Что ж ты не знаешь, Платеро, зачем приходили те мальчишки? Посмотреть, позволю ли я им увести тебя, чтоб с тобой проскользнуть на корриду сегодня днём. Но ты нетороплив. Я сказал им, чтобы даже забыли об этом думать.
Приходили безумцы, Платеро. Весь город потрясает коррида! С рассвета у таверн, фальшиво играет уже потрепанный ансамбль; сверху и снизу на Новую улицу въезжают и выезжают автомобили и лошади. Там, позади, в переулке приготовили Канарейку, жёлтую тележку, что так нравится детям, для четвёрки лошадей. Дворы остались без цветов, всё для председательниц. Грустно видеть неловко слоняющихся по улице молодчиков, с их широкополыми шляпами, их белыми рубашками, их гаванскими сигарами, пропахшие конюшней и самогоном...
Примерно в два, Платеро, в тот момент единения с солнцем, в ту кристальную пустоту дня, когда помощники и председатели уже подошли, мы с тобой выйдем через потайную дверь и пойдём тропкой на поле, как в прошлом году...
Как очаровательно поле в эти дни, когда все его покидают! Только едва где-то у молодой лозы, в огороде редкая старушка нагибается над терпкой лозой, над ручейком... Только над поселком грубой короной поднимаются пошлые крики, хлопки, музыка с места боя быков, не поддающиеся измерению, спокойно как один, идущие к морю... И душа, Платеро, чувствует себя истинной королевой, от которой, обладающей добродетельными чувствами, большое и здоровое от природы тело, её берегущее, даёт кому-то заслуженную сцену, покорную красоте, блистательной и вечной.