Улицы города заволокло непроглядным туманом, и мелко накрапывающему скупому дождику было невдомек, где же тот горизонт и каким образом строить свой маршрут. Стрелки часов едва перевалили за полдень, но декабрьское небо не смогло бы поставить и трех рублей на свою ясность.
Он стоял на остановке, и погода волновала его меньше всего. В ушах звенел ее голос: "Пожалуйста, Гришенька, приезжай. Я очень соскучилась. Останься со мной на ночь, ты нужен мне..."
Их свадебной фотографии не успело исполниться и двадцати, когда ее разум решил, что достаточно уже жить в социальных рамках, и расписанные живописью стены психиатрической лечебницы - последнее, что она видела последние три года.
"Как же так, Роза..." — сокрушился про себя Гриша, когда нужный ему транспорт вынырнул из густого тумана, словно дельфин из воды. Стараясь не размахивать пакетом, Гриша зашел в микроавтобус Mercedes-Benz и уже через двадцать минут был на месте.
Мрачное серое здание встретило его всё той же своей угрюмостью, что и в первый раз. Миновав забор, Гриша подошел к решетке и нажал на звонок. Дожидаясь санитара, он окинул пустым взглядом комнатку, служащую душевно больным людям местом для отдыха, источником свежего воздуха и местом свиданий с родными и близкими. Длинный стол, привинченный к бетонному полу, скамейки по обе стороны на фоне облупленных стен, сырость и смрад.
— О, это Вы, снова к Розе пожаловали?
Вместо санитара отворить решетчатые ворота в комнатку вышел сам врач.
— Здравствуйте, Геннадий Павлович. Я к Вам по личному вопросу.
— Что ж, я Вас слушаю.
— Это конфиденциальный разговор. Возможно ли его провести у Вас в кабинете?
Секунду поразмыслив, Геннадий Павлович жестом пригласил Гришу следовать за собой, вероятно, правильно расценив прозрачный намек в непрозрачном пакете.
— Присаживайтесь, — указал Геннадий Павлович на стул возле стола, и сам не преминул усесться за свое рабочее место. — С чем пожаловали?
— У меня к Вам будет деликатная просьба. Как бы так сказать... — Гриша замялся. — Мне нужно до завтра побыть с женой.
— Ну и ну, — крякнул врач, поглаживая свою бороду. — Вы меня просите о невыполнимых вещах.
— Пожалуйста, мне это очень нужно, ЕЙ это очень необходимо...
— Поймите, это нереально. В больнице есть свои правила и уставы, так, как и у врачей - свои обязанности и юридические предписания.
— Значит, Вы не желаете скорейшего выздоровления моей супруги, и Вам плевать на клятву "не навреди"?
Геннадий Павлович вздохнул.
— По правде сказать, толика правды есть в Ваших словах.
Покусывая губы, Гриша несмело положил пакет на стол.
— Во благо Вашей пациентки.
— Что ж, эксперимента ради можно и попробовать. Поглядим, как такой ход событий повлияет на динамику выздоровления. Но всё это - строго в рамках индивидуальной программы, и информация ни коим образом не должна просочиться в знания третьих лиц.
— Безусловно!
Гришу всегда удивляло искусство пациентов этой клиники. Рассматривая настенные рисунки краской, ему становилось грустно от того, что пациентам приходилось разрисовывать окружающие их стены, чтобы не сойти с ума еще больше.
— Вот, осваивайтесь, — сказал Геннадий Павлович, когда они вошли в палату. — Роза сейчас на прогулке, на заднем дворе, скоро ее позову. Вторая койка временно пустует, можете расположиться на ней. Ужин по расписанию.
— Благодарю Вас.
Оставшись наедине с собой, Гриша окинул взглядом неприветливую палату. Линолеум на полу перестал быть ровным, словно негодуя на свою судьбу, безгранично обреченный чувствовать на себе чужую обувь, удар за ударом. Покрашенный плинтус, держащийся лишь на божьем слове, всем своим вопиющим видом показывал, что ему за пациентские вещи приходилось прятать за собой от всевидящего ока санитаров. Решетка на окне не оставляла шансов найти душевное равновесие, запечатанная форточка словно печатью закрепила потоки свободы в груди. Всё те же рисунки над кроватью иллюстрировали всю сложность внутреннего мира человека, изображая закиданное тучами небо, с которого летели человеческие скелеты, вниз, в бушующее море, словно бездне предоставлено обгладывать лишь останки человечности.
С противоположной стены на Гришу смотрела морда какого-то чудовища. Его красные глаза пылали злобой и ненавистью ко всему живому, окружающий мир за ним был темнее ночи. Вместо ног у него были копыта, вместо рук - отвратительные щупальца. С одной стороны он ими обхватывал за шею русалку, безжизненно опустившую хвост от нехватки питательной воды, из которой на ее лице была лишь большая слеза, катящаяся по щеке и придавая существу непередаваемое блаженство. Другой щупальцей он держал за ногу человеческого младенца, по которому текла кислотоподобная жидкость из недр щупальца, забирая за собой кожу младенца, оставляя после себя кипящую кожу и рваное мясо. Достигая низа и накапливаясь там, удерживая себя своей же консистенцией, эта жидкость превратила голову младенца в сплошное кровавое месиво.
— Ну и ну...
Засунув руки в карманы штанов, Гриша подошел к окну. Тропинка, ведущая перпендикулярно обзору в глубь территории. Дальше деревья - летом на них растут яблоки и груши. За посадками - здание. Вероятно, другое отделение больницы. Далее - сплошной туман.
— Гришенька?!
Она словно на крыльях подлетела к нему и он заключил ее в объятия, будто не видел ее целых три года.
— Здравствуй, цветочек...
Он дословно не знал, чем Роза болела - да и не понял бы все эти медицинские термины. Он знал лишь одно, его жена - здравомыслящий человек, и он ее любит такой, какая она есть. Такой, как и была три года назад.
— Ты совсем не изменилась.
— Я хочу, чтобы ты меня помнил всегда именно такой.
Он лежал на кровати, а она гладила его голову, положив себе на колени.
— Я так по тебе скучаю...
— Что там Макс?
— Я забрал его с детского сада и отвез к бабушке. Мама была очень даже "за".
— Он разве не должен был уже в школу пойти? Как вы с ним вообще ладите? Ты хороший отец?
Гриша вдруг понял, что он не знает ответ на эти вопросы. Как они ладят, чем вообще живут, какие у них взаимоотношения? Все эти три года пронеслись, как один миг, не задевая его рваное сознание.
— Знаешь, я очень хочу, чтоб вы увиделись. Но не здесь, не так...
— Всему свое время, милый. Всему свое время.
На ужин давали овсяную кашу и чашку компота. По распоряжению Геннадия Павловича, еду им принесли прямо в палату. По его же велению Роза проигнорировала вечерний досуг.
— Обними меня, — попросила она, ложась на кровать. — Я так хочу, чтобы ты был рядом.
Гриша, ничего не говоря, лег возле нее. Все слова были излишни - он просто хотел чувствовать ее рядом с собой. Ощущая запах ее волос, он незаметно уснул.
Проснулся он от странного чувства опустошенности. Рядом никого не было. Жиденький поток света сочился из-под щелей плинтуса.
— Роза! — испуганно вскрикнул Гриша, но ответом ему было рычание чудовища. Освободив щупальца от прежних жертв, оно направило свое орудие пыток в сторону Гриши.
— Что... Что такое?!
Чувствуя, как бешено колотится его сердце, Гриша вскочил с кровати и хотел было броситься к двери, но щупальце преградило ему путь, угадав его намерение.
— Что происходит?
Чудовище не торопилось справляться с Гришей, играя с ним как кошка с мышкой и чувствуя свое превосходство. Гриша заметил, что оно приобрело уже явные очертания, и стена больше не удерживает его. Щупальца медленно надвигались на Гришу с двух сторон, отрезая пути отступления.
— Этого не может быть...
Сердце, казалось, вот-вот разорвет сдерживающие путы, разломает грудную клетку и вырвется из плоти, отдаваясь на съедение чудищу, лишая его всех прелестей пыток. Чувство панического страха не давало Грише возможность пошевелить ни одним мускулом, но когда из щупалец начала выделяться кислота, поглощая куски пола, он непроизвольно сделал шаг назад. Врезавшись в кровать, Гриша кубарем покатился вниз, пока не оказался плавающим в море.
Темное небо под сопровождение раскатов грома расшвыривало скелеты людей направо и налево, после чего очередная волна заглатывала их в глубину пучины.
— Помогите, кто-нибудь! — позвал Гриша, выплевывая соленую воду изо рта.
Затянутое тучами небо предлагало хоть глаз выколоть, но в этих потемках он всё же смог рассмотреть ее. Девушка светилась, словно маленькое солнышко, ниспосланное спасти его с царившего ужаса, и Гришу даже не удивило, что она идет по воде, словно Иисус, и волны перед ней склоняются как перед царицей, а скелеты сжигаются дотла, будто она под защитой невидимого купола.
— Спасите, прошу Вас!
Она направлялась к Грише, и чем ближе она приближалась, тем больше менялись ее очертания. Гриша заметил, что у нее нету ног. Светлое лицо преобразилось в маску ядовитой ящерицы, развивающееся по ветру одеяние превратилось в крылья горгульи, белые руки обросли чешуей и когтями. Когда девушка приблизилась вплотную, в Гришу полетела ее шкура, которая прилипла к его лицу.
— О, Боже!
Гриша почувствовал, что при взаимодействии с его лицом кожа начала мгновенно гнить и расщепляться на множество мелких змей, которые тут же облепили его тело. Они ползали по нему, выискивая слабые места, затем Гриша почувствовал, что они начали забираться внутрь. Их влекло его тепло, они жаждали его плоти, рассекая по венам и капиллярах, жуя глазные яблоки и разгрызая кости.
Силы покинули Гришу. Огромная волна накрыла его с головой и он отправился на глубину моря, оставив скелетов падать дальше, а природе повиноваться девушке, которая после ухода Гриши приобрела свой прежний облик.
Очнулся он у себя дома на кровати. Яркий луч лунного света бил прямо по сыну, спящему на соседнем диване.
— Приснится же...
Стук в окно заставил вздрогнуть. Знакомое до боли лицо всполошило Гришу.
— Роза? Ты как здесь?..
Он не успел договорить, осознание реальности оказалось быстрей речевого аппарата. По телу пробежали мурашки и остановились на голове, заставляя волосы шевелиться от ужаса.
Восьмой этаж.
Она парила в воздухе, смотря через окно прямо в его глаза, полные ужаса и отчаянья.
— Ты убил меня. — Ее шепот разнесся по всей комнате. — Ты убил меня.
Стекло не казалось ей помехой, она просочилась сквозь окно и стала лицом к лицу с Гришей.
— Розочка, цветочек... — умоляюще прошептал он.
— Ты убил меня, — шептали ее синие губы. Обескровленное лицо выражало полнейшее негодование. — Ты убил...
Выдохнув, Гриша метнулся к дивану.
— Макс, сынок, вставай, идем!
Взяв сына за плечо, Гриша отпрянул. Детское лицо украшали пустые глазницы, а грудь пятилетнего ребенка разъедали трупные черви.
— Это ты убил нас... Тебя не существует, ты - плод моего воображения, моя фантазия. Тебя не существует, Гриша...
Зажмурив глаза и закрыв уши руками, Гриша упал на колени. Вопль сам раздавался из его груди.
— Тихо, тихо, успокойся.
Гриша открыл глаза. Палата, освещенная ранним солнцем, разукрашенные стены. Геннадий Павлович, склонившийся над Гришей, рядом молодая медсестра с испуганными глазами.
— Ну и дурдом мне снился, — вытирая пот со лба, сел на кровати Гриша. — Где Роза?
Врач и медсестра переглянулись.
— Какая роза?
— Хватит дурака валять. Моя жена. Где она?
— Опять прогрессирующий период отрицания... — Врач вздохнул, присаживаясь рядом. — Григорий, ты пациент этой больницы. Уже как три года.
— Да нет, Вы что... Я что, всё еще сплю?
— Нет. Ты пациент этой больницы.
— Что Вы говорите? Я вчера к Вам зашел с просьбой переночевать в палате у жены, она пациентка. Вы дали разрешение.
— Что за глупости, — грустно покачал головой Геннадий Павлович. — Ни один нормальный доктор не пойдет на такую ерунду.
— Ну как же? Мы с Вами вчера договорились, дали обещание, что это будет только между нами. А из-за этих страшных рисунков на стенах мне снилась всякая чушь.
— Каких рисунков?
— Падающие с неба скелеты, чудовище со щупальцами...
Геннадий Павлович посмотрел на рисунки. Один изображал корабль на алых парусах, рассекающий спокойствие штиля. На другом были искусно нарисованы Ариэль и Флаундер.
— Вчера я отвез сына к бабушке, отпросился с работы и приехал сюда. Ждал с прогулки Розу, затем мы ужинали здесь, в палате. Потом уснули.
— Какая детализация... — озабоченно пробормотал Геннадий Павлович. — Не к добру... Слушайте, Григорий. Абстрагируясь от реальности, Вы только усугубляете Ваше душевное состояние. Примите действительность, какой бы она ни была, иначе не будет дела, это я Вам как врач говорю. — Он тяжело вздохнул. — Ваша жена и пятилетний сын погибли в автокатастрофе три года назад. Вы, грубо говоря, прямо из-за руля микроавтобуса Mercedes-Benz прибыли к нам.
Яркие моменты вспыхнули в памяти словно огонь в пожарной части, заставив глаза Гриши широко раскрыться и проявить мимолетную ясность.
"микроавтобус Mercedes-Benz... будто не видел ее целых три года... все эти три года пронеслись, как один миг, не задевая его рваное сознание..."
"Вы меня просите о невыполнимых вещах."
"Ты совсем не изменилась."
"Я хочу, чтобы ты меня помнил всегда именно такой..."
"Он разве не должен был уже в школу пойти?"
"Ты убил меня... Ты убил..."
"Тебя не существует..."
— Нет, этого не может быть! Вы что, меня за идиота держите? За придурка? — вскипел Гриша, но вдруг в его глазах загорелось озарение. — А-а-а-а, я понял. Вы нарушили закон, позволив мне остаться, и теперь заметаете следы, подмешав мне в тарелку с едой какой-то дряни? Так? То-то меня плющило всю ночь... Позови жену, сука! Что ты с ней сделал?
Руки сами вцепились в горло врача.
— Где моя жена, тварь?
— Сюда, срочно! — испуганным голосом пискнула медсестра.
Вбежавшие санитары отработанным механическим движением скрутили Гришу и вкололи ему двойную дозу дежурного лекарства.
— Моя жена, мой цветочек... — простонал Гриша, ослабевая. Взгляд его упал на вжавшуюся в стену медсестру. — Это она, она! Спросите ее. Это она ходила по воде и из ее сброшенной шкуры в меня вползали змеи...
Посмотрев на уснувшего пациента, Геннадий Павлович вздохнул.
— Вот поэтому он и сам лежит, из-за вспышек агрессии и паранойи.
Подождав, пока санитары и медсестра покинут палату, он еще раз взглянул на Гришу, вздохнул и тихонько затворил за собой дверь.
*
http://vk.com/shkid_space