Поздно вечером, почти что ночью, вышли мы со Степанычем подышать свежим воздухом на скамейке у нашего подъезда.
Было тихо и безлюдно, но мимо нас вскоре прошел патруль, который следит, как выполняется в городе карантин от коронавируса. Их было двое: высокий с автоматом поперек груди и низенький с резиновой дубинкой за поясом.
- Ну, и чего сидим? – лениво спросил высокий.
- Воздухом дышим, - ответил Степаныч. – Мы ничего не нарушаем, товарищ сержант. Расстояние между нами больше полутора метров, можете измерить. Когда будем уходить, протрем скамейку антисептиком. В аптеках его уже нет, так я сам изготовил, собственного спирта не пожалел.
- Ну-ну, дышите дальше, - разрешил высокий.
Минут через пять после того, как они ушли, из подъезда выскочила Люська Подшивалова, девица непонятного образа жизни. Она нигде не работала, но красиво одевалась, а из магазина всегда возвращалась с тяжелыми сумками в обеих руках.
Она плюхнулась на скамейку напротив нашей и закурила длинную черную сигарету.
- Вы почему не самоизолировались, мальчики? – спросила она, неприятно хихикнув.
- Нас только что об этом спрашивали, - сказал Степаныч. – Двое мужиков с погонами. Догони их и спроси, что мы им ответили.
- Еще чего, - обиделась Люська. – Не хотите разговаривать, то так и скажите.
Сердито пыхнув сигаретой, она отвернулась от нас, а мы со Степанычем продолжили прежний разговор о превратностях нашей жизни.
- Вот вспоминаю я, Валентиныч, свои прожитые годы, и удивляюсь: откуда на мою голову столько напастей взялось? – задумчиво заговорил Степаныч. – Мальцом меня война застала, потом голод сорок седьмого года, когда я каждому кусочку хлеба рад был. Школу окончил, в армию меня забрали, где попал я в самый опасный даже в мирное время род войск. Учили нас там, как обезвреживать местность, пораженную ядерным взрывом. Поэтому, когда в Чернобыле в восемьдесят шестом году катастрофа на атомной электростанции случилась, направили меня туда для ликвидации её последствий, хотя мне было в то время уже сорок пять лет. Опыт мой там понадобился, видите ли… А обстановка там была такая, что значения не имело, опытный ты или нет.. Все мы нахватались в Чернобыле столько рентгенов, что потом по году в больницах провели. И до сих пор я я состою на специальном медицинском учете, ты об этом знаешь. Но что мне до того учета, если после советской власти о нас, чернобыльцах, начисто забыли. Ответ на наши обращения был всегда один: «Мы вас туда не посылали». Это уже через несколько о нас снова вспомнили, видимо, стыдно стало нашим новым властям. Хотя наши сбережения сожрать им было не стыдно. Хочешь верь, хочешь не верь, но в то время я вспомнил сорок седьмой год, когда в магазин с пустыми полками заходил. И вот совсем недавно, на прошлой неделе, увидел такую же картину в нашем «Магните», который чуть раньше ломился от изобилия продуктов. Паника пошла по всей стране от коронавируса. А паника, скажу я тебе, это страшная вещь, страшнее наводнения и прочих земных катаклизмов. И даже опаснее самого коронавируса. Вот и скажи мне, Валентиныч, за какие грехи все это на меня навалилось?
Нежданно – негаданно ответ на этот вопрос прозвучал со скамейки напротив. И произнесла его Люська Подшивалова, девица без определённых занятияй:
- Жить меньше надо, мальчики. Тогда и напастей будет не так много.. Как у меня, например.
Сначала мы со Степанычем опешили: уж очень жестокой оказалась эта девица. Но потом мой друг спокойно ответил ей:
- Ты права, Люся… Ну зачем нам такая долгая жизнь, если она состоит из одних только бед? Только насчет себя ты зря тешишься. Раньше у тебя какие были неприятности? Двойки в школе да повышение цен на твои позолоченные цацки. А вот теперь пришла настоящая беда, и ты уже по ночам курить стала бегать на вольном воздухе, испугалась, что помереть можешь от вируса. А мы, два старичка, сидим на лавочке, и рассуждаем о жизни без всякого страха, натерпевшись его досыта в свои прежние годы… Пойдем, Валентиныч , спать. А то сейчас снова патруль появится, а нас здесь уже трое. Получается уже скопление народа с неоправданными целями…