Канинская школа дорога из прошлого в грядущее

Михаил Гудаев
О Канинской-Шоинской школе на страницах газет и журналов

(Статья и фото из газеты Нярьяна Вындер от 26 июля 2007 года. Автор - Валентина Ханзерова, выпускница Канинской школы)

"Мы продолжаем публиковать воспоминаний наших земляков об истории одной из старейших в округе школ – Канинской, имеющей удивительную и необычную судьбу, прославившуюся своими первыми учителями и воспитанниками. Сегодня воспоминаниями делится заслуженный учитель школы РСФСР, отличник народного просвещения Валентина Артемьевна Ханзерова.

Сороковые годы

Из воспоминаний Надежды Ардеевой вы узнали, что Канинская начальная школа в течение пяти лет /1930 – 1935 гг./ была своеобразной, передвижной школой.

Одновременно с кочующими оленеводами, с летних пастбищ на зимние, учителя и школьники во главе с директором передвигались разными видами транспорта до села Несь через становища Горбы и Шойну, деревню Кию и село Чижу. Учились по пути в Горбах, Кие, жили в частных домах. О том, какие трудности выпали на первые годы существования школы, учителей и первых учеников, говорить не приходится.

А в Шойне в это время строились здания школы и интерната для детей оленеводов.

Новый 1935/36 учебный год начинался, как во всех школах, с 1-го сентября. Это было большое событие как для учителей, так и для учеников и их родителей.

Позднее журналист газеты «Няръяна Вындер» Валентин Левчаткин писал: "Теперь уже ненецкая детвора собирается к началу учебного года в Шойне, где их ожидают просторные, светлые классные комнаты стационарной школы, теплые, убранные заботливыми руками воспитателей и работников школы спальни интерната. И учеников в школе уже не 27, а 100. Многие бывшие ученики уже самостоятельно работают.

Надя Ардеева и Вася Тальков – счетоводами в колхозах, Харитон Канюков окончил культпросвет школу, Мотя Ханзерова работает в окружкоме комсомола..."

С годами школа совершенствовалась, укреплялась материальная база, делалось все, чтобы дети, почти на целый год оторванные от родителей, жили в нормальных условиях, чувствовали себя хорошо. Канинские дети в то время на каникулы не ездили, родители зимовали в районе мезенских лесов.

Первым директором Канинской школы /1930 – 1941 гг./ был замечательный педагог, ответственейший человек Николай Степанович Карпов. Его труд высоко оценен: первым в округе в 1939 году награжден орденом Ленина, медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.». Имя Николая Карпова внесено в Книгу Почета Ненецкого окрисполкома и окружкома. Последний раз мы: Алексей Пичков, Александр Канюков и я встретились с Николаем Степановичем в 1954 году на морском вокзале в Архангельске. Мы ехали в Ленинград из Шойны, он повел нас в ресторан-столовую при вокзале. Казалось, не будет конца вопросам – Николая Степановича интересовало все: как живут оленеводы Канина, как идут дела в школе, пофамильно кто и где из выпускников трудится и т.д. А мы рассказывали, отвечали... Не знаю, как другие, а я его больше не видела.

Его супруга Мария Герасимовна работала в школе воспитателем, была очень доброй, внимательной, старалась, насколько это, возможно, заменить ненецким ребятишкам мать.

30-е годы в жизни Канинской школы можно назвать годами становления. Благодаря самоотверженной деятельности таких подвижников образования, как Николай Степанович Карпов, Анатолий Петрович Анашкин, школа успешно выполнила в поставленные сроки задачи об обязательном начальном образовании, осуществив переход к всеобщему семилетнему. Поистине, веяние нового времени охватило и тундру, и поселок, и школу. Казалось, энтузиазм, кипучая энергия новых идей коснулись всего и всех.

Редактор газеты «Няръяна Вындер» Валентин Левчаткин в 1939 году писал: "...Шойна растет не по годам, а по месяцам. Десятки жилых и производственных зданий: школа, сберкасса, радиостанции, метеостанции, консервный и кирпичный заводы, клуб, столовая, больница, баня с прачечной. Шойна – рабочий поселок с населением 800 человек..."

Одноэтажные, длинные деревянные здания школы и интерната были построены рядом, а между ними нехитрые спортивные снаряжения: качели, перекладина для подтягивания, длинное круглое бревно на ножках, большая деревянная бочка, крутящаяся на железном стержне, прикрепленном к двум невысоким столбам, наверно, было и что-то другое. В том же ряду, недалеко от интерната было здание русской школы, тоже одноэтажное, но гораздо больше нашей ненецкой.

В школу едем на оленях

Нас в то время в школу привозили родители на оленях с самого Канинского хребта. Только став взрослой, поняла, как это было трудно нашим родителям. Собирались в конце августа в одной бригаде. Сколько было народу, взрослых и детей, сколько встреч, стойбище гудело как пчелиный улей! А на сердце все равно было тяжело от предстоящей разлуки с родителями, родственниками, с таким близким, привычным укладом жизни в родном чуме. При расставании было много слез тех, кто первый раз уезжал из родного гнезда, да и родителям было нелегко. Кто не пережил подобное, тому трудно представить, но все же попробуйте.

Десятки оленьих упряжек неделю под открытым небом, в любую погоду двигались в сторону Шойны. По нескольку раз в день останавливались, чтобы дать кратковременный отдых оленям. А сами взрослые и дети собирали морошку и ягоды. На ночь делали привал на самом сухом и красивом месте, обязательно около реки или озера. Собирали сушняк, носили воду, а затем недалеко друг от друга разжигали костры, грелись, готовили пищу.

Дети бегали от костра к костру, играли. Женщины: наши матери, сестры, тети и даже бабушки кормили, убирали посуду, мыли, сушили обувь и одежду, а девочки постарше помогали им. Мужчины (их бывало немного, наверно, один от бригады) сидели на нартах, а кто и прямо на земле, курили и вели неторопливый, степенный разговор, обсуждали текущие дела: сколько за день проехали, сколько еще осталось, как идут олени, какой завтра будет день, когда отлив на реке Местной, где лучше переезжать реку Шойну, кто останется за рекой с оленями и т.д. Да мало ли тем для разговора и дел у оленеводов.

А назавтра чуть свет – снова в путь. Хорошо, если солнечный день. В дождь же мокли сверху и снизу. Ведь не было в то время непромокаемых плащей и курточек, резиновых сапог. Надевали на малицы и паницы (мужская и женская ненецкая одежда) суконные или просмоленные, сшитые из весенней полузамшевой оленьей шкуры совики. Становились такими неловкими и неуклюжими, тут уж не побегаешь. Было нелегко нашим мамам обшивать, а в дороге обсушивать нас. Сейчас школьников привозят учиться на вертолетах. Хорошо и родителям, и детям. Но если бы я была ребенком, и был бы выбор, не задумываясь, выбрала бы оленью упряжку, паницу, пимы, дождь над головой и мокрое болото под ногами.

Детские слезы – сердечная боль

Итак, Канинская семилетняя школа. 1940/41 учебный год. Нас, троих девочек: меня, Тарику и Евдю вместе со всеми канинскими детьми привезли в школу. Встретил нас на берегу высокий, худощавый русский мужчина. На лице улыбка, облик располагающий. С взрослыми поздоровался за руку, спросил, как доехали, сколько детей привезли.

А затем обратился к нам: «Ань дорова, нацекы’’!» Родители представляли своих детей. Кто не первый год, те вели себя довольно-таки независимо, даже кое-кто осмеливался подать руку директору, всем видом показывая новичкам, вот, мол, я какой, запомните на всякий случай. А кто первый раз приехал, пугливо прятался за родителя, жался к нему. Евдя, Тарика и я стояли около моего отца Артемия Федотовича. Он о чем-то разговаривал с Анатолием Петровичем, а к нам подошла молодая русская девушка (оказывается, это была наша будущая учительница Наталья Даниловна) и спросила, как нас зовут, а мы в один голос почти хором ответили: «Мань ехэрам.» (Я не знаю), давая понять, что к разговору с ней не расположены.

Затем повели нас в школу. Все было ново, непонятно и чуждо. В коридоре школы стояли еще не занесенные в классы парты. Я спросила отца, что это такое, на что он ответил: «Это парты, будете за ними сидеть и учиться». Затем пошли в столовую. До сих пор помню, как мы с отцом сели за стол, как принесли еду. Я никогда не видела столько народу, не слышала такого шума, в ушах и голове гудело, есть не могла, и мы с отцом вышли на улицу.

Через день наши родители уезжали обратно на далекий Канин. Была тяжелая картина расставания детей с родителями. Когда мамы, папы садились в лодку, чтоб переехать на другой берег Шойны, где были оставлены нарты и олени, плачущие малыши хватались за родительскую одежду так, что воспитатели еле их отрывали. Я вцепилась в совик отца, плакала навзрыд, причитала: «Не оставляй меня здесь, я поеду с тобой в чум к маме, не хочу тут жить...». Отец утешал меня, сказал, что скоро они приедут все, затем обнял меня, поцеловал и передал воспитательнице.

Воспитатели, стоявшие тут же рядом, осторожно брали нас, «ревунов», за плечи и вели в интернат. Сколько было в них такта, сочувствия, как они нас понимали.

Так начиналась для нас, детей тундры, совершенно новая, непривычная жизнь. Очень скучали по тундре, чуму, родным. Были слезы отчаяния, безысходная тоска. Когда было особенно тяжело, я открывала свой мешок с домашними вещами, перебирала одежду – паницу, пимы – гладила их рукой, прижимала к лицу, а потом быстрее завязывала мешок натуго, чтобы не выветрился домашний, тундровый запах. Так, наверно, поступали все.

С трудом, постепенно привыкали к жизни по режиму: подъем, завтрак, уроки, обед, ужин, сон – все по звонку. В школе был четкий распорядок дня. Воспитателями работали Мария Герасимовна Карпова, Агния Федоровна, Валентина Егоровна, Домна Федоровна и другие. Воспитатели играли с нами после уроков. А перед сном строем с песнями проходили через поселок. Все знали – идут интернатские. Анатолий Петрович, наш директор, тоже играл с нами, бегал, возился. Авторитет от этого не становился меньше, наоборот, дети были счастливы от общения с ним.

Как я помню, во время перемен воспитатели и учителя проводили с нами разные игры-хороводы с песнями: «Как у дядюшки Трифона семеро детей...», «Сидит дрема, сидит дрема, сама дремлет, сама спит...», «Как на Олины именины испекли мы каравай...» и т.п. Учителями начальных классов работали тогда Наталья Даниловна, Полина Ивановна Безумова, Евдокия Ильинична Канева, затем приехали из блокадного Ленинграда Полина Яковлевна Ванюта, Парасковья Степановна Вокуева..."