Память как капля, упавшая на землю, думал я. Испариться, чтобы снова упасть на землю.
Слышу голос контролера: «Кто до Хилово прошу в автобус». Автобус качнуло, мысль затаилась, чтобы поднять интересные, но до поры забытые со временем события. Я подумал и пересел к окну.
Сделал записи в дневнике. Проезжая мимо деревень, смотря на забитые досками окна в домах, я думал. Как выживали на этой земле в самые тяжелые годы войны и после военное время люди , эту правду знали только они. Эти пустующие дома. На сохранившихся стеклах в оконных рамах, лежит толстым слоем пыль прошлого. Раньше эти дома имели адреса, фамилии, имена. Вспомнить о них могут только те, кто с ними жил. Помять высветила интересное воспоминание моего папы – Михаила Макаровича Решетняк, о далеком нашем прошлом. Я родился 1947 году в деревне Шевницы. Порховского района. Он решил нас с мамой навестить. Папа с Таллинна, он там служил на корабле. Они тралили мины на Балтийском море. До Дно он доехал на поезде. С Дно до Шевниц 25 км. Он шел пешком. Послевоенные дороги. Папа рассказывал. Иду и вижу. Вместо домов печные трубы. Они как поднятые руки, голосовали за жизнь. Около них суетятся люди. Груды бревен, стучат топоры. Под открытым небом топилась печь. Папа помню, как- то задумался и говорит, я подошел к печке, ласково зазывающей своим огоньком. Смотрю, в печи дружелюбно трещит огонек. Выглядывая сквозь заслонку. Грея горшки с скудной едой она продолжала человеческую жизнь. Согревая горячей едой их души. Папа улыбнулся, и продолжил, я поздоровался и спросил как жизнь. Женщина спокойно ответила, живем. Обед готовлю. Работников кормить надо. Папа много молчал, подбирая радующие в то время его впечатления. Иду дальше, дорога заросла подорожником. Вижу в кустах кое, где пасутся козы, бегают козлята. А над кустарником поднимаются золотистые шляпки крыш, по краям подрезанной соломы. Как бы стряхиваясь от военной пыли, поднимаются дома. Светясь пустыми глазницами окон. Из окон доносилось частушка, которую часто пела Лидия Русланова.
Растяни гармошку шире
Пусть девчата пропоют
Пусть узнают во всем мире
Как колхозники живут
Дайте ходу пароходу
Растяните паруса
Я колхозная девчонка
У меня русая коса…
Подходя к Шевницам, я был самый счастливый человек. Наш дом сиял на солнце золотистой соломой, вокруг раскопана земля. Он повысил голос. Пахали, сами впрягались в плуг. Около дома на земле суетятся родные люди. Папа улыбнулся и замолчал. Эта улыбка в моей душе отпечаталась как на фотографии. Мысль медленно потянула меня в детство. Самое яркое воспоминание у меня осталось, когда папа пел под гармонь. Веселые песни он пел на праздники для всех. Грустные песни он пел, уединившись на кухню, в одиночестве. Я сейчас понимаю, папа пережил такое в период войны, о чем он с нами не хотел бы делиться. Папа служил на корабле – тральщик ТЩ – 175, сигнальщиком. Он стоял на вахте в любую погоду, днем и ночью. Только один раз, на 9 мая папа в кругу таких же ветеранов, как и он вспоминал, я был с папой, переход кораблей из Таллинна в Ленинград. Караван кораблей шел под постоянной бомбежкой немецкой авиации. Я запомнил несколько эпизодов, из рассказанных папой в кругу ветеранам. Я в детстве вопросов о войне взрослым не задавал. В одном из рассказов папа вспоминал. Во время бомбежки, осколками перебило фалы (растяжки) и флаг упал на палубу. Флаг это – боевое знамя корабля, которое постоянно должно развиваться над кораблем.. Стоящий тогда на вахте сигнальщик, быстро спустился на палубу поднял флаг, осколки с шипением пролетали мимо, позвав на помощь товарищей, они соединили фалы и закрепили флаг на гафеле. Когда пришли в Ленинград на корабле мы насчитали 118 пробоин в корпусе и надстройке. В котельном отделении силами команды был потушен пожар. Сильно обгорели стоявшие на вахте машинисты. Мы дошли, но не все. Этот переход из Таллинна в Ленинград, для папы, как глубокая рана напоминала о войне. Кто то из пехоты , сказал, что обстрелы их донимали сильно. Поднимают в атаку, с окопа головы не поднять. Папа, подумав, добавил. Мы не пехота, у нас окоп не выроешь, на палубе прятаться некуда. Самые большие потери несли зенитчики. В конце перехода, все были или убиты или ранены. Все кто был не на вахте, помогали зенитчикам. Его воспоминания ветераны, слушали с каким – то уважением. Поэтому забыть, выкинуть из памяти погибших товарищей он не мог. А я запомнил на всю жизнь.
Папины песни. Их надо было слушать. Вечер. Июнь. В такие минуты на кухню никто не заходил. Одну песню он пел как – то, с большим чувством лично пережитого. Слова этой песни, я думаю, были обращены к какому то близкому товарищу. Чувства его переполняли при ее исполнении. Вот как я помню эту песню:
Раскинулось море широко
И волны бушуют в дали
Товарищ мы едем далеко
Подальше от нашей земли
Он замолкал, как будто вспоминал слова. Гармонь играла. Мы в комнате тихо слушали. Внезапно с какой-то душевной болью он продолжал петь, сильно растягивая меха и резко нажимая на клавиши:
Товарищ я вахты не в силах стоять
Сказал кочегар кочегару
Огни в моей топке совсем догорят
Папа пел все тише, гармонь играла громче. Вдруг его голос стал громче, а гармонь тише.
Привычно носком отварил
Пламя его озарило
Окончив кидать, он напился воды
Воды опресненной не чистой
Голос опять меняется
Ты вахты не кончил, не смеешь бросать
Механик тобой не доволен
Папа пел чуть слышно, гармонь играла как – то звонко
На палубу вышел, сознание уж нет
В глазах у него помутилось
Увидел он ослепительный свет
Упал, его сердце больше не билось
Гармонь заиграла как - то по - особенному грустно.
Напрасно старушка ждет сына домой
Ей скажут, она зарыдает
Папа замолчал. Мне казалась, гармонь пела за двоих. Несколько минут папа не пел. Вдруг, как мне показалось он с кем- то говорил.
А волны бегут от винта за кормой
И след их вдали пропадает.
Волна воспоминаний накрыла меня так сильно, что я забылся. В такие минуты я понимаю, мы наше поколение, чем то похожи , как и наши предки. В горе мы одиноки, только в радости мы вместе. С этими мыслями хочется поделиться с тобой мой читатель.
Часть 2
ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ.
Я смотрю в окно. Мимо меня проплывают поля, на полях зазеленела трава, зацвели полевые цветы. Они как напоминание о ушедших из жизни живым. А нарви букет этих цветов, в руке останется мертвая красота. Вокруг пустынно и тихо. Как на нейтральной полосе. Кто первый займет эту землю - того, и песни слушать будем. Как часто говорил папа.
Приехав в Хилово я сделал свои личные дела . Посетил могилы родителей. Через пару дней поехал в Порховский краеведческий музей. Подарил свою новую книжку: «Приглашение к путешествию». Собрал новый материал. Прошелся по Порхову.
Смотрю на старую Порхорскую крепость, на правом берегу Шелони и сразу моя мысль рисует новую картину из прошлого.… Александр Невский заложил в 1239 году Порховскую крепость. Но он же первый создавал в северных районах Новгородского княжества партизанские отряды, да вы не ослышались. Вот что нам говорят летописи: « Повесть о житии Александра Невского». В летописи, написанной сразу же после битвы, говорится:
«В лето 6748(1240) Придоша Свъи и силь велицеъ и мурмане, и Сумь и ъмь в короблихь множество много зело, свъи с князем и съ пискупы своими, и сташе в Невъ устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку, и Новгород.…месяца июля въ 15, на память святого Кюрина и Улиты,… и ту быть велика сеча свъем… (НЛСХС СПб 1888г. с 252). Где мы находим интересные строчки для нас, литературный вымысел, о помощи, оказанной ангелами господними русским воинам на левом берегу реки Ижора, где воинов Александра не было. Некоторые исследователи видят реальный факт действий ижорского контингента войск.(Гадзяцкий, 1940 год) Этими исследованиями воспользовался писатель Алексей Югов. В книге: « Ратоборцы. Александр Невский. Стр. 427-428. Он пишет: …Всадники то и дело огребают краем ладони со лба крутой пот. Но Александр Ярославович не разрешает снимать шлема, ни панциря. «Сама глухомань сказал он… Большим народом ездить, ты сам знаешь нельзя! След широк, будет класть! - сказал Невский. Эта поездка была лишь одной из тех сугубо тайных северных поездок князя, во время которых Невский, не объявляясь народу, проверял боевую готовность своих затаенных дружин и отрядов, которых он уже целые десять лет насаждает, по всему северу… Невский сажает их по озерам и рекам. Чтобы придет час, быстро могли бы двинуться к югу. Сотни лет люди здесь жили. Они ее и защищали.
Смотрю на Порховскую крепость и понимаю, прошло, много лет, но пока здесь будут жить правнуки наших предков, традиции своих предков они будут сохранять. Но деревни где я родился: Шевницы, Славницы, Горемыкино, Горки, Бредно, Остров их практически нет. Нейтральная полоса. А это как нам всем понимать? Я собираюсь в обратную дорогу.
В душе как ответ самому себе звучат строки из стихотворения С. Я. Надсона. 1883 год.
…Сколько праведной крови погибших бойцов.
Сколько подвигов мысли, и мук, и трудов, -
И итог этих трудных, рабочих веков-…..
Я возвращался вечером в г. Санкт Петербург. Проезжая мимо за столько лет родных деревень, в оживляющем свете фонарей. В сумерках они выглядели переводной картинкой, еще не проявившейся в седом тумане. Машина выскочила на КАД. Мы въезжаем на подвесной Обуховский мост. С моста город ночью кажется фантастическим ковром, сотканным из желтых квадратов светящихся окон. В точках неоновых ламп улицы. На перекрестках как на аэродроме. Мигают светофоры. Отдавая сигналы на взлет и посадку. Автомашинам, взлетающим на КАД и спускающимися с него.
Заканчивая писать, я постоянно задаю себе один и тот же вопрос. Пришло ли время писать, а может ,оно ушло? Нужно ли нестареющее прошлое с ее обжигающей правдой сегодняшнему миру, или все оставить в старых фотографиях и забыть? Сам душой понимаю, все это личное . Мысль не ставит точку. Все что мы пишем о своих предках. Это коллективное обновление памяти.