Друзья, свалившаяся на нас глобальная проблема в виде коронавируса, буквально всех, или почти всех, загнала под «домашний арест». СМИ, словно соревнуясь друг с другом, передают новости, одну страшней другой. И чтобы, хоть немного отвлечь Вас, дорогие друзья, от скорбных мыслей, я ненадолго отойду от «водной» темы и расскажу о наших базарах, рынках и барахолках, тем паче они тоже временно закрыты.
Конечно, наши барахолки и базары разительно отличаются от арабских. Если там продавец костьми ляжет, но всучит товар на который ты, ненароком положил взгляд. Наш — же «бизнесмен», коротко и лениво так, озвучит нехотя цену и вновь уйдёт в себя, решая бесконечные проблемы.
Не знаю как Вы, но я никогда не упускаю возможности расшевелить это «сонное царство». С превеликим удовольствием буду торговаться и уверяю, не столько сбить цену, а сколько пообщаться. Потешить себя и визави. Ведь мы и впрямь скучно живём. Скажу больше — пресно…
Когда я вновь переезжал в Алма — Ату, то распродавал и раздавал всё и вся. На свой жигулёнок составлял нехитрое барахло, которое считал на данный момент не нужным. Впоследствии частенько оказывалось, что делал это зря…
Как — то поставил одну фигню, вернее прибор, назначение которого совершенно не знал. Знал точно одно, что там есть окуляр, в который надо при надобности смотреть — так я думал…
Торговли ноль. Смотрю, идёт знакомый — наверняка убивает время.
— Что это?… — кивает на прибор.
Я в предвкушении интересного оживился и ни с того, ни с сяго, не замедлил ляпнуть:
— Пляжный прибор…
Парень словно споткнулся о невидимую преграду.
— Как это?…
А меня, уже без всякого удержу понесло…
— Видишь, вон, молодую девушку…
— Вижу. Классная фигура. Ну и что?…
— А вот что… Неужели непонятно? Я ведь сказал, что это пляжный прибор. Нужно, просто напросто навести его на девушку и покрутить этой фигнёй…
— Ну и что?…
— Вот заладил. Девушку — то будет видно без одёжки. Здесь главное поймать фокус.
— Что, совсем голая — как мать родила? Врёшь поди?... — воззрился на меня молодой человек и посмотрел подозрительно.
— Чего тогда сам продаёшь?…
— Насмотрелся уже. Ты ведь знаешь, что я женат, да и деньги нужны.
Через минуту, около моего прибора выстроилась длиннющая очередь. Некоторые, отходя восхищённо цокали языками — мол какая классная дивчина — всё при ней!
Я смеясь крутил головой — вот врёт шельмец, и глазом не моргнёт…
Или опять, один знакомый просит продать печенье в упаковке. Аккуратные такие цилиндрики — импортное. Говорит, мол деньги позарез нужны. Сам понимаешь, какое время. А время и впрямь тягостное — 90-ые… Взял — как не помочь.
Буквально через минуту идёт ветхая старушенция.
— Милок, что у тебя там, так красиво завёрнуто?
— Печенье , девушка…
— Тьфу на тебя! Какая я тебе девушка? У тебя милок, по сравнению со мной, молоко на губах не обсохло…
— Вот здесь, ты, девчина, маху дала — пора бы в людях разбираться.
Бабка удивлённо впёрла в меня свой взор.
— Да тебе никак не больше сорока (почти угадала), иль я что — то путаю?
— Конечно путаешь… Мне на днях исполнилось восемьдесят два и тебе, до меня, ещё тарахтеть и тарахтеть.
Опешив, старуха, казалось совсем дар речи потеряла.
— А знаешь почему я так сохранился?…
Безмолвная женщина, лишь вопросительно вскинула глаза.
— Так и быть, поделюсь секретом. Запомни, я кушаю только это печенье и ничего другого. Они у меня сродни молодильным яблокам...
Или ещё случай. Не помню, но каким — то образом у меня оказалась юбка — резинка. Тогда они были шибко в моде. Но эта была самой невзрачной расцветки. Что — то среднее между коричневым и болотной растительностью.
Подходит совсем юная девушка и кивает на юбку. Я окинул её взглядом. Фигура реально, далеко зашкаливала за мировые стандарты, типа 90х60х90. Меня вновь понесло… И я запел соловьём.
— Девушка, вам необычайно повезло — последняя осталась. Замечу, вкус у вас изумительный. А эта юбка, эффектно подчеркнёт все достоинства вашей замечательной фигуры! Не теряйте своего шанса…
Признаюсь…, мне до сих пор стыдно. Успокаивает лишь одно — продал её за сущие копейки.
А это было здесь, в Алма — Ате. Бреду по барахолке — туфли ищу. Опа — мои…
— Сколько?… — спрашиваю у равнодушно жующего продавца.
— Три-и-и…
Удивительное равнодушие резанув, встряхнуло мою нежную душу. Я взял туфлю и начал рукой тереть.
— А теперь сколько?
Не дожевав, продавец замер с открытым ртом.
— Три-и-и-и-и… — произнёс он более протяжно.
На этот раз я тёр с усердием первобытного человека, добывающего огонь. Казалось, что из под моих ладоней, вот — вот и впрямь пойдёт дым.
— Ну а сейчас?…
Продавец судорожно проглотил беляш.
— Три. Три тысячи — быстро поправился он, — Но вам продам за две…
Признаюсь… Иногда, что либо покупая, я смело добавлял к своему возрасту весьма внушительные года — шутки ради. Легко и непринуждённо мог сказать, что я участник Великой Отечественной Войны 1941 — 1945 годов. Верили…
Другой раз представился ветераном Первой Мировой Войны, которая началась в 1914 году. И здесь верили…
А однажды, меня и вовсе занесло в воителей Первой Отечественной Войны. Кто не знает — напомню, в 1812 году. Если судить по этим меркам, мне должно было быть поболее двух сот лет. Кое — кто смеялся, оценив шутку. Другие, скорее всего по своему не знанию — опять верили…