Наконец-то и Афанасий Фет дождался своего томика в знаменитой серии «ЖЗЛ». Автор жизнеописания одного из самых проникновенных лириков XIX столетия, историк русской литературы Михаил Макеев в своей работе опирался не столько на другие библиографические источники (их не так уж и много), сколько на мемуары самого поэта. С одной стороны, книга Макеева выстроена как подробный комментарий к воспоминаниям Фета о прожитом, с другой, – это широкий исторический контекст литературной и общественной жизни России на протяжении полувека с тридцатых по девяностые годы позапрошлого столетия.
Этапы жизненного пути поэта обозначены четкой пунктирной линией: «студент, начинающий поэт, кирасир, путешественник, литературный работник, «фермер», публицист, судья, помещик, камергер…» .
В его жизни было больше чем достаточно парадоксов. Трагический по последствиям и яркий как пламя роман с Марией Лазич и тривиальный брак по расчету с Марией Боткиной. Для лирического поэта он был слишком рассудочен, для служаки слишком поэтически дерзок.
Лев Толстой говорил: "Стихотворение Фета прелестно… Прелестно! И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов".
Каким образом в нем сочетались эта «лирическая дерзость» с бюргерским прагматизмом? Эта «двойственность» характера поэта удивляла его современников, часто не давая по достоинству оценить его творчество.
«Недаром в нем частица немецкой крови — он деятелен и последователен в своих предприятиях, при всей поэтической безалаберщине — и я уверен, что, в конце концов, — его лирическое хозяйство принесет ему больше пользы, чем множество других, прозаических и практических», - говорил один из самых ярых почитателей фетовской лиры (до поры, до времени) и сам незаурядный поэт Иван Сергеевич Тургенев.
Критик Николай Страхов отмечал: «Он (Фет) говорил, что поэзия и действительность не имеют между собою ничего общего, что как человек он — одно дело, а как поэт — другое. По своей любви к резким и парадоксальным выражениям, которыми постоянно блестел его разговор, он доводил эту мысль даже до всей ее крайности; он говорил, что поэзия есть ложь и что поэт, который с первого же слова не начинает лгать без оглядки, — никуда не годится».
С приведенными выше суждениями не поспоришь. Фет напрочь отринул расхожую поговорку: «Что русскому хорошо, то немцу смерть».
По своей крови Афанасий Афанасьевич Фет – стопроцентный немец. И, возможно, не будь авантюрного любовного романа его матушки Шарлотты Беккер с русским помещиком Афанасием Шеншиным, с которым она бежала в Россию будучи беременной будущим проникновенным лириком в русской поэзии, кто бы ведал о сыне Иоганна Фёта, бюргера из захолустного немецкого герцогства.
А вот по воспитанию пасынок помещика средней руки Афанасия Неофитовича Шеншина был исконно русским человеком. Как и потомок «арапа Петра Великого».
Николай Алексеевич Некрасов – поэт высокого гражданского накала отмечал: «Смело можем сказать, что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий душу свою ее ощущениям, ни в одном русском авторе, после Пушкина, не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет».
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин – литератор желчный, напротив, оценивал творчество Фета с изрядной долей сарказма:
«В семье второстепенных русских поэтов г. Фету, бесспорно, принадлежит одно из видных мест. Большая половина его стихотворений дышит самою искреннею свежестью, а романсы его распевает чуть ли не вся Россия, благодаря услужливым композиторам, которые, впрочем, всегда выбирали пьески наименее удавшиеся, как, например, „На заре ты ее не буди“ и „Не отходи от меня“. Если при всей этой искренности, при всей легкости, с которою поэт покоряет себе сердца читателей, он все-таки должен довольствоваться скромною долею второстепенного поэта, то причина этого, кажется нам, заключается в том, что мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет, довольно тесен, однообразен и ограничен».
Чуждая какой-либо идеологии и гражданского пафоса лира Афанасия Фета поставила его наряду с Тютчевым в первый ряд «поэтов чистого искусства», порицаемых в советских школьных учебниках именно за безыдейность.
Времена однако изменились. Салтыкова – Щедрина сейчас лишь иногда цитируют исходящие желчью по поводу и без оного доморощенные блогеры с «Эха Москвы», а вот романсы на стихи «второстепенного поэта» Афанасия Фета исполняют у нас часто и с большим успехом у публики. Любовь в нашем мире никто и никогда отменить не сможет!