Как видим, история достаточно романтическая, трогательная и в конце вполне счастливая. Неудивительно, что она так полюбилась литераторам и кинематографистам. Однако беспристрастный анализ некоторых документов позволяет поставить ее под сомнение. Прежде всего в Навигацкой школе учились дети дворян (вплоть до князей), служителей культа, чиновников всех рангов, горожан, были в ней даже стрелецкие дети и монастырские слуги, но все они были вольными людьми, то есть крепостных, а тем более инородцев (не русских) там не было.
С другой стороны, Денис Спиридонович Калмыков — личность вполне историческая (реальная). Происходил он из дворян, в 15-летнем возрасте поступил в Навигацкую школу, через четыре года закончил ее, после чего в течении семи лет совершенствовал свои знания в Великобритании. По возвращении на родину Денис Калмыков служил в русском флоте в званиях: экстра-мичман, поручик, капитан-поручик, капитан III ранга, капитан II ранга, шаутбенахт (контр-адмирал). Умер он в 1746 году, будучи главным командиром Кронштадтского порта.
Столь же реален Максим Спафариев (а не Слафариев). Он был сыном переводчика, причем в подсказках на царском экзамене, судя по всему, не нуждался. Во всяком случае, курс наук в Навигацкой школе он окончил одновременно с Калмыковым (за четыре года).
Объективности ради следует отметить, что в то же время в Навигацкой школе учился некий Афанасий Калмык 19 лет от роду. Но дальнейшая судьба этого человека в архивных документах не прослеживается. Судя по всему, он умер, не успев ничем отличиться.
И, наконец, архивы адмирала Ногаева, который, якобы, рассказал Голикову эту историю, сгорели. Что же касается историографов русского флота, то они игнорируют (замалчивают) крепостного калмыка - царского протеже. Только адмирал В. Берх касался голиковского эпизода, да и то с целью его решительного опровержения.
А теперь вернемся к Навигацкой школе и ее ученикам. Их обучение за рубежом себя не оправдало, ибо навигаторы находились там в течение пяти—девяти лет и расходовали деньги, не соответствующие приобретенным знаниям. При этом имели место случаи дезертирства, убийства в драках, смерти от болезней и другие виды отсева. Например, из двадцати пяти русских гардемаринов, пребывавших в 1716— 1720 годах в Венеции и Испании, два дезертировали, один был убит в драке другим гардемарином (убийца угодил в тюрьму), один умер в Испании и еще один гардемарин там же сошел с ума.
С 1711 года массовая подготовка кадров для русского флота за рубежом была прекращена, то есть заграничные командировки с целью совершенствования знаний стали применяться ограниченно (применительно к наиболее перспективным гардемаринам).
Что же касается уровня подготовки основной массы выпускников Навигацкой школы, то он был невысок, чему способствовали прежде всего низкий профессиональный уровень многих преподавателей и несовершенство учебного процесса в целом. Так, в Навигацкой школе не было экзаменов, и перевод из класса в класс осуществлялся индивидуально. При этом учитывались успехи только в области морских наук, прочие же ("словесные") науки в расчет не принимались. И, наконец, учебных программ в современном понятии не было, то есть каждый преподаватель придерживался своей методики и преподавал то, что считал целесообразным для будущих моряков и что знал сам.
В начале XIX века в Морском корпусе (так тогда называлась Навигацкая школа) произошли некоторые изменения. В это закрытое сословно-корпоративное учебное заведение принимали уже только детей офицеров русского флота, а также детей прочих офицеров и чиновников первых четырех классов Табели о рангах. Кроме того, в корпус принимали детей дворян польского, финляндского и прибалтийского происхождения. Принимали по кандидатским спискам, составленным заранее, без какого-либо отсева.
Абитуриентов экзаменовали с единственной целью: выявить, в какой класс их следует поместить. Пригоден ли юноша к морской службе, получится ли из него офицер, и прочие соображения в расчет не принимались.
Учебный процесс делился на три этапа и продолжался (в лучшем случае) семь лет. В приготовительном классе мальчиков готовили к предстоящей профессиональной учебе: давали им первоначальный запас самых элементарных знаний. Затем в трех последующих классах кадеты осваивали главным образом общеобразовательные дисциплины: чистописание, закон божий, иностранные языки, грамматику, историю, географию, физику, химию, математику, начертательную геометрию, а также корабельную архитектуру и астрономию. Как видим, перечень солидный, но все эти науки изучались в сокращенном, по сравнению с обычной гимназией, виде, к тому же без практики, без наглядных пособий, по примитивным учебникам. Неудивительно, что кадеты, даже из числа успевающих (не второгодники), слабо знали все то, что изучали.
После сдачи экзаменов за три года кадет становился гардемарином и учился еще три года, изучая двадцать дисциплин, увы, так же поверхностно, как и кадет. Для сравнения напомним, что уже в середине XIX века в гимназиях на историю отводилось четыреста шестнадцать уроков, а в Морском корпусе — триста восемьдесят пять, на географию (науку морской службе не чуждую) соответственно восемьсот шестьдесят и триста восемьдесят пять, на русский язык — восемьсот сорок восемь и четыреста пятьдесят пять, на физику — сто двадцать и семьдесят.
Успеваемость в корпусе была низкой. У кадетов (уже в начале 50-х годов) средний балл (по 12-балльной системе) был: по истории — 5,91, по французскому языку — 5,13. На второй год оставалось до 20—40 % кадет. Гардемарины же выпускных классов имели в среднем 9,53 балла по навигации и 5,82 по географии. В довершение ко всему практика проводилась на крайне урезанном уровне (можно сказать, в обозначенном виде) и мало что давала будущему офицеру.
Такая прискорбная картина мало беспокоила хозяина Зимнего дворца и его адмиралов. В большинстве своем они руководствовались принципом "Без науки офицер возможен, но без дисциплины — нет". За "правильным образом мыслей" будущих офицеров российского флота следили очень бдительно и "сомнительными" идеями головы их старались не забивать. Зато на строевую подготовку последних времени и сил не жалели.
На основании сказанного можно заключить, что выпускникам Морского корпуса приходилось многое изучать самостоятельно уже будучи офицерами, и что Балтазар Балтазаров Жевакин второй (из гоголевской "Женитьбы") — не такая уж гротесковая фигура. Напомним читателям, что сей отставной лейтенант русского флота был изумлен образованностью жителей Сицилии, где ему довелось побывать в молодости. Подумать только, все тамошние барышни говорят по-французски. Более того, даже мужики в Сицилии и те говорят по-французски. А собственные познания лейтенанта в языке, который он почему то считал французским, ограничивались полдюжиной слов (на питейные темы).
Объективности ради следует признать, что не только флотские лейтенанты, но и августейшие особы в ту эпоху не могли похвастать образованием. Например, царь Николай I полагал, что жители Соединенных Штатов Америки употребляют в пищу человеческое мясо .
'Санкционируя научную командировку профессора Петербургской академии наук в Соединенные Штаты, царь потребовал от него расписку в том, что в заокеанской республике он человечины в рот не возьмет. Примечательно, что профессор направлялся не на "дикий запад", а в университетские города Новой Англии. Нечего сказать, "хорошее" мнение было у русского монарха о "лучших домах Филадельфии".
Разумеется, не все воспитанники Морского корпуса были такими митрофанами. Василий Шапкин, например, писал Петру I, что "выдумал он машину, пригодную к шлюпкам, а машина будет грести сама собой, без многих людей, кроме как два человека, как по воде, так и против воды, и так скоро или тихо ей можно идти, как будет желание человеческое". К сожалению, о сути данного изобретения ничего не известно. Ясно одно — Василий Шапкин был изобретатель и радел о пользе отечества.
На карту Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки вписали свои имена А. Чириков, братья Д. и X. Лаптевы, Д. Овцин, С. Челюскин, В. Прончищев, а в XIX веке из стен Морского корпуса вышла целая плеяда выдающихся литераторов, художников, ученых, изобретателей, политических деятелей.
В заключение стоит остановиться на идейном воспитании будущих офицеров русского флота. Начнем с того, что служба в вооруженных силах требует не только профессионального мастерства, но и определенных духовных качеств. Для тех, кто вершил судьбами Российской империи, эта истина не требовала доказательств, и соответствующая идеологическая обработка будущих моряков проводилась на всех уровнях и во всех возрастах. Так, при Морском корпусе была собственная церковь, с амвона которой провозглашались "многие лета" одним личностям и "анафемы" другим, а также призывы "не щадить живота своего" во имя бога, царя и отечества. То есть русская православная церковь внушала своей флотской пастве покорность власти, преклонение перед авторитетом российской государственности и православия,
Торжества в честь воинских праздников (побед русского оружия) также способствовали поднятию воинского духа и укреплению чувства патриотизма. Активное участие во всех этих мероприятиях принимали члены царствующего дома. Торжественные поздравления, личные посещения (инспекции, смотры, парады) августейших особ были традиционными. Императоры и великие князья выражали при этом надежду и уверенность..., ласково трепали по щекам одних, снисходительно журили других, раздавали сладости младшим, высочайшие улыбки старшим и всех уверяли в своем августейшем расположении.
Особенно показательна в этом отношении практика воспитательной работы Николая I. Он-то уделял ей большое внимание, ибо не мог забыть события, имевшие место в декабре 1825 года на Сенатской площади. Именно поэтому Николай Павлович самолично изволил играть с малолетними воспитанниками кадетских корпусов, не жалел средств на подарки последним и вообще издавал культ своей особы в офицерской среде. Мало того, августейшие дети (разумеется, по указанию своего родителя) проводили время в среде кадетов и гардемаринов (играли с ними, вводили дружеские связи).
Как видим, царизм стремился сделать офицерский корпус своей верной опорой. Заменить чувство гражданственности слепым преклонением перед обожаемым монархом, сострадание к людям и уважение к другим народам — столь же слепой верой в превосходство русской религии, законности и, конечно, внушить веру в превосходство русского оружия — такова была цель воспитательной работы среди будущих офицеров.
Нужно ли доказывать, что при подобной идеологической подготовке и бытовавшей тогда системе оценок деловых качеств офицеров личности типа грибоедовского Скалозуба имели хорошие шансы сделать карьеру.
Известен такой показательный эпизод. В ходе посещения одного из кадетских корпусов начальник последнего представил царю воспитанника, который успешно осваивал курс наук и обещал стать украшением русской армии. Хмуро выслушав похвалы в адрес талантливого юноши, царь небрежно процедил: "Мне не нужны такие умники. Мне нужны вот такие", — и показал на узколобого детину — последнего по успеваемости, но имеющего несомненную добродетель, по мнению царя, — природный иммунитет против любого вольномыслия.
А теперь остановимся на том, в каких условиях жили будущие офицеры русского флота — кадеты (ученики младших классов) и гардемарины (ученики старших классов)1.
Начать следует с того, что в Петровскую эпоху обмундирование для них (кафтан, камзол, панталоны, чулки, башмаки, шляпа) стоило пятнадцать рублей двадцать три копейки — сумма по тем временам солидная, а казна не торопилась с выплатой денег на экипировку. Вот и приходилось ученикам из необеспеченных семей месяцами пропускать занятия, ибо они не имели обуви и сколь-либо приличного платья .
После окончания Северной войны условия содержания будущих офицеров русского флота несколько улучшились. В распоряжение школы был выделен участок земли (в черте столицы империи) для устройства огорода, а в Кексгольмском уезде ей было пожаловано село с крепостными крестьянами (около четырехсот душ).
Однако в целом содержание кадетов и гардемаринов оставалось довольно скудным. Особенно тяжело им приходилось в период, когда школа находилась в Кронштадте. Здание ее плохо отапливалось, и ученики сами добывали по ночам топливо для печей (воровали его, где только возможно). Разбитые окна закрывали собственными подушками, а "по нужде" днем и ночью, зимой и летом бегали во двор в легких шинельках.
Подобные порядки в наше время кажутся дикими, но в те времена они были обычным явлением. Скудное снабжение, суровые наказания — все это было присуще учебным заведениям для подготовки моряков не только в России, но и в Великобритании, Франции и других странах Западной Европы.
Неудивительно и то, что в нравственном отношении Навигацкая школа напоминала бурсу, описанную Помяловским. Гардемарины зверски тиранили кадет, а последние безропотно сносили иго старшеклассников даже в том случае, когда гардемарин был слабее кадета.
Термины эти появились в двадцатых годах XVIII века, когда Навигацкую школу (точнее говоря. Морскую академию) возглавлял француз барон Сент Иллер. Работный человек средней квалификации зарабатывал в то время приблизительно восемнадцать рублей в год.
В то время ученики Навигацкой школы жили на частных квартирах.
Офицеры русского флота вспоминали позднее, что они, будучи кадетами, играли роль дворовых людей (прислуги) при барах-гардемаринах: чистили им сапоги, застилали постели, бегали с поручениями в частности, за водкой). И все это днем и ночью, в любое время года, в любую погоду. Жестокие шутки, точнее, издевательства, также имели место. Например, кадета-новичка гардемарин посылал в соседнюю роту за книгой под названием "Дерни о пол" или "Гони зайца вперед". В первом случае гардемарин-адресат делал кадету подсечку, то есть бил его под коленки так, чтобы тот грохнулся на пол. Во-втором случае беднягу переадресовывали из роты в роту, покуда он не изматывался от беготни до полного изнеможения. Того, кто осмеливался жаловаться, ожидали презрение, бойкот со стороны всех учеников школы. Ябедника не замечали, с ним никто не разговаривал, и он жил как в пустыне, будучи окруженным людьми. И вообще, всякое отступление от традиций, всякие поступки наперекор общественному мнению сурово карались.
А мы удивляемся, откуда в армии и на флоте «дедовщина». Оказывается, это было в традициях не только советской армии, но и при царе-батюшке. В той России, которую мы потеряли, как заявил в своем фильме Станислав Говорухин. Вот и били кулаками в лицо подчиненным матросам молодые офицеры, прошедшие школу мордобоя еще в училище. И после Февральской революции матросы отплатили им с лихвой, и не только избиением, но и расстрелами, в первую очередь флотских офицеров.
Можно предположить, что такая форма взаимоотношений учеников при всей ее дикости играла некоторую положительную роль — служила стимулом в изучении наук, то есть кадет стремился побыстрее стать гардемарином, чтобы избавиться от тирании и самому стать тираном.
Драки в школе начинались с подъема и кончались после отхода ко сну. Дрались индивидуально и коллективно — рота на роту и класс на класс. Один из бывших кадетов вспоминал: "Мы беспрестанно дрались. Вставали — дрались, за сбитнем (за завтраком) — дрались, перед обедом, после обеда, в классном коридоре, вечером, ложась спать — дрались. В умывальниках бывали сильнейшие драки. Мы дрались за все и про все, и просто так, ни за что и не то чтобы шутками, а всерьез, до крови и синяков".
Начальство оных драк "не замечало". И вообще офицеры — воспитатели, хотя и дежурили при своих подопечных по неделям, видели их только во время обеда, ужина и когда разводили по классам. Надзор за соблюдением распорядка дня и назначение мер наказания (поощрения) — на этом, собственно говоря, и ограничивались их функции.
За порядком в классах наблюдали "дядьки" — надзиратели из флотских унтеров. Непременной "учебной принадлежностью" этих воспитателей был хлыст, который при необходимости пускался в дело. А если дядька либеральничал (по недосмотру или из сострадания) его самого ждала порка (по представлению преподавателя).
За более значительные проступки учеников школы наказывали батогами или плетьми. Делалось это по субботам, однако, кроме данной "казенной" порки, не возбранялась и "домашняя" (тотчас после совершения проступка). Когда же оный совершался коллективно и виновника (заводилу) сыскать не было возможности, пороли каждого пятого.
Особенно суровое наказание могло быть назначено порциями (в течение нескольких дней). Отмечались случаи, когда будущих офицеров русского флота пропускали трижды через полк (полторы тысячи ударов). После наказания их снова направляли на учебу, которая продолжалась практически целый год. Только на святках (с 7 по 19 января по новому стилю) кадеты получали кратковременную "вакацию". Впоследствии были введены месячные каникулы (с 15 июля по 15 августа). Гардемарины каникул не имели. Летом они проходили практику на кораблях Балтийского флота.
Учитывая все вышесказанное, становится понятно, почему от кадетов, направлявшихся на каникулы к родным, требовали расписку в том, что они явятся в срок, почему их предупреждали о суровом наказании за неявку и нещадно штрафовали за пропущенные занятия. Так, за первый прогул взымали пять рублей, за второй — десять, за все последующие — по пятнадцать рублей. Тех прогульщиков, кто сказывался безденежным, лишали крепостных или били кнутом.
Несмотря на эти "драконовские" меры, посещаемость в школе была далеко не стопроцентной. Только за пять месяцев 1707 года в ее кассе набралось восемь тысяч пятьсот сорок пять рублей "штрафных" денег. А после смерти царя—преобразователя, когда дворяне почувствовали некоторое послабление власти, начались "бега". Точнее говоря, среди учеников Навигацкой школы появилась тенденция давать подписку в том, что науками они заниматься не в состоянии, и записываться солдатами в гвардейские полки.
Все это усугублялось скверным материальным обеспечением, а также отсутствием должного надзора и воспитательной работы. Неудивительно, что документы той эпохи приводят немало примеров поистине криминальных: гардемарины, стоящие на часах, сбежали с караула в кабак, где учинили пьяный дебош; гардемарин, стоящий на часах при денежном ящике, вскрыл оный и бежал, захватив все имеющиеся там деньги; гардемарины, избив караульных, отправились в самовольную отлучку и с тех пор от них ни слуху, ни духу; гардемарины явились в школу без казенного обмундирования и прочее, и прочее. Только в 50-х годах новый начальник школы адмирал Нагаев навел в ней порядок.
А теперь остановимся на тех, кто готовил кадры для русского флота — на преподавателях Навигацкой школы. Это были люди разные и по уровню своих знаний, и по морально-нравственному облику. В частности, хватало среди них невежд, корыстолюбцев, пьяниц и дебоширов. Боролись с этими пороками способами, характерными для той эпохи. Например, пьяных учителей, склонных к дебошам, "сажали в буй". Суть этой процедуры заключалась в том, что упившемуся педагогу надевали на шею железный ошейник с цепью, другой конец которой был забит в деревянную колоду. В этом "собачьем" состоянии "воспитатель и просветитель" юношества сидел до тех пор, покуда хмель не выходила у него из головы. И батогами преподавателей наказывали нещадно, и все это происходило совершенно гласно (было известно ученикам школы).
Здесь, пожалуй, надо сделать пояснение. Дело в том, что в дворянской среде той эпохи преподавателей рассматривали как некую разновидность ремесленников, то есть педагогика как профессия была присуща людям "подлого" (неблагородного) происхождения. Отсюда и пренебрежительное отношение к личности педагога.
Примечательно и то, что твердых окладов жалованья (ставок, по современным понятиям) в Навигацкой школе не было. Вступая в должность, каждый преподаватель индивидуально договаривался о размерах вознаграждения. А это приводило к тому, что за один и тот же труд разные лица получали разные суммы. Причем иностранцы всегда получали больше, чем русские. Например, Леонтий Магницкий, преподаватель математики и автор учебника по этой дисциплине, получал в год двести шестьдесят рублей, в то время как иноземец Гейман, преподаватель фехтования, получал пятьсот пятьдесят рублей. Впрочем, когда мы говорим "получал", то это значит, что он "должен был получать". Ведь жалованье в то время (начало XVIII века) выплачивалось от случая к случаю (когда в казне были деньги). Иногда преподаватели получали денежное содержание натурой (как правило, мехами). Тогда перед ними вставала проблема: где найти покупателя на свое "жалованье".
Разумеется, не все преподаватели Навигацкой школы "сидели в буе", не все были невеждами и самодурами. Был среди них упомянутый Генрих Фарварзон — знающий, добросовестный математик-навигатор, был Леонтий Магницкий, учебник которого Михаиле Ломоносов называл "вратами своей учености", был Алексей Чириков — впоследствии сподвижник Витуса Беринга и многие другие.
Особо стоит отметить Николая Гавриловича Курганова — "майора, математических и навигационных наук, профессора". Он стремился не только передать своим воспитанникам знания в области точных наук, но и повысить их общий культурный уровень. Кроме того, он был писателем — популяризатором достижений наук и славных деяний людей прошлого.
Все это Николай Гаврилович излагал в так называемом "Письмовнике", который выдержал восемнадцать изданий и для нескольких поколений русских людей в XVIII и XIX веках был и учебником, и средством развлечения.
В "Письмовнике" приводились сведения по русской грамматике, физике, химии, метеорологии, а также назидательные истории из жизни великих людей и наставления юношеству по части "добронравия". Наконец, там были просто анекдоты (опять-таки с нравоучительной подоплекой).
Любитель изящной словесности (поклонник Ломоносова), любознательный и, безусловно, талантливый человек Н. Курганов сообщал своим читателям много интересного и полезного. Впрочем, люди нашего времени найдут в его поучениях немало курьезов. Прежде всего 'майор и профессор не видел никакого прогресса без "божьего промысла", и в том, что Ноев ковчег — первое в мире судно, не сомневался. Более того, он авторитетно приводил некоторые его характеристики:
размеры не более собора Святого Павла в Лондоне, грузовместимость двести тридцать пар четвероногого скота и двести пар птиц. И ковчег сей "не токмо по величине, но и по употреблению чудом признавать должно".
Причина солености морской воды объяснялась у него тем, что всемогущий бог, засолил оную, дабы она, будучи не проточной, паче чаянья не сделалась гнилой.
Касаясь вопросов добронравия, Николай Гаврилович особое место уделял женской нравственности. Надо сказать, что сторонником женской эмансипации он, очевидно, не был. Во всяком случае, об этом говорят собранные им пословицы и поговорки: "Воля добрую жену портит", "Не верь коню в поле, а жене в воле". С другой стороны, злую жену он почитал божьим наказанием и даже вирши на сей счет сочинил:
"Несносен в свете глад и язва моровая, Несносны для людей война, пожар, потоп. Всего несноснее жена для нас презлая. Она тягостне нам, нежели сам черт... ".
Были эти вирши следствием наблюдений над несчастными мужьями или результатом собственного печального опыта — история умалчивает.
Подготовка кадров для морской службы — важная проблема для каждого государства, обладающего флотом. Опыт истории наглядно показывает, что отсутствие должной системы такой подготовки приводит к пагубным результатам.
Турецкий флот во времена позднего средневековья внушал уважение европейским морякам. Но затем, по мере распространения чисто парусных кораблей со сложной системой парусов, артиллерией и навигационным оборудованием начался период упадка турецкого флота.
Турки умели неплохо использовать парусно-весельные корабли, а моряков для них готовили путем передачи личного опыта родственникам и немногим ученикам. Такая система подготовки кадров мешала освоению новых типов кораблей (новых методов их использования). Отсюда одна из причин турецких неудач на море.
В завершение немного о бытие мореманов в российском флоте.
Всем нам хорошо известны подвиги наших доблестных моряков, одержавших славные победы под командованием адмиралов Ушакова, Нахимова и многих других. Однако мы мало что знаем о быте русских моряков Российского императорского флота. Самое время восполнить данный досадный пробел.
Рацион питания
Впервые рацион питания младших чинов российского флота был регламентирован Морским уставом в период правления Петра I. В этом документе, в частности, было установлено, что на 28 дней морякам суммарно полагался следующий рацион питания: “5 фунтов (примерно 0,45 кг) говядины и свинины, 45 фунтов сухарей, 10 фунтов гороха, 5 фунтов гречневой и 10 фунтов овсяной крупы, 4 фунта рыбы, 6 фунтов масла, 7 вёдер пива, 16 чарок водки, полкружки уксуса и 1,5 фунта соли.
К середине XIX века рацион был несколько изменён. Морякам полагалось 14 фунтов мяса (какое именно должно было быть мясо – строго не регламентировалось), 18 фунтов крупы, 10 фунтов гороха, 45 фунтов сухарей, 6 фунтов масла, 1,5 фунта соли, 20 чарок квашеной капусты, 28 чарок водки, 4 1/6 уксуса, немного солода и 0,5 фунта табака. Морякам дальнего зарубежного плавания вдобавок также полагалось около 10 граммов стручкового перца, 20 граммов чая и 5 граммов сахара, 2,5 фунта говяжьего бульона, 9 фунтов патоки.
На первое моряки, как правило, ели суп (щи или борщ), которые варились на солонине, говядине или рыбе. Оставшееся на дне тарелки мясо доставали, рубили на мелкие кусочки и клали обратно в тарелку - это, собственно, и составляло второе блюдо. Третье блюдо состояло из каши либо, как в XIX и начале ХХ вв., макароны.
Что примечательно, как такового рациона питания у офицеров не было. Старшие чины получали так называемые “столовые” деньги, на которые офицеры должны были закупить себе провизию. Закупка продуктов, как правило, осуществлялась на берегу, в канун плавания. Второй вариант предусматривал, что офицеры корабля сбрасываются в “общак”, назначали “содержателя” кают-компании - в его обязанности входила, в том числе, закупка продуктов и составление офицерского меню.
Завтрак начинался после 5 часов утра, следом за умыванием и молитвой, обед проходил в полдень, а ужин, как правило, между 5 и 6 часами вечера.
Распорядок дня
В 5 часов утра в корабельный колокол раздавался звон, оповещавший экипаж судна о подъёме. Вот как описала дальнейший распорядок дня историк А.В. Панова в своей статье “Повседневная жизнь нижних чинов Российского Императорского флота:
“Матросы вскакивали и начинали «вязать койки – парусиновые тюфяки, набитые крошеной пробкой. Затем матросы умывались соленой водой, молились и около получаса завтракали. Между половиной шестого и шестью часами утра начиналась большая уборка корабля. В восемь часов утра, по окончании второй вахты, на судне происходил торжественный подъем флага. После чего, приблизительно до полудня, нижние чины занимались всевозможными работами. Часть людей красила либо ремонтировала различные детали; новобранцы изучали артиллерию и механизмы корабля. К двенадцати часам наступало время обеда, после которого отводилось время для послеобеденного отдыха.
Обед предварялся церемонией выдачи винной порции нижним чинам. Начнем с того, что в русском флоте существовало понятие «казенной чарки». Она полагалась в плавании каждому матросу, унтер-офицеру, кондуктору ежедневно, причем дважды…
После обеда следовал небольшой отдых. Между пятью и шестью часами вечера команда ужинала. Затем наступал период свободного времени для тех, кто не был занят на вахте. После вечернего спуска флага в восемь часов корабль начинал готовиться к отбою. Сон экипажа хранили свято, за шум на палубе виновного могли сурово наказать”.
Каюты на кораблях Российского императорского флота
О быте нижних чинов на кораблях Российского Императорского флота было сказано достаточно, теперь настал черёд старших офицеров. Примечательной особенностью их быта были так называемые кают-компании. Кают-компании представляли собой довольно просторные помещения на кораблях, где старшие офицеры корабля могли отдохнуть, потрапезничать. Также кают-компании являлись традиционным местом собраний офицеров в случаях, когда была необходимость в обсуждении каких-либо насущных вопросов в жизни корабля.
Естественно, что в кают-компании действовали свои неписаные правила. Так, все члены кают-компании обращались друг к другу по имени отчеству, без воинских званий, можно было курить без разрешения командира корабля, при этом под запретом были обсуждения политического, религиозного и личного характера. За ходом дискуссий следил старший офицер. В кинофильме «Варяг» показана кают-компания на этом крейсере. Дорогая отделка, стулья, какие можно увидеть только в гостиных вельмож и богатых дворян, картины на стенах. Моряки, которые по полгода, а то и дольше, оторваны от земли, должны были чувствовать заботу о них. А о моряках некому было позаботиться.