- Николай на дорогу не выходи. Враз увезут в Германию.
И он не выходил. Боялся.
Дорога на Майкоп отделяющая хутор от балки была забита немцами. И он их делил на своих хуторских и на чужих, которые ехали мимо. К своим он привык и считал их не опасными. Особенно Курта. Этот неспешный полный немец внушал ему доверие. А румыны нет - боязливые и хитрые, и дрожат, когда с дороги на них покрикивают.
Самоха с полицейскими глаз туда не кажут. Фельдфебель каждое утро выгоняет всех на зарядку. Бегут кучей, затем растягиваются, Курт выдыхается, а румыны нет. Гортань у фельдфебеля звонкая, утро свежее, воздух чист и Колька проснувшись поначалу следил за ними, а потом плюнул, как дед Авдей, к чертям собачим. Дед щурился на солнце, искал глазами Самоху и выговаривал тому, как будто тот был рядом. «Излечился сивый мерин. Эт тебе ни перед людьми справкой махать. Иуда блудная. Ишь как ногами заправляе» Но Самоха выдыхался, валился на плетень. Фельдфебель орал на него, потом бросал, догонял команду и та, спустившись к школе через ток, заканчивала в ней зарядку.
А на днях у родника их словили с Сашкой заезжие немцы. Усадили в бронетранспортёр и увезли далеко к Майкопскому лесу. Они пытались спрыгнуть, но их отшвырнули назад и, напугав автоматами, уложили на пол. Сумрачные немцы,словно индюки, надув шеи, сидели молча. Хутор отдалялся, страх нарастал, и Колька не выдержал. Встал в рост и его качнуло к немцам.
- Я хочу домой дяденьки. Хочу «вэг» (прочь)
Вег он знал. Этим словом их прогоняли немцы с тока и он повторял его снова и снова.
- Вэг, дяденьки, вэг
Они уже взобрались на гору и бронетранспортер, добавив газу, стремительно удалялся от хутора. Он выбрал самого доброго из них и в упор кричал тому.
- Вэг домой. Домой вэг.
Бронетранспортер остановился. Сашка лежал на полу, а Колька застыл с рукой вытянутой в сторону хутора.
- Veg!
Скомандовал другой немец, самый неприметный и, наверное, главный.
Он услышал долгожданное «вэг», схватил Сашку за шиворот, поднял с пола, а немцы, расступившись перед ними, опять передёрнули затворами. Они не бежали, они шли, не видя друг друга. Страх схватить пулю с каждым шагом нарастал, и Колька загадывал себе приметы. Миновали первый куст, немцы не стреляли, пошел спуск с горы, и он явственно представил себя в качестве мишени.
Он увидел себя уходящего вниз свою спину, ещё не прикрытую от пуль, свои ноги, которые с каждым шагом уходя скрывались от немцев горою. Линия огня, цепко окутав его, не отпускала ни на миг и ему казалось, что он от такого напряжения лопнет. Как арбуз на бахче от солнцепёка.
А потом скрылась его голова, затем его макушка светлых волос, и они не сговариваясь, побежали. Бежали долго, они не слышали, как бронетранспортёр наверху взревев двигателем покатился дальше в горы, не видели, как немцы цокая языками и подняв большие пальцы вверх восхищенно кивали в их сторону. Они бежали, изматывая себя, бежали до последнего и обессилев упали в траву пожелтевшую и холодную.
А сегодня пересилив страх он шёл в балку. Улька вчера просила пескарей. Воспаленные глаза её от простуды смотрели на него жалостливо.
- Коля, налови мне рыбы, я на мамкиной сковородке её пожарю.
Копал червей, а в голове стояли чужие немцы. Страх еще не прошел, но пескари для Ульки были важнее.
Он спешил. Дорога оживала и привычный шум с неё нарастал. Забежал к Ульке, та, раскинув руки, спала. Приложил ко лбу руку, он был холодный, жар ушел и мать собиралась к немцам на работу.
- Коля, зараз осторожным будь. Возвращайся с людьми, трактор с телегой в балку староста дает, сушняк немцам возить будем.
- Понял мам.
А что понял, он сам не понял. Староста, трактор. Ему бы дорогу проскочить, а там видно будет. Ему повезло, дорога пустовала. Он был один. Спустился в балку, нашёл по ручью своё любимое место, плюнул на червя и тут появилась ласка. Старая знакомая. Она свиристела на противоположном берегу, кидалась из стороны в сторону и была рада ему. С нею он дружил, делился рыбой, но сегодня не хотел. Поплавок застыл надолго и он ругнулся на него дедовым словом. Ругнулся смачно, отчего ласка затаилась в кустах и глазенки ее испуганно блестели.
- Сама лови, вишь клева нету, вмерло все. Тепла ждать надо.
Утро было холодное, пахло осенью и лес вокруг него был очень красивый. Солнце поднималось, теплело и первого пескаря он поймал в другом месте. Мест оных у него было пять и, пройдя их и поймав по пескарю, он вернулся назад к ласкиной заводи. Та ждала его.
- Не дам, сама лови. Ульке мало.
Потеплело и пескарь пошел. Затем он поймал большого головня. Голова его, показавшись из воды испугала его. Нитка не выдержит такого битюга, да и крючок не настоящий из мамкиной булавки. Он уже чувствовал, как крючок разгибается, как нитка самая крепкая из мамкиной шкатулки рвётся, и он инстинктивно попустил его. Бросился в воду за ним и когда прижал головня к животу и спутал того майкой успокоился. Ласка верещала на том берегу и издавала до этого не знакомые ему звуки.
- Все, все, дам, дам тебе рыбы, надо же в твоем месте такого словить. Сашка обзавидуется.
Он был по пояс мокрый, развел костер из сушняка и грелся. Накормленный зверек не убегал и молча контролировал его движения.
- Ни дам, на седни хватит.
Солнце стояло в зените, вокруг стояла тишина и Колька забылся. Он любовался лесом по ручью, а голые косогоры наверху едва проглядывали сквозь деревья. Там был хутор, мать, Улька и отец. Пескари плескались в ведерке, головень высунув нос усиленно дышал жабрами. Он забыл о войне. Забыл, что бати нет и, что наверху хозяйничают немцы. Вспомнив, начал собираться. Как старик долго осматривался и побрел наверх, представляя немецкие танки, которые так же как и он взбирались по крутому косогору в хутор.
Разбитая колея от бричек, со следами немецких гусениц сохранилась еще и не развеялась ветром. Вот бы нашим тогда наверху катюшами расставиться. Не прошли бы тогда немцы. Поднявшись, взял в сторону, чтобы перебежать дорогу в самом узком месте. Нарвал лопухов, прикрыл ими рыбу, чтобы вмиг дать стрекача и оказаться в хате.
А на дороге, как никогда было людно. Немцы тащили по ней чего ни попади. Их гортанные выкрики, чередовались с командами, большие орудия с малыми и все это ползло в сторону Майкопа. Где были наши и известия оттуда его не радовали. Дед Авдей плевался. Вояка. Сам бы пошел туда, а не воевал бы с утками. Он вспоминал катюши, их командира и готов был стоять за них горою. Но ухо провернутое дедом за пшеницу давало еще знать и он боялся старика, а тот, рыская по нему взглядом, выговаривал.
- Защитничек. Много вас таких, а воевать то не кому. Эх, Буденного на вас нету.
Колька тут же представлял Буденного, его усы, о которых дед смачно рассказывал. Не деду, зря ты костеришь наших. Они вернуться, как пить дать вернуться, вот тогда он осмелится и выскажется деду. Он уже знал как, сильно и доходчиво и убежит от греха подальше.
Немцы на дороге не кончались. Все ползли с неведомыми ему орудиями. Переходить он не спешил и решил дождаться трактора. Вновь вернулся в балку и вовремя. Трактор с телегой забитой сушняком едва полз в гору. Запрыгнул в телегу на ходу и благополучно оказался в хуторе. Головень ещё дышал и Улька гладила его по голове.
- Коля, жарить будем щас или мамку ждать будем.
Он запустил пятерню в Улькины волосы, пытаясь найти в них жар, но его не было.
- Не, щас бабку Авдотью попрошу, тут рыбы и деду хватит с гаком …...
Осекся, на последних словах, потом сжалился.
- Ладно, и деду хватит. Как пить дать.