обращается к народной раёшной и каламбурной рифме, включает в текст ритмически организованные пословицы и поговорки: «…любил покойник, нечего греха таить, чтобы ему просители глаза вставляли серебряные; бывало стукнет по голове молотом, не отзовётся ль золотом? Не то беда, что растёт лебеда, а то беды, что нет и лебеды! Полюбится сатана лучше ясного сокола; вечером Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал!» («Сказка о Шемякином суде…»). … «Это Будунтай, чёртов пай, всем ведомый перемётчик; он в Вятке барсуком из норы вылез…, под Чудовом в козла оборотился, в Вологде свечой подавился…; Пой песни, хоть тресни; …Будунтай только крякнул, встал, встряхнулся, в чёрного петуха обернулся и приказал Кузе в самую полночь за село; А там, - отвечал Будунтай, - на свой пай сам промышляй». («Сказке о Бедном Кузе…»).
Интересна «материя» сказок и своими зачинами, в которых выделяются индивидуальностью начальные предложения (далее – НП). Сложность и важность создания первого предложения художественного текста и наличия у него особых функций исследовались Л.Е. Лесовицкой [5]. Поскольку «Сказки» В. Даля – текст художественный, то главная функция языка «Сказок» – эстетическая. Она реализуется в так называемых «приращениях смысла». Все элементы текста «Сказок» вступают в многомерные отношения, порождающие поток ассоциативных связей в сознании читателя-реципиента. Следствием этого является актуализация сразу нескольких значений, а в результате рождается смысл более глубокий, чем денотативное содержание текста.
Понятно, что начальное предложение находится в «сильной позиции» (по Н.В. Черемисиной) или в «позиции выдвижения» (по И.В. Арнольд) [6]. Выдвижение – это та сторона композиции произведения, которая проявляется в подчёркивании наиболее значимых смыслов текста любыми элементами его речевой структуры, занимающими особую графическую позицию.
Денотативное содержание начальных предложений (далее – НП) разнообразно. В «Сказках» Казака Луганского выделяется несколько типов НП. Например, НП может информировать о предмете повествования, содержать информацию о герое, т.е. выполнять информативную функцию: «Калиф сидел однажды, как сидят калифы, на парче или бархате, поджав ноги, развалившись в подушках с янтарём в зубах; длинный чубук, как боровок, проведённый от дымовья печки до устья в трубу, лежал, кинутый небрежно поперёк парчи, атласу и бархату, вплоть до золотого подноса на вальяжных ножках, с бирюзой и яхонтами, на котором покоилась красная глиняная трубка, с золотыми по краям стрелками с курчавыми цветочками и ободочками («Сказка о баранах»).
Другой тип начальных предложений в «Сказках» В. Даля – это НП, обеспечивающие синтагматическую напряжённость. Например, это происходит при «диссонансе» между заглавием и НП. (Ср.: «Восточная сказка» – НП: Калиф сидел… – норма). Иное дело – («Сказка о Шемякином суде…», НП которой является информативно недостаточным. НП этой сказки создаёт «синтагматическую напряжённость» – потребность реципиента/читателя в восприятии «правого контекста». Читатель ищет информацию о Шемяке или о суде. Шемяка же появляется лишь в 4-м предложении, его появление «обставлено» в форме семантического параллелизма: «Заяц напроказил и скрылся» // Шемяка «напроказил» и скрылся.
«Пробежал заяц косой, проказник замысловатый, по свежей пороше, напрыгался, налягался, крюк выкинул сажени в три, под кочкою улёгся, снежком загрёбся, притаился, казалось бы его уж и на свете нет – мальчики-плутишки заутре по клюкву пошли и смеются, на след глядя, проказам его; экий увертливой, подумаешь, ведь не пойдёт же прямым путём-дорогой, по-людски, виляет стороной, через пень, через тын, узоры хитрые лапками по снежку выводит, на корточки сядет, лягнёт, притопнет; петлю закинет – экий куцый проказник! Ну, а как бы ему ещё да лисий хвост? – И долго смеялись зайцу, а заяц уже бог весть где! Слухом земля полнится, а причудами свет; это не сказка, а присказка, а сказка будет впереди. Шемяка, судья и воевода напроказил, нашалил и скрылся, как заяц наш…» («Сказка о Шемякином суде…»).
«Информационный голод» испытывает читатель и при восприятии НП «Сказки о похождениях чёрта-послушника, Сидора Поликарповича…». Синтагматическая напряжённость возникает в этом тексте за счёт «нанизывания» пословиц и поговорок в НП.
«Идет рыба на блевку, идет и на блесну – кто наелся былей сытных, приторных, тот пойди для праздника перекуси небылицей тощей да пряною, редькой, луком, стручковатым перцем приправленною! Истина нахальна бесстыдна: ходит как мать на свет родила; в наше время как-то срамно с нею и брататься. Правда-собака цепная; ей только в конуре лежать, а спусти – так уцепится, хоть за кого! Быль – кляча норовистая; это кряж-мужик; она и редко шагает, да твёрдо ступает, а где станет, так упрётся, как корни пустит! Притча – дело любезное! Она неряхою не ходит, разинею не прикидывается, не пристаёт как с ножом к горлу…» («Сказка о похождениях чёрта-послушника, Сидора Поликарповича…»).
Третий тип НП в «Сказках» В.И. Даля традиционен. Первое слово в этих предложениях – «сказка» предопределяет зачин, эксплицирует настроение читателя, общая эмоциональная окраска – позитивная. В сознании повествователя-сказочника (и в восприятии читателя) возникает ассоциативное поле: о чем бы ни повествовалось – это сказка, ирреальность, а между тем именно эти сказки обладают острой сатирической направленностью. Их герои – узнаваемы:
«Сказка из похождений слагается, присказками красуется, небылицами минувшими отзывается, за былями буднишними не гоняется; а кто сказку мою слушать собирается, тот пусть на русские поговорки не прогневается, языка доморощенного не пугается; у меня сказочник в лаптях; по паркетам не шатывался, своды расписные, речи затейливые только по сказкам одним и знает» («Сказка о Иване Молодом Сержанте…»).
«Сказка наша гласит о дивном и древнем побыте времен первородных: о том, что деялось и творилось, когда скот и зверь, рыба и птица, как переселенцы, первородцы и новозданцы, как новички мира нашего, не знали и не ведали ещё толку, ни складу, ни ладу в быту своем; не обжились ещё ни с людьми, ни с местом, ни с житьём-бытьём, ни сами промеж собой, не знали порядка и начальства, говорили кто по-татарски, кто по-калмыцки и не односумом жить; кому с кем знаться или не знаться, кому кого душить и кого бояться; кому ходить со шкурой, кому быть сытым, а кому голодным» («Сказке о Георгии Храбром и о волке»).
Наконец четвёртый тип НП явлен в «Сказке о Бедном Кузе Бесталанной Голове…». НП здесь имитирует разговор, создавая «фиктивную коммуникативную ситуацию» (ФКС).
НП этой сказки позволяет автору построить композицию вступления на эффекте ограниченной осведомлённости, интригуя читателя, который ждёт пояснений.
В диалоге возникает, без каких-либо пояснений, «косолапый Терёшка». Т.е. как бы априори, читателю этот персонаж должен быть известен, и автор таким образом создаёт ФКС знакомства автора и адресата-читателя:
«– А что, ребята, какой ныне у нас день? Кто скажет, не заглядывая в святцы, не справляясь у церковника нашего, ни у тёщи его, у просвирни?
– А ныне травка-волынка-гудок, прялка-моталка-валёк, да матери их Софии, – отвечал косолапый Терёшка, облизываясь» («Сказке о Бедном Кузе Бесталанной Голове…»).
Таким образом, В.И. Даль (Казак Луганский) в «Пятке сказок» использует совершенно индивидуальные формы вступления, вводя разнотипные начальные предложения (НП), избегая монотонности, совершенствуя художественную ткань повествования.
Многомерность, многослойность, переливы смыслов делают «Сказки» Казака Луганского (В.И. Даля) чрезвычайно притягательными для лингвистических исследований. Каждый из отмеченных аспектов языка «Сказок» может вырасти в отдельное самостоятельное исследование. В статье намеренно не описана диалектная лексика «Сказок» В.И. Даля, поскольку этот материал достаточно хорошо разработан лингвистами-диалектологами.
----------------------
Елена Крадожён-Мазурова
Язык сказок В.И. Даля
Работа опубликована в 2002 году в сборнике работ «Памяти В.И. Даля»: Материалы Международной научной конференции: Хабаровск, ХГПУ, 2002 г./Науч. ред. Л.Ф. Крапивник, В.Г. Мехтиев. - Хабаровск, 2002. – 138 с.
[1]. СПб., 1832. С. 201.
[2] Даль В.И. Избранные произведения (составитель Н.Н.Акопова).- М.,Правда, 1987.- С420
[3] Цит. по: Даль В.И. Избранные произведения (составитель Н.Н.Акопова).- М.,Правда, 1987.- С446
[4] Виноградов В.В. О языке художественной литературы. – М.,1959. – С245
[5] Лисовицкая Л.Е. Функции начального предложения в композиции художественного текста //Язык и композиция художественного текста: Межвузовский сборник научных трудов. – М., МГПИ. 1983. – C.78-87.
[6] Арнольд И.В. Значение сильной позиции для интерпретации текста // Иностранные языки в школе, 1978, №4. – С. 23-24