Извинимся … за то, что мы русские.
Пятая колонна
В тот день, который круто изменил мою жизнь, ничто не предвещало неприятных неожиданностей.
Уроки закончились как обычно – в полдень. В учебном корпусе было шумно и весело – одноклассники торопились в столовую.
Я выбежал на крыльцо за Айрин.
- Разве ты не останешься на обед и на классный час? Наставник обязательно спросит, отчего ты ушла раньше.
- В спортивном зале было слишком душно. У меня болит голова.
Она лгала! Я слишком хорошо знал Айрин – её манеру говорить, мимику и жесты. Наставников и прочий персонал интерната Айрин без труда обводила вокруг пальца, но со мною такой номер не пройдёт! Я давно наблюдал за Айрин и знал о ней то, чего не ведала о себе даже она сама.
- Я провожу тебя до медпункта.
- Не нужно. Отстань!
Айрин не любила повторять дважды. Я понял, что получу пощёчину, если начну настаивать. Впрочем, это нисколько бы меня не расстроило. Гнев Айрин был прекрасен так же, как и её улыбка.
Айрин. Её нельзя было не заметить и не полюбить – рослая, синеглазая, с изумительными каштановыми волосами, красиво уложенными на затылке. Не могу сказать, что было особенного в её лице, но, глядя на неё, даже самые дерзкие из нас смущённо опускали глаза.
Я хорошо помнил тот день, когда Айрин появилась в нашем интернате. Ей было четыре года. В медпункте для вновь поступивших, куда её принёс полицейский, она устроила истерику, потому что надзирательница одним движением ножниц срезала ей косу – роскошную косу, спускавшуюся до пояса из-под платка. Мы выбежали на крик, чтобы поглядеть, кто нарушает порядок пребывания в карантинной зоне. Надзирательница велела нам немедленно вернуться в группу – новая девочка может оказаться больной и заразной. Однако я всё же успел разглядеть Айрин: она со слезами отбивалась от надзирательницы и даже укусила её; медсестра пыталась избавить новенькую от её немыслимой одежды вроде длинного платья на лямках, но сделать это оказалось непросто: уже в детстве Айрин обладала завидным упрямством. Подоспевший медбрат вколол снотворное - лишь тогда маленькая дикарка перестала сопротивляться и вскоре заснула на руках медсестры Стейси.
Появление новой девочки всколыхнуло весь интернат. Айрин не была обычным ребёнком, как другие отказники и сироты. Её родители были государственными преступниками, о чём по секрету нашим надзирателям рассказал полицейский.
Неделя карантина тянулась томительно долго – мне не терпелось вновь увидеть Айрин. Несмотря на ужасное поведение, она уже тогда могла считаться красавицей. Моё нетерпение передалось друзьям – Дэну и Алексу. Конечно, в нашей группе были и другие девчонки – Хелен, Софи и Лизетта, но они не желали с нами играть ни в какие игры. Мы, мальчишки, были сиротами при живых родителях. Нашим матерям и отцам не было до нас никакого дела, а девчонки имели родных, которые иногда навещали дочерей и привозили им подарки – красивых кукол, сладости и раскраски. Разумеется, девчонки никогда не делились с нами игрушками и конфетами, но мы нисколько не обижались. Мы понимали, что дружба с нами не сулит им никакой выгоды; бесправнее нас, отказников, лишь дети лесных варваров – мятежников, которые пытаются бороться с правительством. Айрин была дочерью лесных варваров, и это означало, что не мы теперь самые забитые и униженные в группе. Теперь ей, а не нам, достанутся все издёвки и насмешки надзирательниц – вот отчего нам хотелось, чтобы поскорее закончился карантин, и новая девочка пришла в нашу группу.
Накануне появления новенькой в группе, надзирательница посадила нас в кружок и рассказала историю Айрин.
Родители Айрин были повстанцами и прятались в тайге от правительственных войск. Её семью засёк дрон-разведчик, патрулировавший лесной массив невдалеке от города. По наводке дрона полиция вычислила местоположение группы повстанцев и окружила их, предложив сдаться. Среди мятежников была одна женщина – мать Айрин, но даже она не пожелала сложить оружие и первая открыла огонь. Повстанцы были уничтожены, полицейский патруль оставил в живых лишь девочку, которую и привезли в наш интернат.
Как и зачем среди вооружённых головорезов оказалась Айрин? Этого никто не знал.
Мы слушали, раскрыв рты от удивления и страха. Да, нам и раньше рассказывали о мятежниках, но перестрелка, в которой погибли родители Айрин, произошла невдалеке от интерната! Зачем эти варвары прячутся в лесу от правительства? Почему они совершают в городе теракты и нападают на патрули? Надзирательница говорила, что они – дикари, ворующие малолетних детей и девушек из мегаполисов, чтобы пополнить ими свои рассеянные племена. Они называют себя «настоящими русскими» - последними потомками гордого и талантливого народа, но это не может быть правдой. Русские никогда не были гордыми и талантливыми, поэтому их истинные потомки, то есть мы, получаем правильное воспитание в интернатах, на которые щедро выделяет деньги мировое правительство.
Нас раззадорил рассказ надзирательницы. Мы уже предвкушали, как будем измываться над дикаркой, но надзирательница нахмурилась и сказала, что новенькую следует не обижать, а перевоспитывать – она навсегда должна забыть о том, кто её родители. Младшему надзирателю было приказано одёргивать девочку, если та осмелится петь песни своего отсталого народа или заплетать куклам косы. А ещё надзирательница велела нам называть девочку Айрин (сама Айрин долго не могла смириться со своим новым именем; она часто повторяла, что её зовут Ирина, но каждый раз больно получала за это по губам от старших).
Ирина. Я не знаю, существовало ли когда-нибудь такое странное, грубое имя. Быть может, в старину наши предки-варвары так называли своих дочерей, но вероятно, даже тогда это имя звучало нелепо. Во всяком случае, я не припомню, чтобы кто-то носил подобное имя в интернате.
Мы с нетерпением ожидали увидеть дикую Айрин, но новая девочка оказалась вовсе не дикой. Сначала она с любопытством разглядывала своё новое жилище и нас, уставившихся на неё со злорадством и интересом. Нам хотелось знать, умеет ли она играть в игрушки, но Айрин молчала и не желала отпускать халат медсестры.
Медсестра Стейси была нашей любимицей. Она безоговорочно любила всех детей - даже тех, чьих родителей отлавливали в лесах полицейские дроны. Стейси умела утешать безутешных, и Айрин, отданная ей на попечение в период карантина, вскоре перестала плакать. Медсестра аккуратно подстригла её роскошные волосы, и теперь лицо Айрин напоминало лицо хорошенькой куколки в обрамлении тёмных кудряшек.
Надзирательница позвала всех завтракать, и мы с удивлением обнаружили, что Айрин умеет обращаться со столовыми приборами. Она сидела на стуле, как все, ела, как все, а после завтрака пошла тихо играть в куклы.
Нашему разочарованию не было предела. Айрин вовсе не дикарка, хоть и жила в лесу. Мы немного пошептались и вскоре потеряли к ней интерес, чего не скажешь о надзирательницах, которые были встревожены появлением новой девочки. Они буквально ходили за ней по пятам, вслушиваясь в её лепет. Никогда ещё в интернат не попадала девочка в сознательном возрасте, которая знала уклад жизни лесных варваров и могла научить нас, воспитанников интерната, плохим манерам и вредным мыслям.
В конце первого дня пребывания Айрин в группе обе надзирательницы выглядели постаревшими на десять лет. Айрин плетёт куклам косы, как это принято у лесных варваров! Айрин не откликается на своё имя! Айрин поёт какие-то непонятные песни и дерётся с надзирательницей! Айрин… Ужасная Айрин…
Айрин оттолкнула меня и, соскочив со ступенек, побежала в сторону интернатского парка. Она всегда уходила к дубовым аллеям, когда была обижена и никого не хотела видеть.
Помнила ли Айрин о своём детстве, проведённом в лесу среди грубых вооружённых людей? Станет ли она полезной обществу или сбежит к своим варварам, когда покинет интернат? Надзиратели до сих пор шпионят за ней. Я сам однажды видел, как наставница Элис копалась в её вещах. Не найдя ничего подозрительного, наставница огорчилась, потому что никто из воспитанников интерната не мог рассказать об Айрин ничего вразумительного. Какие она предпочитает книги и какую слушает музыку, о чём мечтает и в кого влюблена – нет, на эти вопросы у одноклассников не было ответов.
- Айрин своенравна и нелюдима. Как жаль, что такая милая девушка не понимает своего положения! Разве можно быть сироте такой гордячкой? К тому же у бедняжки нет особых талантов и увлечений, да и учится она хуже всех. Вероятно, ранние годы в лесу отрицательно сказались на её мыслительных способностях, - заключила медсестра Стейси.
Единственным человеком, кому замкнутость Айрин казалась подозрительной, был наставник Питер. Он хотел принудить нас шпионить за Айрин, но из этой затеи ничего не вышло. Во-первых, мы недолюбливали наставника Питера, а во-вторых, мало кому хотелось часами сидеть в засаде у залива, где любила проводить свободное время Айрин…
Тополя шелестели влажной листвой, и трава на газонах была в солнечных пятнах. В конце аллеи желтел фасад дошкольного корпуса, в котором находился медпункт.
Я развернулся и, раздосадованный, вернулся в учебный корпус.
В столовой было непривычно тихо.
Я взял порцию и подсел к приятелям за столик.
- Дэн, а ты знаешь, что Айрин сбежала с классного часа?
Дэн равнодушно наматывал на вилку спагетти и не сразу ответил на мой вопрос.
- Это её проблемы. Наставник Питер не оставит такой проступок без последствий. Кстати, Айрин прогуливает общественные мероприятия не в первый раз.
- Ага! – отозвался Алекс. – А я, кажется, знаю, почему она сбежала!
- Ну и почему?
- Сегодня наставница Мэрил решила посвятить классный час нашим сочинениям по обществознанию. Помните, мы писали на прошлой неделе эссе о пользе, которую мы в будущем собираемся принести государству?
- И что?
- Айрин сдала пустой лист вместо сочинения!
Дэн перестал есть.
- Как – пустой лист? Разве она ни разу не задумывалась о будущей профессии?
- Айрин никогда не станет достойным членом общества, - изрёк Алекс. – А чего ты ожидал от неё, она же ребёнок лесных варваров! У неё повреждённые гены, поэтому она такая дерзкая и неусидчивая. Представляешь, наставница Мэрил с трудом натянула ей тройки по истории и литературе!
Дэн одобрительно кивнул.
- Эти так называемые «настоящие русские», что прячутся по лесам и болотам от правительства, на самом деле дикари. Их интеллект настолько ущербен, что они не могут осилить типовое сочинение! Полагаю, не следует их вообще называть русскими. Настоящие русские – это мы!
- Ты прав, Дэн! – я был вынужден согласиться с другом. - Из курса истории мы знаем, что древние славяне понимали ущербность своей нации и полную неспособность к управлению государством, поэтому добровольно отдались в рабство иноземным князьям. И впоследствии русские цари то и дело облагораживали кровь своего потомства браками с европейскими принцессами. И русские дворяне – самый передовой и культурный слой того далёкого времени – считали непременным долгом учиться за границей, заимствуя у цивилизованных народов моду, языки, идеалы. Но всё равно сотни и сотни лет основная масса населения не могла наладить быт, и русские оставалась невежественными дикарями – ворами, пьяницами и разбойниками. Так было вплоть до того исторического момента, когда самые просвещённые из российского народа не передали бразды правления мировому правительству. Цивилизованные нации Европы пожалели Россию, и теперь мы не обречены на вымирание от алкоголя и нищеты. Прежняя наша история была бесславна и глупа, а ныне перед нами открывается прекрасное будущее. Дэн, почему повстанцы до сих пор не могут смириться с тем, что мировое правительство – благо для всех наций? Теперь, когда в обществе нет культурных и религиозных противоречий, и когда ушли в прошлое войны, люди наконец-то обрели возможность жить спокойно, не беспокоясь за завтрашний день.
- Спроси у наставника Питера. Я не силен в истории и не могу ответить на твой вопрос.
Мы с нетерпением ожидали классного часа. Возможно, сегодня решится наше будущее. По итогам сочинений и выпускных экзаменов мы сможем выбрать профессию и стать полезными государству.
Наставница Мэрил и наставник Питер уже ожидали нас в классной комнате. Мы шумно сели за парты.
- Пожалуй, начнём? – наставник Питер торжественно задал себе риторический вопрос и улыбнулся. - Я очень рад, друзья, что имею честь находиться в присутствии таких сознательных молодых людей, как вы. Мы с наставницей Мэрил не напрасно занимались вашим воспитанием. Все вы непременно станете полезными членами общества – я понял это, читая ваши размышления о будущем. Вот, например, работа Дэниэла. Ты позволишь, Дэн, я зачитаю? «Много веков назад мы, русские, не имели благородной цели жить и работать на благо общества. Аморальный образ жизни, который вели наши предки, едва не погубил нас как нацию. Как хорошо, что эти страшные времена позади! Теперь, когда нас окультурили цивилизованные народы, мы с радостью смотрим в прекрасное будущее. Наши наставники научили нас быть героями, и ради блага человечества мы способны не только трудиться, но и жертвовать собой!». Какие прекрасные слова, не правда ли?
- Отличные работы у Хелен и Доры, - заметила наставница Мэрил. – Вот цитата из сочинения Хелен: «Мы полны энтузиазма и готовы хоть завтра приняться за любую работу. Убирать мусор с улиц, испытывать на себе вакцины и лекарства, спускаться в шахты и рудники, стоять у станка – мы можем поистине всё и готовы к любому трудовому подвигу!».
- Достойные слова. Можно приводить множество прекрасных цитат из ваших сочинений, но лучшую работу я позволю себе зачитать целиком. Ты не будешь против, Вэл?
Я вздрогнул от неожиданности и покраснел до ушей. Меня похвалил наставник Питер – самый строгий из преподавателей интерната! Жаль, что Айрин не может этого слышать…
- Вот что написал Вэл в своём сочинении. «Я много размышлял о смысле жизни каждого из нас и понял, что только труд на благо человечества может искупить вину наших предков, чья жизнь была пустой и бесполезной. Читая те редкие произведения художественной литературы, которые дошли до нас из глубины веков, мы стыдимся того, какими некультурными и грубыми были люди, населявшие нашу страну до прихода к власти мирового правительства. Иван-дурак, бездельник и неуч, – вот о ком слагали сказки и кем восхищались представители самого многочисленного сословия - крестьянства. Или вот, к примеру, типичный представитель русского общества далёкого 19 века – некто Обломов, человек бесполезный во всех отношениях. Он не приносит обществу никакого блага, его духовный мир ущербен, и даже положительный пример Штольца (заметьте: представителя цивилизованного народа!) не совершает в нём внутреннего переворота. А вот многочисленные герои писателя Зощенко – мелкие людишки, поступки которых не могут вызывать ничего, кроме насмешек и горечи за их бестолковую, глупую жизнь. Можно долго перечислять не только литературных, но и реальных исторических героев, говорить о которых стыдно нам – счастливым потомкам, приобщённым к общечеловеческим ценностям. И главное, как мне кажется, - не отступить от истинного пути, который заключается в полном подчинении нашей ущербной нации другим – просвещённым, культурным народам. Нам следует осмыслить благодеяния цивилизованного мира по отношению к нам, русским, и быть благодарными за то, что неравнодушные люди постоянно дают нам верные ориентиры. Вот почему я полагаю, что нет профессии более важной, чем профессия наставника обучающейся молодёжи. Я мечтаю когда-нибудь войти в класс и рассказать ученикам о том, как заблуждались наши предки относительно величия своей бедной и никому не нужной страны. Я мечтаю, чтобы мои будущие воспитанники прониклись гордостью за то время, в котором живут, - время абсолютной свободы и абсолютного счастья»…
Класс одобрительно загудел.
- Ты большой молодец, Вэл! – похвалила меня наставница Мэрил. – Я покажу твоё сочинение заведующему интернатом. – А теперь позвольте, я приведу ещё несколько цитат из сочинений ваших одноклассников…
Я больше не слышал того, о чём говорила наставница Мэрил. Алекс кинул мне на парту записку.
«Встретимся после уроков у входа в парк. Есть разговор. Дело касается Айрин!».
Почему у меня сносит крышу, когда разговор заходит об Айрин? Надо подойти после классного часа к наставнику Питеру и сказать, что Айрин нездоровится, иначе ей ой как влетит от заведующего интернатом! Над головой Айрин давно сгущаются тучи – плохо учится, не сдала итоговое сочинение, прогуляла классный час! Её могут наказать за нерадивость – отправить на принудительные работы вместо каникул или выпустить из интерната без идентификационного чипа! Наверное, я всё-таки люблю Айрин – её будущее мне не безразлично.
В ответной записке я обещал Алексу быть в парке в назначенное время, но обещания не сдержал – наставники велели мне задержаться в аудитории после классного часа.
Алекс терпеливо ожидал меня, беспокойно ёрзая на скамейке. Я опоздал на целых двадцать минут.
- Зачем тебя вызывали к заведующему? – спросил он, сгорая от любопытства.
- Наставница Мэрил, как и обещала, показала ему моё сочинение.
- Чего-то не видно радости на твоём лице.
- Заведующий очень удивился тому, что я хочу быть наставником. С одной стороны, моё сочинение его порадовало – он ведь сам бывший педагог. С другой… Если говорить короче, он сомневается, что мне хватит терпения и ума освоить выбранную профессию. «Для поступления на курсы наставников, - сказал он, - тебе придётся надолго забыть о своих желаниях. Учёба длится восемь часов в день! Придётся постоянно что-то читать, готовить доклады и презентации! Интеллект русского не приспособлен к такой интенсивной научной деятельности. Быть может, стоит подумать о другой профессии?».
- А ведь он прав! – тихо сказал Алекс. – Всю жизнь работать головой и нести огромную ответственность за воспитание детей – это не наша стезя. Мы с тобою сироты, наши родители посчитали, что не смогут достойным образом воспитать нас и отдали государству. И это – правда. Кого они могли из нас вырастить? Подобных себе инфантильных, безыдейных, наркозависимых и безответственных граждан.
- Но ведь мы не такие, как наши родители!
- Но в нас их гены! Мы, русские, должны помнить своё место. Между прочим, Хелен и Дора сказали после классного часа, что ты придурок. И я бы согласился с ними, не будь ты моим другом. Разве ты не знаешь, что русским почти невозможно стать наставниками? Нужно особое разрешение министерства образования, чтобы получить квоту на обучение и преподавательскую деятельность. Кстати, чем окончился твой разговор с заведующим?
- Я сказал, что понимаю проблему. Но мне обидно за моих предков. Я хочу, чтобы другие поколения были благодарны мировому правительству за то, что теперь русские – не отсталая нация. Заведующий обещал подумать.
- Ты рассказал ему о проделке Айрин?
- Я сказал наставникам, что ей нездоровится. А ещё я наврал с три короба, чтобы её не ругали за несданное сочинение.
- Ну ты и осёл! Кто тебя просил ввязываться в это дело? И что же ты наплёл наставникам?
- Сказал, что Айрин хочет стать актрисой, но стесняется поделиться своими мечтами. Смешно? А ты слышал, с каким чувством она читает стихи? Однажды, когда Айрин бродила в аллеях, я подслушал… Она читала цветам, деревьям, солнцу… Это было прекрасно!
- Ладно, хватит молоть чепуху.
- Меня беспокоит, что случилось с Айрин в спортзале. Наверное, она пошла в медпункт. Пойдём узнаем, что с ней не так.
Алекс противно хихикнул.
- Ты поверил Айрин? Она нисколечко не больна!
- Откуда ты знаешь?
- Знаю! Наставник Питер прав – поведение Айрин очень подозрительно. Я давно слежу за ней. Ты заметил, что Айрин часто гуляет в парке одна? Она ходит к старому дубу. Спросишь – зачем? Не поверишь! Там ей оставляют послания лесные варвары! Да-да, ты не ослышался! Айрин учит другую историю, читает другие книги – не те, по которым учимся мы.
Меня как кипятком ошпарило. Алекс схватил мой рукав и потянул в аллеи.
- Ты помнишь старый дуб с огромным дуплом? Однажды я видел, как Айрин кладёт в него книгу! Старую, с пожелтевшими страницами. Если повезёт, мы и сегодня что-нибудь там отыщем. Думаешь, Айрин просто так пошла в парк, когда все на уроках? Ей нужно незаметно положить прочитанные книги и взять новые!
Алекс тащил меня вглубь парка. Мы пробежали мостик и берёзовые аллеи. Я остановился, чтобы отдышаться - ноги не слушались меня, и я опустился на газон.
- Скорее! – торопил Алекс. - Сейчас закроют учебный корпус, и все ринутся на прогулку в парк!
- Дай передохнуть! А ты… ты не заглядывал в эти книги?
- Заглядывал, конечно. Глупость невероятная. Там пишут, что славяне существуют более семи тысяч лет! Интересно, что бы ответила на это наставница Мэрил!
- Какая глупость! В наших учебниках нет ничего подобного.
- Конечно, ведь это не научно! Лесные варвары придумали себе славную историю, но нет никаких артефактов, подтверждающих, что русские – древняя нация. Представь: кости динозавров сохранились, а русские предметы быта, городища, берестяные грамоты, о которых якобы писали в старых учебниках, – нет. О чём это говорит? О том, что лесные варвары долго не знали ни материальной, ни духовной культуры! Да ты сам прекрасно знаешь истинную историю славян – ты же перелопатил всю интернатскую библиотеку! Да, были какие-то племена, но как это… Дай вспомнить! «Они начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали: „Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море… и сказали: „Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».
- Да, я помню. Из какой-то летописи… Жаль, что от неё до нас дошли редкие страницы!
- Во всей земле не найти правителя! И после этого лесные варвары ещё смеют что-то говорить о великой нации! Представляешь, Вэл, даже исконная религия наших предков не представляла для них ценности, и они с радостью приняли христианство! Мне кажется, надо спасать Айрин! Если наставники узнают, что она связана с лесными варварами, её упрячут в трудовую колонию или подвергнут эвтаназии, как малолетнюю преступницу!
- Я не могу поверить в то, что ты говоришь, пока собственными глазами не увижу эти книги!
Неужели Айрин верит в то, что мы, русские, существуем семь тысяч лет? Отчего эти сказки ей кажутся важнее, чем научные изыскания историков и археологов?
- Пойдём скорее!
Неожиданная мысль пришла мне в голову.
- Послушай, если бы Айрин симпатизировала лесным варварам, то наверняка нашла бы способ сбежать из интерната! Почему же она здесь, с нами?
Но Алекса не так просто было смутить.
- Думаешь, я не ломал голову над этим вопросом? У меня есть предположение. Я почти уверен в том, что Айрин помогает лесным варварам в их мерзких делишках. Помнишь, прошлым летом у реки пропали два интернатских малыша?
- Я слышал, они утонули.
- Так сказала наставникам Айрин. Но мне кажется, детей похитили лесные варвары. Я почти уверен в том, что Айрин сама отдала им самых здоровых и смышлёных мальчишек, чтобы впоследствии из них могли вырасти дерзкие повстанцы, а наставникам солгала.
- Это твои домыслы, Алекс.
- Конечно! Ты влюблён в Айрин, и даже если я окажусь прав, ты ведь всё равно мне не поверишь!
Не поверю! Айрин не может быть так коварна. Думаю, и Алекс до конца не верит в эту чушь, иначе бы он давно рассказал о запрещённых книгах наставнику Питеру.
Мы добрели до дубовой аллеи. Старый дуб, о котором говорил Алекс, раскинул над поляной свои тяжёлые зелёные ветви.
Алекс ловко взобрался на ветку и достал из дупла обёрнутый целлофаном свёрток.
- Вот, держи! – он спрыгнул на землю и вручил мне пакет.
Я осторожно вынул из пакета увесистый том и распахнул наугад.
«В год 6360 (852), когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля»…
Книга была очень старой. Её жёлтые, тонкие страницы были подобны сухим листьям. Я открыл последнюю страницу. 2100 год? Книга была выпущена за несколько лет до Большой войны?
- Ну, что я говорил? Айрин читает запрещённые книги!
- Наставник Питер говорил, что у русских почти не осталось исторических книг, напечатанных до войны. Они были уничтожены, поскольку не представляли научной ценности.
- Конечно. Зачем нужны талмуды, в которых извращена подлинная мировая история?
- Знаешь что, давай пока не будем никому говорить про эту книгу. Мы ведь не знаем, какие выводы сделала после её прочтения Айрин! Может, она думает, как все нормальные русские, а мы её обвиняем неизвестно в чём.
- Уговорил. Вот когда получим после выпускного электронный чип, тогда и скажем. А то мало ли что про нас подумают? Мы ведь больше других общались с Айрин! Как бы и нас не заподозрили!
Я сунул пакет в школьную сумку.
- Ты что – спятил? Кидай скорее книгу в дупло! Не хватало, чтобы тебя засекли с ней наставники!
- Я хочу знать, почему Айрин изучает запрещённые книги. Я знаю подлинную историю русского народа, и чтение варварской книжонки не заставит меня думать иначе.
- Если тебя всё же засекут, не смей выдавать меня!
- Не волнуйся. Я не выдам ни тебя, ни Айрин.
Вечером мы проходили медкомиссию.
В этот волнительный день нас пришла поддержать медсестра Стейси. И хотя мы давно окончили детский сад при интернате, она помнила нас всех и за всех переживала.
Для осмотра был выбран спортивный зал. Юноши и девушки должны были входить по одному. Десять специалистов придирчиво изучали наши медкарты, делали анализы и осмотр, а после выносили вердикт о нашем здоровье.
Первым пошёл Дэн. Время, которое он провёл за дверью спортзала, показалось нам вечностью.
Дэн вышел счастливый. С его здоровьем всё было в порядке. Теперь у него есть разрешение на вступление во взрослую жизнь, иначе говоря – он может, когда захочет, жениться и рожать детей.
Мы с Алексом тоже долго не задержались на приёме, хотя очень волновались. Наши родители, впрочем, как и родители Дэна, злоупотребляли алкоголем, и это могло отразиться на наших генах. К счастью, в наш будущий электронный чип внесут информацию о том, что мы пригодны к размножению и даже к донорству! Я был на седьмом небе от счастья и мог спокойно убежать в парк на танцы, но решился остаться с Дэном.
Дэн ожидал, когда Кэти пройдёт медосмотр, чтобы вместе пойти на танцы.
Кэти долго не выходила, и мы начали беспокоиться. У сироты Кэти были приличные биологические родители, отчего её так долго осматривают врачи?
Кэти выскочила из спортзала в слезах. Рыдания душили её, и медсестра Стейси увела Кэти в отдельный кабинет. Дэн тоже пошёл за ними и крепко захлопнул дверь. Пока они шептались в кабинете, несколько человек прошли медосмотр. Наконец Дэн вышел в коридор. У Кэти слабые почки, сказал он, и это означает, что ей запрещено беременеть и рожать детей.
Бедный Дэн! Он два года галантно ухаживал за Кэти, но теперь ему придётся смириться с тем, что Кэти никогда не родит ему ребёнка. Ему придётся искать другую девушку с хорошим генетическим паспортом.
Я не знал, как утешить Дэна и решил увести его подальше от наставников, потому что он начал нести откровенную чушь о том, что можно жить, как муж и жена, но без детей, зато по любви и быть счастливыми.
Жить в браке по любви, без детей? Да кто отважится зарегистрировать брак, в котором один из брачующихся признан неполноценным носителем генов? Будто Дэн не знает, что перед регистрацией брака работник загса устроит обязательную проверку всей информации на электронном чипе! Жить и зачинать детей лишь по любви, не думая о здоровье беременной и о полноценности потомства, могут лишь лесные варвары!
Пока я возился с Дэном, Алекс прислал мне на телефон хорошую новость. Здоровье Айрин в порядке. Более того: её ай-кью каким-то образом оказался на несколько порядков выше, чем у других девчонок! Кстати, медсестра Стейси по секрету сообщила, что у меня с Айрин абсолютная генетическая совместимость! Мы идеально подходим друг другу, как муж и жена. Правда, Айрин совсем этому не рада. Она не испытывает ко мне ни малейшей симпатии.
Чтобы как-то утешить Дэна, я рассказал ему обо всём, что написал мне Алекс. Дэн любит Кэти, но они не подходят друг другу; мы с Айрин – идеальная пара, но Айрин готова с вечера до утра мыть полы во всём интернате, лишь бы не идти со мной на танцы. И неизвестно, кому больше повезло – мне или Дэну. Дэн может влюбиться в другую девушку, а для меня с детства не существует никого, кроме Айрин. И какая мне радость от того, что у меня прекрасное здоровье и хорошие перспективы стать наставником, если Айрин никогда не полюбит меня и никогда не родит мне детей?
- Ты знаешь, Вэл, что-то неправильно в нашем мире, - неожиданно сказал Дэн. – Если наставник Питер узнает, как мы переживаем из-за девчонок, нас ждёт хорошая выволочка. Любовь не должна затмевать разум. Так полагают все цивилизованные народы.
- Сразу видно, что мы – потомки русских! – кисло улыбнулся я. – Нас предупреждали, что любовь делала наших предков безрассудными, глупыми и слабовольными, но мы всё равно желаем этой самой запретной любви!
В кармане Дэна пискнул телефон.
- Вот ещё новость, - сказал Дэн, прочитав сообщение. – Компьютерная программа показала, что мне нужно обратить внимание на Хелен. У нас одинаковые взгляды на жизнь и хорошая генетическая совместимость. А ничего, что я терпеть не могу эту задаваку? Она гордится тем, что у неё, в отличие от большинства из нас, есть родители. У неё даже есть собственный дом! Но разве мне не хотелось иметь дом, мать и отца? Разве я виноват в своём сиротстве? Мне некуда возвращаться, Вэл. Я гол как сокол и никем не любим.
- Нет, родители не позволят Хелен выйти за тебя замуж, - изрёк я. - Но может, это и к лучшему. Хелен – пустая девчонка. Она даже не умеет влюбляться.
Мы вышли из спортзала. Во дворе играла музыка, но лишь половина ребят из нашего класса была готова затеять танцы. Те, чей генетический паспорт оставлял желать лучшего, разбрелись по парку, желая быть подальше от веселья и суеты. Айрин не было среди оставшихся – очевидно, медсестра Стейси и ей послала сообщение о том, с кем идеально совместимы её гены, поэтому я вряд ли увижу Айрин в ближайшие дни на танцах.
Солнце палило, птицы орали о весне, а я был мрачнее тучи. Мысль о том, что после экзаменов и получения чипа наши с Айрин пути разойдутся навсегда, обдавала меня холодом, и будущее давило своей неотвратимой безысходностью.
Наконец-то сочинения, тесты и медосмотр позади. Для получения электронного чипа, позволявшего мне стать полноценным гражданином, оставалось лишь хорошо сдать экзамены.
Мои одноклассники зарылись в учебники и конспекты, а я никак не мог заставить себя подучить пройденный материал. Запретная книга, спрятанная на антресолях шкафа, будоражила моё воображение. Мне не терпелось прочесть её и осмыслить, и, заперев дверь комнаты, я наконец-то углубился в чтение.
Впрочем, назвать чтением это было нельзя. Я то и дело сбивался с мысли. Даты, события, имена с первых страниц перемешались в моей голове. Я несколько раз в отчаянии возвращался к исходной странице, но повторное чтение не приводило мой ум в порядок. Тогда я отвлёкся, чтобы сделать хоть какие-то выводы о прочитанном.
Итак, в запретной книге говорилось о том, что русские существовали с незапамятных времён. Когда Дева произвела на свет Младенца Христа, их история уже насчитывала 5500 лет! Вот это открытие! Если бы я дерзнул сказать такое на уроке, наставница Мэрил велела бы засечь меня розгами на глазах одноклассников! А если бы я рассказал о том, что русские князья были хорошо обученными воинами, то наставник Питер собственноручно выволок бы меня из класса и бросил в карцер! Нет, скорее всего, они бы решили, что я сошёл с ума, и направили бы меня на принудительное психиатрическое освидетельствование.
«Повесть временных лет». Я ничего не понял в этой странной книге. Но она была напечатана до Большой войны, и это обстоятельство ставило меня в тупик. Насколько мне известно, в то время русская нация ещё не делилась на «цивилизованных русских» и лесных варваров. Да и текст запретной книги, собственно говоря, не был под запретом. И даже теперь в наших учебниках есть из неё цитаты! Но, если даже в школе мы заучиваем слова из этой книги, значит, в подлинность её верят даже составители учебной программы! Тогда почему нам не говорят, что русская история началась задолго до вступления на нашу землю варягов? Неужели Айрин права, и русские имели древнейший язык и свою письменность – ведь как-то осталась в народе память о шести тысячелетиях до прихода варягов?! Как жаль, что я не могу спросить об этом наставника Питера! Боюсь, он снесёт мне голову, если узнает, как я готовлюсь к экзамену по истории.
Конечно, Айрин могла бы пролить свет на эти загадочные шесть тысяч лет. Наверняка она уже прочитала десятки запретных книг и многое понимает! Но разве она расскажет! Весь интернат знает, что я мечтаю стать наставником, то есть учить воспитанников тому, что хранит наша интернатская библиотека. А хранит она книги, содержание которых идёт вразрез с тем, во что верит Айрин!
Мои мысли прервало появление Алекса. Услышав стук в дверь, я спрятал книгу и впустил друга. С порога он ошарашил меня ужасающей новостью.
- Ты слышал? Дэн и Кэти вступили в интимную связь!
Я почувствовал, как земля уходит у меня под ногами.
- Но ведь медкомиссия запретила Кэти даже мечтать о мужчинах! Что теперь с ними будет?!
- Не знаю, - Алекс плюхнулся в кресло. – Полагаю, с Дэном проведут беседу, а Кэти… страшно подумать! Наставник Питер просто обомлел, когда застукал их в садовой беседке! Пойти против вердикта врачей, нарушить все мыслимые запреты! Такого никогда никто себе не позволял. Кэти, конечно, терять нечего, но Дэн… как он мог!
Мысли путались у меня в голове. Бедная Кэти! Бедный Дэн! Наставница Мэрил наверняка попросит отправить Кэти на принудительные работы вместо каникул.
- Теперь наставники устроят показательный процесс в назидание другим, - неуверенно сказал я, и Алекс согласно кивнул.
- Давай не будем думать об этом.
Мы долго молчали.
- Вообще-то я пришёл посоветоваться. Как твоя подготовка к экзаменам? У тебя есть ответ на билет номер один?
Вопрос Алекса застал меня врасплох. Теперь, после того, как я прочёл запретную книгу, я уже не знал, как ответить на вопрос номер один.
- «Неполноценность славянской нации в русских летописях»? Я пока не начал писать ответы.
Алекс пристально поглядел на меня и ухмыльнулся.
- Готов поспорить – ты уже прочёл запретную книгу!
- Чёрт! Я совсем забыл про неё! Прочту после экзаменов.
Ложь получилась малоубедительной, и Алекс вновь усмехнулся.
- Не ври. Ты наверняка прочёл и подумал о том же, о чём и я: как было бы здорово, если бы написанное в ней оказалось правдой! Если бы наша нация оказалась древнее, чем нам велено думать. Если бы предки русских были славными князьями и воинами, а не разбойниками и варварами. Если бы наша цивилизация оказалась мудрой и сильной, и нам не пришлось бы чувствовать вину из-за того, что мы русские…
- Прекрати! Нас могут услышать. Да, я думал об этом. Будет правильнее сказать, что только об этом и думал. Но если из написанного хоть половина – правда, значит, наставники нас обманывали? Значит, наши предки не были варварами? Они умели писать, воевать, строить города. Они имели своё государство! Они хранили традиции и побеждали другие народы!
О, если бы меня теперь слышал наставник Питер! Нет, я бы не вышел из этой комнаты, он прибил бы меня на месте…
- Ты очень смело фантазируешь, - изрёк Алекс. – Если рассудить здраво, в «Повести» нигде не написано, что истёкшие семь тысячелетий – это история славян. Но даже если наши предки и существуют с незапамятных времён, говорить об этом на экзамене нельзя. Я советую, убери-ка подальше запретную книгу. Не хватало, чтобы после истории с Дэном и Кэти всплыла история Айрин и лесных варваров! Тогда ни тебе, ни ей головы не сносить!
Алекс ушёл. Всё-таки он был надёжным другом, раз до сих пор не рассказал наставникам об Айрин.
Я открыл список экзаменационных вопросов по истории и понял, что не смогу ответить ни на один. Нет, я хорошо помнил всё то, о чём рассказывала на уроках наставница Мэрил. Но что-то непонятное начинало закипать во мне, когда я вспоминал эти уроки. Мысль о том, что русские ничем не хуже других наций, уже отравила моё подсознание. Я уже не хотел мириться с тем, что меня считают неполноценным по факту рождения. Я держал в руках книгу, в которой говорилось о том, что, когда зачиналась история цивилизованных государств, мои далёкие предки уже свысока смотрели и на запад, и на восток. Они целые тысячелетия прилежно вели летоисчисление, писали книги и управляли многочисленными племенами! Вот почему издевательскими и провокационными казались экзаменационные вопросы:
• «Триста лет несостоятельности русской государственности – история татаро-монгольского ига»
• «Прогрессивная политика Петра Первого как попытка приобщить отсталый народ к общеевропейским ценностям»
• «Влияние прогрессивной европейской культуры на русскую интеллигенцию 19 века»
• «Возникновение СССР. Социализм как роковая историческая ошибка»
• «Негативные последствия возрождение православия в 21 веке»
Несостоятельность. Ошибка. Вот слова, которые красной нитью проходили сквозь все 60 экзаменационных билетов. И вывод, который должен прозвучать после ответа на любой экзаменационный вопрос, мы всем классом заучивали наизусть: попытка самостоятельной государственности русской нации – огромная историческая ошибка, которую удалось исправить лишь мировому правительству».
Но могут ли целые столетия (или тысячелетия?) быть исторической ошибкой? Вот вопрос, который безжалостно сверлил мой усталый неискушённый мозг. И разве не было ошибок в истории других – цивилизованных - государств? Разве все они сразу пришли к демократии? Наверное, все люди слеплены из одного теста, и среди великих правителей запада было немало тиранов, деспотов и убийц. Наверное, не ради всеобщего блага на западе столетиями велись войны; правители – всего лишь обыкновенные люди, волею судьбы вознесённые над остальными.
Я лёг на постель, чувствуя под подушкой жёсткий корешок «Повести временных лет». Как жаль, что мне в руки попалась лишь одна запретная книга! В интернатской библиотеке по истории есть хрестоматии, в которых надёргано из неведомых источников множество цитат. В основном, это уничижительные заметки иностранцев о Древней Руси и о России. Нас заставляли учить их наизусть с первого класса, но никто из наставников даже не заикался о том, что русские имели потребность в самоопределении, в правдивой истории и великой культуре.
«У русских не было полноценной истории и культуры! Зато доподлинно известно, что русские своей неуёмной агрессией всегда возбуждали ненависть других народов, за что в итоге и поплатились. Поэтому, дети, запомните на всю жизнь: право решать государственные вопросы и вершить политику, право судить и принимать законы – это долг цивилизованных наций. А ваш долг – в послушании этим законам».
Голос наставника Питера гудел в моей голове, как заунывный колокол. «Повесть временных лет»… Лесные варвары… Кэти и Дэн… Что теперь с ними будет?
Мне страшно хотелось спать. Наверное, наставник Питер прав – интеллект русских не приспособлен к интенсивной работе ума. Я страшно устал… Я устал…
Утром у меня страшно болела голова.
Сидя на кровати, я предавался размышлениям о запретной книге, когда новая мысль пронзила меня, как молния. Читая запретную книгу, я предаю наставников! Я предаю людей, которых знаю без малого шестнадцать лет. Которые забрали меня из осиного гнезда – из вечно пьяной, нищей семьи. Которые сберегли меня от неминуемой смерти, дали образование и надежду на будущее.
Неужели я так увлёкся своими фантазиями, что из-за единственной запретной книги забыл всё то добро, которое для меня было сделано за шестнадцать лет? Людьми, которые ради воспитания сирот оставили уютный мегаполис, развлечения, путешествия и беззаботную жизнь?
Неужели я - неблагодарный подлец? А впрочем, что в этом удивительного? У меня, как и у всех воспитанников интерната, повреждённые гены. Мы можем облагородить наши чувства воспитанием и культурой, но это ничего не значит. Ведь не напрасно наш интернат окружён колючей проволокой, а выйти за его пределы можно лишь по специальному пропуску. Мы – потомки дикого народа, который нуждается в неусыпной опеке со стороны более просвещённых государств; кто знает, что взбредёт нам в головы на воле?
Раздумывая над этим вопросом, я совершенно запутался.
Когда пискнул телефон, я почему-то сразу подумал о Дэне и Кэти. И верно: наставница Мэрил ожидала нас на экстренный классный час.
В учебном корпусе, несмотря на то, что приглашён был лишь наш класс, царила суматоха. Все испуганно перешёптывались, пока наставница Мэрил не открыла аудиторию.
Мы расселись по местам. Ни Дэна, ни Кэти не было. Записка, под шумок прошедшая по рядам, извещала нас о том, что Дэн в карцере, а Кэти увезли в городскую больницу.
Наставница Мэрил оправила своё строгое чёрное платье и заняла место за кафедрой. Она была бледна и обескуражена.
- Я полагаю, дети, вы знаете, зачем мы собрались, и что будем обсуждать! Надеюсь, из сегодняшнего разговора вы сделаете правильные выводы.
Да, класс с нетерпением ловил каждое слово наставницы Мэрил. Треть из нас имели неудовлетворительное заключение медкомиссии. Иными словами, десять ребят из нашего выпуска не имели права заводить семьи из-за плохой наследственности. Электронное портфолио, заключённое в их будущем микрочипе, навсегда заклеймит их как людей второго сорта. Дети алкоголиков, наркоманов и проституток. Их с опаской будут брать на работу, как неблагонадёжных. Их не возьмут в образовательные и государственные учреждения даже разнорабочими. Каким-то чудом я, Дэн и Алекс не попали в этот позорный список.
Мне вдруг пришла в голову мысль о том, что я совершенно не помню своих родителей. Ни разу за шестнадцать лет они не пришли навестить меня, ни разу не позвонили, ни разу не прислали подарка. Некоторые ребята из интерната ездят на каникулы домой. Почему бы и мне не попробовать съездить к родителям? Не может быть, чтобы они напрочь забыли о сыне. В конце концов, если в их сердцах нет места для меня, то по закону я имею право хотя бы на часть жилплощади. После интерната я не буду бездомным, как другие, а это уже кое-что!
Я думал о своём и вполуха слушал наставницу Мэрил. Её назидания сводились к тому, о чём прекрасно знали воспитанники интерната. Больные не должны обольщать себя надеждой на брак и рожать детей. Больной человек обязан быть сознательным, то есть не должен наносить своему здоровью ещё больший вред и плодить ещё более неполноценных граждан. Любовь? Никакой любви нет. Кто верит в любовь, остаётся у разбитого корыта. Бедная Лиза, Катерина, Анна Каренина… Вот что бывает, когда глупый человек полагает, что влюблён! Нет любви среди взрослых, сознательных людей, а у тинэйджеров и подавно. Всё, что подростки называют любовью, на самом деле всего лишь игра гормонов в молодом организме. Кэти и Дэн ослушались наставников, поэтому понесут наказание. Дэн вместо каникул отправится на исправительные работы, когда признает вину и выйдет из карцера, а Кэти ждёт принудительная стерилизация.
Мы молчали, стараясь не глядеть на наставницу Мэрил.
Стерилизация? Мы были потрясены жестоким приговором, который заведующий интернатом вынес несчастной Кэти. В конце концов, медицина не стоит на месте, и со временем Кэти могла бы справиться с недугом и стать матерью. Значит, её уже отправили в больницу? Быть может, она уже искалечена безжалостной рукою хирурга… Бедная Кэти!..
После классного часа я зашёл в учительскую.
Наставник Питер выслушал меня и нашёл правильным моё решение посетить родительский дом.
- Вэл, пару недель назад я видел твоего отца, но это было не очень приятное зрелище. Пьяный, опустившийся, он полез в драку и едва не ударил меня ножом. Я не стал вызывать полицию.
- Вы видели моего отца?
- Да, Вэл.
- Он спрашивал обо мне?
- Да. Твой отец помнит, что у него есть сын. Но я не могу обещать, что он достойно встретит и примет тебя. Будь осторожен.
- А мама?
- Твоя мать давно умерла. Прости, мне было неловко сообщить тебе об этом…
Ещё через полчаса я получил письменное разрешение покинуть интернат, немного денег и адрес дома, из которого меня забрали шестнадцать лет назад.
Я собрал сумку – самое необходимое, попрощался с друзьями и покинул жилой корпус.
Мне оставалось несколько шагов до пропускного пункта, когда я увидел Айрин. Она спешила в парк, беспокойно оглядываясь. Подмышкой она прятала какой-то свёрток. Я догадался - это была ещё одна запрещённая книга!
Не помню, какие мысли закружились в моей голове. Я осторожно пошёл за Айрин, скрываясь за деревьями.
В дубовой аллее кроны шумели густой весенней листвой. Айрин добрела до ограды. За каменной стеной с колючей проволокой начинался лес.
- Айрин! – позвал я.
Айрин испуганно обернулась. Её губы сложились в презрительную ухмылку. Я почувствовал, как у меня упало сердце. Где бы я ни окликал Айрин – в классе, на прогулке, на танцах, - она всегда брезгливо морщилась, как будто ей вливали в горло ядрёный лимонный сок.
- Ты?
- Я всё знаю про тебя, Айрин. Те, что называют себя «настоящими русскими», приносят тебе запретные книги, вот почему ты не учишь нашу историю! Ты хочешь сбежать к мятежникам в лес, я прав?
- Дурак! – Айрин сделала притворно обиженное лицо, но я чувствовал, как колотится под одеждой её взволнованное сердце.
- Покажи, что ты прячешь подмышкой! Я уверен, это книга, которую нельзя читать воспитанникам интерната! Я хочу знать, о чём она.
- Отстань!
Я схватил Айрин за руку, но она ловко перебросила свёрток через забор и ударила меня по лицу. Возможно, она подумала, что я хочу отобрать запрещённую книгу, чтобы показать наставникам.
- Не бойся, я ничего не скажу наставникам! Но нам нужно поговорить. Послушай меня, пожалуйста…
Мне давно не терпелось объясниться с Айрин. Я задумал признаться ей в любви, но всё время откладывал это важное решение в долгий ящик. Мне хотелось казаться привлекательным во всех отношениях, поэтому я решил сначала сдать на отлично экзамены и получить электронный чип, затем решить квартирный вопрос, а потом уже напомнить Айрин о нашей идеальной генетической совместимости. Но, увидав её с очередной запретной книгой, я внезапно задался вопросом: как лесные варвары умудрялись проникнуть на территорию интерната, чтобы подложить книги в дупло дуба? Неужели где-то есть лазейка? Скорее всего, есть, а это означает, что Айрин может в любую минуту исчезнуть навсегда из моей жизни. Нет, я не мог с этим смириться! Я должен был признаться ей в любви, здесь, немедленно; я должен был сказать, что скорее умру сам, нежели выдам её наставникам, но едва я собрался произнести эти важные слова, чья-то тяжёлое обрушилось на мой затылок, и я потерял сознание.
**************************************
Очнулся я от холода. Несмотря на то, что глаза мои были закрыты, а руки грубо связаны, я понял, что лежу на влажной траве.
Сон (или обморок?) отступал, но мне отчаянно не хотелось приходить в себя, потому что настоящее не сулило ничего хорошего, а в забытьи я грезил об Айрин. Смеясь и звонко шлёпая босыми ногами по воде, она убегала от меня, как будто играла со мной в догонялки. Переполненный счастьем, я нагнал Айрин и хотел поцеловать, но она со смехом вырывалась из моих объятий. Солнце садилось; на море начинался прилив. Мы были одни на берегу. Я схватил руку Айрин и жадно поднёс её к губам…
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что лежу в шалаше из еловых веток, а то, что в полудрёме я принял за шум прибоя, оказалось ветром в могучих кронах.
Напротив меня, положив на колени ружьё, сидел охранник. Светловолосый, с насмешливыми холодными глазами, он был чуть-чуть постарше меня. На нём были штаны болотного цвета и такая же куртка.
Мы долго и молча разглядывали друг друга. Он – с любопытством и снисходительностью; я – с интересом и тайной завистью. В тот момент, ещё не избавившись от обаяния сна, я отчего-то подумал, что этот парень непременно должен нравиться Айрин. Как и все повстанцы, выросшие на воле, он был высок и широк в плечах, и ни один воспитанник интерната не смог бы одолеть его в поединке.
Заметив мой неподдельный интерес, охранник широко улыбнулся. Его улыбка не показалась мне отвратительной, хотя в душе я с каждой минутой всё больше и больше ревновал к нему Айрин. Парень явно наслаждался своим превосходством. Очевидно, повстанцы, притащившие меня сюда, велели ему меня охранять.
- Ну, пришёл в себя? Голова сильно болит?
Я не знал, что ответить. Разве есть в лесу врач, чтобы оказать первую помощь? Да и достоин ли я по их понятиям сочувствия? Эти жестокие люди иногда прорываются в город и совершают теракты, не задумываясь, что причиняют кому-то боль. Я решил благоразумно промолчать, чтобы не раздражать собеседника.
Не дождавшись ответа, парень притянул к себе мой рюкзак и запустил в него руку. Он наблюдал за моей реакцией, но я отнёсся к обыску с привычным равнодушием. Наставники иногда перетряхивали наши вещи в поисках сигарет, а также просматривали переписку в телефонах. Никто из воспитанников не возражал – это делалось для нашего же блага.
Парень по очереди доставал из рюкзака свитер, пропуск, телефон с наушниками, деньги, выданные на дорогу наставником Питером, пару учебников и, наконец, запретную книгу.
Мой охранник внезапно нахмурился. Он встал и грубо схватил меня за ворот куртки.
- Признавайся, кому ты показывал эту книгу?!
- Никому.
- Врёшь!
- Он говорит правду. Оставь его, Влад!
Волосы Айрин – как и много лет назад – были туго заплетены в косу, и я невольно залюбовался ею, забыв о боли в затылке.
- Если бы он рассказал кому-нибудь о книге, вряд ли бы мне позволили покинуть на неделю интернат. За мной бы следили наставники, а полиция давно всех нас повязала!
Влад – так звали белобрысого парня – на минуту задумался и спросил у Айрин:
- Как тебе удалось выпросить разрешение покинуть интернат? У тебя ведь нет родных в мегаполисе!
- Я сказала наставникам, что еду с Вэлом к его родным.
- И тебе поверили? А кто такой Вэл?
Айрин кивнула в мою сторону.
- Этот? – Влад с недоумением уставился на меня. – А почему именно с ним?
- Вообрази: у нас идеальная генетическая совместимость!
- Чего?
- Из нас получится идеальная пара. Так сказали доктора и психологи.
Айрин залилась смехом, а Влад нахмурился.
- Генетическая совместимость, говоришь… А как же любовь? – он опустился возле меня на траву. Его взгляд пронизывал меня насквозь, но страха я не почувствовал. – Вы, интернатские, ничего не понимаете в любви! Вас размножают, как скот. Разве нормальные юноши и девушки должны вступать в брак с подачи посторонних, ничего не знающих о них людей?
- Я люблю Айрин, - спокойно ответил я.
Повисло молчание.
Почему я раньше не мог признаться Айрин в любви, но говорю об этом сейчас, в самый неподходящий момент? Быть может, потому, что она так непринуждённо щебечет с Владом? Я всегда мечтал о том, что скажу эти важные слова в садовой беседке или в дремучих аллеях под луной. В нашей интернатской жизни было много захватывающих событий: прогулки по побережью, фестиваль роз, танцы в сквере… Как глупо признаваться в любви теперь, когда у тебя связаны руки и есть посторонний, считающий всякого пришельца из мегаполиса недочеловеком!
- Ты слыхала, Иринка? Он влюблён! Только этого нам не хватало! Эй, ты, как там тебя…
- Вэл – по-нашему Валентин. Валя! - подсказала Айрин. – А ты что же, правда, в меня влюблён?
Последние слова она произнесла с весёлым любопытством, словно речь шла не о первой любви, а о походе в зоопарк.
Наверное, в тот момент я ощутил не просто укол ревности. Я почувствовал почти физическую боль, глядя на то, каким несерьёзным отношением было встречено моё признание. Конечно, Айрин не могла догадываться, сколько бессонных ночей я страдал от бессонницы и от волнений плоти. Но мне всё равно было обидно.
- Твой ухажёр стал бы неплохим партизаном – слова из него клещами не вытянешь! – усмехнулся Влад.
- Какой из него партизан! Валька хочет стать наставником обучающейся молодёжи!
- Кем?
- Наставником. Будет с кафедры пугать детей лесными варварами. Скажет, что мы – дикари, потому что живём в лесу, как звери.
Лицо Влада вдруг налилось кровью, и он процедил сквозь зубы:
- Звери – не мы, а те, кто загнал нас в леса! Те, кто отнял у нас землю, историю, культуру. Кто насильно отобрал детей у родителей, чтобы воспитать из них бессловесных рабов. Рабов, чья жизнь не стоит ломаного гроша. Рабов, которые бы навсегда забыли о славных предках и верно служили новым господам…
- Не заводись, Влад! – Айрин обняла его за шею. – Он всё равно ничего не понимает.
- Конечно! Он же выпускник интерната! – парень пнул мои учебники, испачкав грязью страницы. - Что будем с ним делать?
- Отпускать его обратно в интернат нельзя, он может проговориться. Пускай решают командиры. Валя, ты ведь не торопишься обратно к наставникам?
- Вэл, а не Валя! - раздражённо поправил Влад. – Не называй его так. Он должен сначала заслужить русское имя.
Я равнодушно слушал их разговор. Что ж, я готов читать запрещённые книги и заслужить русское имя, если этого хочется Айрин. А что оставалось делать? Мой соперник, которому она улыбалась и которому доверчиво клала руки на плечи, превосходил меня во всём. Он был здоровее, увереннее и смелее меня. У него было оружие и «правильные» знания об истории славян. Он не боялся жить в лесу и наверняка успел совершить много «подвигов» против полиции.
- Что я должен делать? – спросил я. – Может, для начала вы развяжете мне руки?
- Чтобы ты лапал ими чистую славянскую девушку? – усмехнулся Влад. – Не дождёшься!
Влад проверил ружьё и застегнул куртку.
- Куда ты собрался? – удивлённо спросила Айрин.
- За нами скоро придут, но я успею кого-нибудь подстрелить на ужин.
- А мы?
- Пока я охочусь, займи его чем-нибудь, - Влад поднял с земли станинную книгу и вручил Айрин. - Попробуй для начала объяснять этому недоумку, о чём было написано в «Повести временных лет».
Он ушёл в чащу, оставив нас в шалаше. Несмотря на запрет, Айрин развязала мне руки.
- Спасибо, - я растёр затёкшие запястья. – Почему ты сделала это? А вдруг я захочу сбежать?
- Глупый! Ты всё равно не выживешь в лесу. Мы далеко от города, и найти дорогу обратно непросто. К тому же в лесу можно стать добычей диких зверей. Разве ты сможешь прокормиться и защититься в одиночку? Нет! Так что сиди и слушай. «По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт»...
За нами пришли, когда Айрин рассказывала о княгине Ольге. Оказывается, так звучит по-русски имя «Хэльга». Я знаю всего одну Ольгу-Хэльгу: повара интернатской столовой. Её имя всегда ассоциировалось у меня с горячим супом и гамбургерами, но теперь я буду обливаться ледяным потом, вспоминая это имя. Наверное, был здравый смысл в том, что наставники использовали лишь отрывки из старинных документов и опускали подробности некоторых событий. И как после казни Ольгой древлян не верить в то, что наши русские предки не были жестоки? Но Айрин почему-то гордится ими! Не удивлюсь, если и для меня их потомки выдумают какую-нибудь изощрённую пытку.
Пришедшие солдаты вновь связали мне руки, и мы пошли вглубь леса. Вскоре к нам присоединился Влад – он нёс на плечах подстреленную косулю. Солдаты встретили его возгласом одобрения. Один из повстанцев – широкоплечий и высокий мужчина с окладистой бородой – играючи взвалил косулю себе на шею, избавив Влада от тяжкой ноши.
Мы шли, увязая во мху. Я не видел под ногами тропинок или примятой травы, но догадывался, что повстанцы и без навигатора прекрасно знают дорогу. Очевидно, у них была выработана система заметок, которая действовала наподобие городских дорожных знаков. Несколько раз я примечал зарубки на елях, но смотреть приходилось, в основном, под ноги. Местность была болотистая, и через час я изрядно вымотался.
Было решено сделать привал у ручья.
- Почему ты всё время молчишь? Тебе не интересно, куда мы идём? – спросил Влад.
- В лагерь повстанцев, - невозмутимо ответил я.
Вода из родника была вкусна и прозрачна. От холода у меня ломило зубы, но сердце наполнилось странным весельем. Мне не было страшно среди этих людей, хотя для них я не был другом, скорее - наоборот. За час совместной пешей прогулки по лесу никто не бросил на меня презрительного взгляда.
Бородач, несший косулю, с наслаждением растянулся на земле. Другие расположились возле ручья и заговорили о своём.
Солнце изредка проглядывало сквозь деревья. Влад сел ближе ко мне. Разговоры старших ему не были интересны, и он снова начал пытать меня вопросами.
- А вот скажи, вам правда с утра до вечера говорят, будто мы – дикари, живущие в лесных пещерах, как звери?
Я взглянул на него и вспомнил, что лет двенадцать назад мы, глупые мальчишки, так же бесцеремонно разглядывали «дикую Айрин».
- Да, нам так говорят.
- И что мы одичали от глупости предков, которые не пожелали жить под игом мирового правительства?
- Под покровительством, а не под игом, - уточнил я.
- Разницы нет! – отрезал Влад. – А про то, что когда-то Россия была огромной державой, вам не говорят? Про великие победы и открытия? Про великих полководцев, писателей, композиторов? Про подвиги простых людей, о которых можно бесконечно снимать кино и писать книги?
- Влад! – мягко сказала Айрин. – О чём ты говоришь?! Он ведь даже имени своего не знает! Вэл. Разве это имя? На самом деле его зовут Валентин Александрович Москвин.
Наверное, в тот момент моё лицо выглядело так глупо, что Айрин рассмеялась.
- Да-да! Так будет значиться в идентификационном чипе.
- Откуда тебе известно? – с недоверием спросил Влад.
- Случайно увидала документы на столе секретаря заведующего интернатом. Москвин! Красиво звучит, правда? Я даже немного завидую тебе, Валька! Похоже, твои далёкие предки жили в столице!
Я был в полном замешательстве. Москвин? Почему Москвин? Откуда такая фамилия? Айрин увидала растерянность на моём лице и вновь засмеялась.
- Ну и кто из нас дикарь? Не знаешь своей фамилии! А я всю жизнь помнила о том, что я – Ирина Аркадьевна Фомичёва.
- Что значит – Москвин? В древности был такой город – Москва, – я тщетно напрягал извилины, стараясь вспомнить уроки истории и литературы.
- Он и теперь существует. Только жить там небезопасно, - пояснил Влад. – Уровень радиации после бомбардировок зашкаливает.
- Расскажи мне про Большую войну, - попросил я. – «Настоящие русские» ведь ушли в леса после войны?
- Да. Сто лет назад в мире назрело множество конфликтов. Народы и страны и раньше воевали друг с другом, но у них не было такого разрушительного оружия. Наша страна называлась Россия, и в ней проживали великие люди!
Влад вдруг замолчал. Он стал похож на школьника, внезапно забывшего урок у доски.
- А что было дальше? – с нетерпением спросил я.
- Мы мало знаем о славе великой России, - сказал с сожалением Влад. – Мне трудно объяснить, какой она была, когда нас втянули в эту войну. Говорят, в семьях было много детей, и они учились в школах, а не в интернатах за колючей проволокой. До войны не было электронных чипов под кожей. Ты мог жить, как хочешь, думать, что хочешь, и любить того, к кому испытываешь симпатию. Русские тогда любили заниматься умственным трудом – писали книги, преподавали в школах и университетах, изобретали удивительные вещи в конструкторских бюро. Теперь русским в мегаполисах этим заниматься запрещено.
- Ты говоришь фантастические вещи!
- Я ничего не придумываю. Вы теперь даже не знаете, что такое оружие, потому что русских не берут ни в армию, ни в полицию. Наши предки славно воевали, и нас боялись. Чтобы искоренить в русских воинский дух и поработить, завоеватели стали отбирать у непокорных людей их собственных детей и воспитывать их в интернатах. Там детям внушают, что их нация не принесла в мир ничего, кроме зла. Да ты и сам прекрасно знаешь, чего говорить! Ваши наставники решают, кто достоин быть родителем, а кто – нет; кто станет чернорабочим, а кого допустят прислуживать господам. Вы – рабы электронного чипа; если его отключат, вы не сможете получать продукты, пользоваться транспортом, жить в тёплых домах. Вас никто не станет лечить, тем более – защищать перед законом.
- Всё так, - кивнул я.
- Но не все русские смирились с позором. Многие отчаянно сопротивлялись. Когда силы повстанцев истощились, было решено спасаться в лесах. Как говорится, с потерей Москвы не потеряна Россия… С тех пор мы прячемся в лесах от патрулей и дронов. И с каждым годом нас всё больше! Некоторые отчаявшиеся сами бегут к нам из городов. Мы удаляем им электронные чипы, и они становятся свободными, как мы! Ты никогда не мечтал о такой свободе?
- Я не умею жить в лесу. Не представляю, как можно жить среди диких зверей, под открытым небом.
- Ничего. Очень скоро тебе представится возможность оценить свои силы, - усмехнулся Влад.
Лагерь повстанцев находился в такой глуши и был так хорошо замаскирован, что никакой дрон не смог бы его отыскать. Более того – не знающий о мятежниках человек мог бы спокойно пройти невдалеке от территории лагеря, не заметив землянок и палаток, затянутых лозняком.
Едва мы вошли на территорию лагеря, нас приветствовали повстанцы. Некоторые с любопытством глядели в мою сторону и перешёптывались. Влад велел Айрин отвести меня в одну из палаток подальше от любопытных.
Я заметил, что в лагере было много женщин и малолетних детей, но не было ровесников Влада. Быть может, это и стало причиной того, что всю дорогу он не давал мне покоя – ему был нужен собеседник и младший товарищ.
Вскоре в палатку принесли ужин – копчёную рыбу. Мне есть не хотелось – я слишком устал от изматывающей прогулки по болотам и бурелому.
Когда я проснулся, в небе сверкали крупные звёзды. Мне никогда не доводилось спать в лесу, и теперь я был очарован грозной красотою ночного неба.
- Тебе холодно? Мы можем пойти в землянку, - голос Влада устало прозвучал из темноты. Он снова караулил меня, и я был почти уверен в том, что его рука привычно сжимает ружейный приклад.
- Не беспокойся, не холодно. Но мне нужно задать один вопрос. Не смейся, это для меня очень важно. Ты любишь Айрин?
Вопрос был некстати, но я не мог думать ни о чём другом. Я давно уже заметил: о чём бы я ни начинал размышлять, образ Айрин не выходил у меня из головы. Я даже не сожалел о несостоявшемся знакомстве с отцом.
Влад усмехнулся – я почувствовал это, не видя его лица.
- Неужели это единственное, что тебя волнует? Ты даже не спросишь, зачем тебя сюда привели и каково твоё будущее?!
Моё будущее? Оно зависит от настроения Айрин, и предугадать его невозможно. Если она скажет: «Возьми у Влада ружьё и застрелись, гадкий наставник обучающейся молодёжи!» - мне не останется ничего другого, как застрелиться. Когда Дэн тенью ходил за Кэти, мы смеялись и называли его «тряпкой». Теперь я понимаю, как глупы мы были.
Я молчал и выжидал ответа на свой вопрос.
- Я не люблю Ирку, - ответил наконец Влад. – Я не могу в неё влюбиться, даже если бы очень захотел. Из-за неё погиб мой отец.
Влад – просто друг? У меня отлегло от сердца.
- Как это случилось?
- Это случилось давно, лет двенадцать назад. Ирка была мала. Однажды она убежала от матери и потерялась в лесу. Её мать и несколько добровольцев отправились на поиски, а нарвались на полицейский патруль. Полицаи расстреляли их всех, не пожалели даже женщину. Ирка до сих пор до мелочей помнит тот день. Её отвезли в интернат, а мать, мой отец и ещё двое других остались лежать в лесу. Вот как было дело.
- Я тоже помню тот день, - отозвался я. – У Айрин была большая косища! Айрин была сильно напугана, но с ней так грубо обращались надзирательницы! Неужели прошло двенадцать лет? И всё это время ты не можешь простить ей смерть отца?
- Не могу. Мой отец… Если бы ты знал, каков он был, ты бы меня не осуждал! Ира тоже не может простить себе гибель матери. После её смерти Иркин отец не пожелал знать другой женщины.
- У Айрин есть отец?!
Не знаю, отчего эта мысль вселила в меня ужас. За долгие двенадцать лет я свыкся с мыслью о том, что родители Айрин погибли. В прекрасных мечтах она была моей, и я не был готов делить её с кем-то ещё. И теперь я боялся спросить Влада, каков отец Айрин, что он думает о жителях мегаполиса, а главное – позволит ли мне дружить с Айрин?
- Да, у Ирки есть отец. Он - отличный командир. Весь ваш паршивый городишко держит в страхе! Ты слыхал о взрывах в гуманитарном центре имени А. Даллеса? А о подрыве памятника однополым парам?
Да, я помнил о нашумевших терактах, в которых пострадало более ста человек, в основном, иностранцы. Но мне в голову не могло прийти, что к этим акциям может быть причастен отец Айрин!
Наверное, я имел глупейший вид, потому что Влад ободряюще хлопнул меня по плечу.
- Завтра вы познакомитесь. Есть сведения, что Аркадий Иванович успешно завершил очередную вылазку в логово врага и к утру будет в лагере! А теперь давай-ка спать. Полночь уже.
Влад положил ружьё у изголовья и вскоре затих.
Я лежал с открытыми глазами. Сколько же нового я узнал за один день! А завтра… завтра я увижу её отца! И я почти был уверен в том, что мы не станем друзьями, ведь всё, чему нас учили в интернате, здесь не имело никакой цены. Отличные отметки? Все наши знания оказали ложью. Портфолио на электронном чипе? «Настоящие русские» убеждены в том, что это - зло. Повстанцы свободны от всевидящего ока мирового правительства, им для выживания не нужен чип. «Настоящий русский» с детства готов защищать своё достоинство с оружием в руках; он не боится спать на голой земле под открытым небом; у него есть ценности, за которые не страшно умирать.
Я лежал, обессиленный, и смотрел в небо. Меня одолевала хандра. Я потерял всё, что можно потерять: надежду на будущее, любимую девушку и личную свободу. Я даже не успел повидать отца. Узнав от Влада о том, что среди русских было много не покорившихся игу мирового правительства, я вдруг в мечтах вообразил, что мой отец мог быть одним из непокорных, но жизнь сломила его, и он пристрастился к спиртному не от греховной природы, а от безысходности и отчаяния. Отчего нет? Впрочем, это уже не так важно. Важно другое: лишившись прежнего смысла жизни, я не понимал, что мне теперь нужно делать и о чём думать. Очевидно, придётся заново изучить историю славянства и научиться выживать без благ цивилизации, как это делают «настоящие русские». Что ж, пусть будет так. Ради Айрин я готов даже поверить в то, что мир был сотворён более шести тысячелетий назад. Айрин, вечная Айрин…
Я проснулся от резкого света – солнце стояло в зените над верхушками елей.
Напротив меня, обхватив руками колени, сидела Кэти.
Кэти?
Я вскочил от неожиданности.
Да, это была она - счастливая, заразительно смеющаяся и немного утомлённая. Я жадно глядел на неё и не мог поверить. Кто привёл её в лес? Почему она так беззаботно улыбается, когда должна безутешно тосковать о разлуке с Дэном?
- Вэл, как долго ты спал!
- Кэти… Это не сон? Ты здесь?
Насладившись моим смятением, Кэти начала рассказывать. Из её сбивчивого рассказа я понял, что «настоящие русские» совершили вылазку в мегаполис. Объектом их стремительного нападения стала женская больница. Разоружив охрану и скрутив врачей, повстанцы освободили приговорённых к стерилизации девушек и женщин, чтобы укрыть их в лесах от полиции и дать им возможность стать матерями. Там же, в больнице, их избавили от символа позорного рабства – электронного чипа. Командовал дерзкой вылазкой Аркадий Иванович Фомичёв – отец Айрин.
Кэти восторженно щебетала о том, что юных воспитанниц интернатов не успели положить под нож, а значит, у неё есть шанс родить Дэну ребёнка!
Всё происходящее казалось мне похожим на сон. Слишком круто повернулось колесо фортуны. Кэти свободна! Интересно, сидит ли Дэн в карцере? Зная его упрямый характер, я предположил, что из карцера он выйдет нескоро.
- Представляешь, Вэл, оказывается, нам с Дэном для счастья достаточно было всего лишь оказаться за пределами интерната и укрыться в лесу среди тех, кого мы были приучены бояться и ненавидеть! Мне так хочется увидеть Дэна!
Наверное, она могла бы трещать целый день о своём Дэне, но вошла Айрин и сказала:
- Валька! Тебя хочет видеть мой отец.
Я тяжело поднялся. Предстоящая встреча меня совсем не радовала.
- Поторопись! Нам ещё нужно послушать проповедь старца Феофила.
- А кто такой этот старец?
- О, это очень уважаемый человек! Ему целых сто пять лет! Он родился до Большой войны и видел её собственными глазами. И ты, Катя, тоже приходи на проповедь.
- Хорошо. Я приду, - ответила счастливая Кэти.
- Послушай, Айрин, ты не знаешь, о чём твой отец хочет со мной поговорить? – мне было неловко признаться, как я боюсь её отца.
Айрин пожала плечами.
Мы вышли из палатки. Я поискал глазами Влада, но его нигде не было. Хотя мы и были знакомы меньше суток, мне вдруг стало тоскливо без его насмешливых глаз и бесконечных разговоров. Казалось, я знаю его целую вечность, и мысль о том, что мой новый друг может внезапно и надолго исчезнуть, была непереносима.
Мы с Айрин спустились в землянку.
Полуседой мужчина средних лет разглядывал карту города, разложенную на столе. Несмотря на мою предвзятость, его лицо с резким изломом бровей и крупным носом показалось мне мужественным и приятным.
Я терпеливо ожидал, когда отец Айрин обратит на меня внимание.
- Папа! Это и есть Валя, о котором я говорила.
- Ну, здравствуй.
Он не протянул мне руки, но ради Айрин я подавил обиду.
- Не удивляйся тому, что я не спрошу, откуда ты родом и о чём думаешь. Я знаю о тебе достаточно со слов Иры – она рассказывает обо всём, что происходит в интернате. Ты – друг Дэна и Кэти, не правда ли?
Я молча кивнул и вдруг заметил на столе командира свой пропуск, выданный наставником Питером, и бумажку с адресом. Меня прошиб пот. Почему мой адрес вызвал интерес Аркадия Ивановича? Быть может, он знал моего отца? Я ожидал с нетерпением нового вопроса, но командир, бросив взгляд на клочок бумаги, спокойно спросил:
- Айрин говорила, что тебя никогда не навещали родные. Куда же ты собирался отправиться на каникулы?
- Я собирался познакомиться с собственным отцом. Меня забрали из семьи, потому что отец был алкоголиком, а мать умерла.
- И он никогда не пытался найти тебя?
- Наставник Питер сказал, что когда меня забирали, отец не только не препятствовал – он даже не взглянул в мою сторону, - во мне начала закипать злоба. - Вас удивляет то, что мне интересно поглядеть на человека, который ни разу не вспомнил обо мне за шестнадцать лет? Я просто хочу знать, почему он никогда меня не любил, и, может, найти оправдание его поступку.
Повисло молчание.
Как, должно быть, нелепо прозвучала эта фраза – «познакомиться с собственным отцом»! Прийти через много лет в собственный дом, как в гости!
Сердце сжалось во мне от боли. Я подумал, что этот суровый правильный человек никогда не позволит мне встречаться с его дочерью. Кто я есть? Безродное ничтожество, которое лишь в шестнадцать лет узнало своё настоящее имя, отчество и фамилию.
Справедливости ради надо заметить, что мы, интернатские, всерьёз полагали, что отчества и фамилии есть лишь у тех ребят, кого на выходных навещали родственники. Эти счастливчики хранили в памяти хотя бы несколько поколений своих предков. Но таких баловней судьбы в интернате насчитывалось не более десятка, ведь в интернат поступали подкидыши из беби-боксов, а так же те малыши, родители которых отбывали немалые сроки в лагерях тюремного типа.
Я вдруг поймал себя на мысли о том, что мучительно завидую Айрин. У неё был настоящий отец! Он никогда бы не бросил дочь на чужих людей, никогда бы не оставил её у дверей интерната, чтобы наслаждаться свободой и вседозволенностью.
- Извини, парень, но с сыновними чувствами придётся повременить. Пока останешься с нами. Теперь, когда тебе известно местоположение нашего лагеря, ты можешь стать потенциально опасным. Ведь ты покинул интернат не по доброй воле, так?
Да, так. Затылок, по которому Влад умело прошёлся прикладом ружья, довольно сильно побаливал. Как ни странно, но ни вчера, ни сегодня с утра я не тяготился ноющей болью. А может, у меня просто не было времени её замечать. В интернате, если воспитанник получал травму, его сразу вели в медпункт. Но теперь меня окружали люди, которые считали лёгкое сотрясение мозга не страшнее укуса комара. Однако, пораскинув умом, я нашёл, что решение командира не сильно меня огорчило. Мне представился шанс узнать правду о «настоящих русских», которыми нас с малых лет пугали надзирательницы. Я могу, не таясь от наставников, читать запрещённые книги. Я увижу старика, который собственными глазами видел Большую войну! Здесь – любимая Айрин, которую у меня отчего-то не поворачивается язык называть Ириной.
А что ожидало меня дома? Полагаю, ничего хорошего. Загаженная квартира, чуждый пьяный отец. Нет, всё-таки хорошо, что я оказался в плену у «настоящих русских».
- Папа, мы ни в коем случае не должны отпускать Валю! Разве можно допустить, чтобы ему вживили электронный чип?
- Нет, конечно. Но и удерживать человека против его воли мы долго не можем. Валентин должен, наконец, узнать, кто такие «настоящие русские», и если в нём есть хоть капля достоинства, он станет одним из нас. Займись его воспитанием, дочь.
- С удовольствием! К тому же, кроме Вали, у нас большое пополнение. Сколько девушек и женщин вы вчера освободили?
- Почти тридцать. Они однозначно пополнят наши ряды. А теперь идите. Скоро начнёт свою проповедь старец Феофил.
Айрин взяла меня под локоть, и мы вышли, чувствуя на себе долгий, усталый взгляд командира.
- Тебе понравился мой отец? – полюбопытствовала Айрин. – Он немного суров, но ты, кажется, пришёлся ему по нраву.
- Я?
- Папа очень жалеет интернатских. Особенно тех, у кого есть живые родители. А ты часто в детстве мечтал о родителях? Какими ты их воображал?
Я не нашёл, что ответить. Да, мне хотелось иметь родителей. Но какими они бывают, что думают и как любят детей, я не имел ни малейшего понятия. С таким же успехом Айрин могла спросить меня о временах года на планете Глизе 581 с. В семейных вопросах я был полный ноль.
Не дождавшись ответа, Айрин сказала:
- Сейчас мы позавтракаем, а потом пойдём слушать проповедь старца Феофила. Ты должен слушать очень внимательно!
Я обещал.
Старец Феофил восседал на высоком березовом пне, а вокруг на траве расположились слушательницы. Я догадался, что это и были те девушки и женщины, которых спасли вчера солдаты Фомичёва. Старец по-доброму глядел на них своими слабыми выцветшими глазами и довольно поглаживал бороду.
- Чадушки мои! – голос у старика оказался надтреснутым и тонким. – Ещё вчера вы были рабынями: за вас решали, можно ли вам любить и рожать детей; вас использовали на тяжёлых работах и платили за труд жалкие гроши. И вы терпели такое обращение, потому что считали его справедливым. Вы никогда не знали гордости за нацию, к которой принадлежите. От вас скрывали, что вы являетесь потомками великого народа! А ведь ещё сто лет назад наши предки строили на своей земле огромные города; ещё совсем недавно русские совершали научные открытия, побеждали врагов в честной войне, создавали шедевры живописи и литературы! Никто не смел нам указывать, как жить, кого любить и что думать. Но весь этот прекрасный мир рухнул в одночасье – в тот день, когда началась Большая война.
Старик на минуту задумался, затем продолжил:
- Конечно, вы кое-что слышали о Большой войне. И вероятно, вам внушали, будто русский народ более других хотел кровопролития. Но это – неправда. Ваши предки, как могли, всегда боролись за мир и справедливость. Поверьте, нет на земле больше такого народа, который бы пролил столько крови ради спасения и счастья других. Увы! Западная цивилизация никогда не понимала и не ценила истинного благородства и справедливости! И всегда находились подлые люди, которые объединялись против России и развязывали войны, а русские в одиночку сражались с безумным и жестоким миром. Запомните, дети мои, и передайте потомкам: ваши предки не жалели крови и отдавали жизни за то, чтобы новые поколения имели шанс родиться и с гордостью называться русскими!
Старец Феофил замолчал, чтобы перевести дух. То ли годы брали своё, то ли тяжкие воспоминания заставили учащённо биться его слабое сердце. Немного отдышавшись, он продолжал:
- Когда наш народ потерял независимость, завоеватели установили свои законы, равных которым по жестокости не знала человеческая цивилизация. Сначала нам хотели запретить называться русскими, чтобы память о нашем народе навсегда исчезла с лица земли. Но Россия занимала одну шестую часть плодороднейшей суши, и нелепо было бы говорить о том, что в течение тысячелетий никто не заселял эти территории. Тогда захватчики задумали переписать великую историю России, в которой народу-богоносцу отводили уничижительную роль. Нашим детям стали внушать, что русские никогда не были великими. Им говорили: «Ваши отцы, и деды, и отцы ваших дедов были кровожадными, тупыми и ленивыми пьяницами! Вы – неполноценная нация, которой не нужны ни образование, ни культура». «Но тираны и глупцы найдутся в любом народе, ведь так? - возражали наши деды. – Разве не русские создали прекрасные города и дороги, литературу и театр, школы и университеты?». И тогда завоеватели под разными надуманными предлогами стали забирать детей из семей. Несчастных малышей отдавали в спецшколы и интернаты, где их учили быть рабами и каяться в том, что они родились русскими. Им преподавали гнуснейшую историю и извращённо толковали родную литературу, чтобы дети не смели гордиться славою своих предков. Разумеется, настоящие русские не могли покориться и признать себя варварами. Тогда мировое правительство обязало всех граждан вживлять под кожу электронный чип. Каждому присваивался порядковый номер, и вскоре завоёванная территория превратилась в огромный концлагерь. Тех, кто устраивал протесты и митинги против правительства, могли дистанционно отключить от банковской сферы, лишить медицинских и образовательных услуг, и даже - жизни. Чтобы русские перестали бунтовать и бороться за свои права и достоинство, им запретили занимать руководящие посты, иметь оружие и служить в армии, а также наложили ряд ограничений на важные профессии. Русские не могли преподавать в школах и в интернатах, заниматься точными и гуманитарными науками. Вот тогда-то и появились «настоящие русские» - те, кто сбежал в леса из мегаполисов, чтобы выжить и спасти свои традиции, язык и культуру. Те, кто не подчинился электронному рабству и сохранил дух славянства. Те, кто не раболепствует перед новыми господами и борется за то, чтобы возродить историческую родину - великую Россию! Чадушки! Я вижу слёзы в ваших глазах, и это – не слёзы скорби. Вы свободны, вы спасены! Забудьте о жизни в городах. Вернуться в города означает вновь стать рабами, потеряв права на человеческое достоинство, на любовь, деторождение, культурные традиции и на главное право – называться потомками великого народа!
Старец довольно погладил седую бороду и зорким глазом обвёл слушателей.
- Я не желаю быть рабой мирового правительства! – раздался сильный голос, и я вздрогнул от неожиданности: это был голос Кэти!
- И я не желаю!
- И я!
- Мы не вернёмся в город. Мы останемся здесь, чтобы рожать свободных детей!
- А ты? – толкнула меня локтём Айрин. – Ты останешься с нами или всё ещё мечтаешь стать наставником обучающейся молодёжи?
- Мне бы хотелось стать наставником, но при этом не обманывать воспитанников так, как обманывали нас. Каждый народ имеет право на беспристрастную и честную историю. И если у русских было славное прошлое, а мировое правительство хитростью и подлостью сделало из нас рабов, то каждый гражданин обязан узнать об этом.
- В таком случае ты обязан стать учителем.
- Учителем?
- Это наставник, который читает правильные книги и не скрывает правды от своих воспитанников.
- А как им стать, Айрин?
- У нас есть славянская школа. Это такое место, где дети и подростки получают истинные знания. Там собрана огромная библиотека старинных книг. Это учебники, научная и художественная литература. Они были изданы до Большой войны и не подверглись искажению цензурой мирового правительства.
- Тогда попроси разрешения у твоего отца, чтобы меня поскорее отправили в эту школу.
Айрин засмеялась. Её глаза никогда ещё не глядели на меня так по-доброму и ласково.
- Глупенький! Эта школа находится далеко отсюда. Наши враги устраивают настоящую охоту за старыми книгами, и мы вынуждены очень надёжно прятать их, чтобы сохранить для потомков подлинную историю.
- Как же быть?
Айрин задумалась.
- Знаешь, давай я сама стану рассказывать тебе о том, как жили наши предки-славяне. А ты будешь запоминать с моих слов.
Глаза Айрин лучились от радости. Я никогда не видел её такой счастливой. Дэн ни за что бы не поверил тому, что Айрин умеет заразительно смеяться. И уж точно никто бы не поверил в то, что я смело держу Айрин за руку и не чую себя от радости, живя в лесу среди партизан.
После завтрака я получил возможность как следует изучить лагерь повстанцев. Он оказался довольно большим: около двадцати добротных, просторных землянок. Две были отведены для матерей с маленькими детьми, одну вполне можно было считать медпунктом. Были несколько землянок бытового назначения, где женщины стирали, шили и готовили пищу на каменных печах и хранили провизию. Землянка-арсенал стояла на отшибе в целях безопасности. В оставшихся сооружениях стояли нары – там отдыхали не только ночью; днём на нарах отсыпались солдаты, совершавшие ночные диверсии в городе.
Девушки и женщины, освобождённые отрядом Фомичёва, с интересом осматривали новые жилища. Их было около тридцати, и половину из этих несчастных привезли в больницу на принудительный аборт, потому что они осмелились зачать третьего ребёнка.
- Бесчеловечный закон запрещает русской женщине иметь много детей, - напомнила Айрин. – Неполноценная нация не должна претендовать на обширные территории, ведь в случае увеличения рождаемости население может потребовать от мирового правительства дополнительных ресурсов на своё содержание.
- Я знаю закон, и он никогда не казался мне справедливым. И я безумно рад за Кэти. Вместе с Дэном они обязательно станут счастливыми родителями.
- Ты ручаешься за Дэна? А вдруг он не захочет жить в лесу?
- Хорошо, я не стану ручаться за Дэна. Но меня сейчас вот что беспокоит. Ты сказала, многие спасённые женщины – многодетные матери. Как же они будут жить без своих детей? Разве они смогут быть счастливыми, зная, что их малюток будут воспитывать надзиратели и наставники? Ведь по закону многодетную мать лишают родительских прав и детей распределяют по интернатам!
- Да, именно так. Тридцать пять малышей поступило в карантинную зону, когда ты неожиданно для себя покинул интернат.
- Откуда тебе известно?
Айрин лукаво прищурилась. В моей голове наконец-то начали проясняться события вчерашнего дня.
- Я всё понял. Когда Кэти отправили на принудительную стерилизацию, ты сообщила отцу о беде подруги. Командир Фомичёв с отрядом партизан освободил Кэти, а заодно и всех этих женщин.
- Да, Валя. Ты всё правильно понял. Женщины сначала не хотели идти с отрядом в лес, потому что органы опеки разлучили их с детьми. И тогда папа послал в город небольшую разведгруппу. Влад и его товарищи выяснили, что большинство детей отправляют в наш интернат. Я успела сфотографировать малышей и как раз собиралась передать Владу фотографии, чтобы матери опознали по ним своих ребятишек. Но тут появился ты и начал говорить про запретную книгу. Влад ждал меня за кустом лещины и всё слышал. Он понял, что ты можешь сдать меня наставникам, и все планы по освобождению ребятишек сорвутся. Ну, а дальше ты знаешь сам…
Айрин засмеялась и погладила меня по затылку.
- Очень болит?
- Ерунда! Послушай, а где Влад?
Айрин переслала смеяться и приложила палец к моим губам.
Влад появился в лагере, когда на небе зажглись первые звёзды. Вид у него был измождённый, но в глазах прыгали озорные огоньки. Влад был одет в модные джинсы и спортивную футболку. Без камуфляжа и ружья он казался обыкновенным городским подростком.
- Где ты пропадал?! Мы уже начали беспокоиться, - воскликнула Айрин.
- Я был в городе. Хотел разведать, как устроили в интернате малышей этих несчастных женщин.
- Ну и что удалось узнать?
- Детей разместили в дошкольном корпусе. Получилась разновозрастная карантинная группа. Малыши беспрестанно плачут, и старшие не желают слушаться надзирателей.
- Дети есть дети! – изрекла Айрин. – Им трудно объяснить, почему закон разлучил их с матерями. Будь он проклят, этот закон! Разве не дико отбирать детей у родителей?
- Никто и не собирается детям ничего объяснять. Тех, кто постарше, наставник Питер пригрозил отлупить розгами за нарушение режима. До малышей вообще никому дела нет. Надзирательницы беспомощно разводят руками – они не знают, как развлечь такое количество убитых горем ребятишек. А заведующая дошкольным отделением - надзирательница Молли - полагает, что после истерики дети будут крепче спать, поэтому не велит предпринимать никаких мер.
Когда в интернат прибывали новые дети, об этом тут же становилось известно всем и сразу: надзирательницы, как справедливо заметил Влад, не утруждали себя заботой о новых подопечных, и плач малышей порой действовал на нервы даже обитателям отдалённых корпусов.
- Просто варварство какое-то! Мы должны спасти не только этих малюток. Всего в интернате двести пятьдесят детей. Почему бы командиру Фомичёву не спланировать их освобождение?
- Ого! - усмехнулся Влад. - Ещё вчера ты мечтал пугать воспитанников лесными варварами, а сегодня указываешь командиру, какие подвиги совершать!
- Валя говорит вполне разумно. В интернате не так много охранников и наставников, которые могли бы оказать сопротивление. Главное, чтобы никто из них не успел вызвать полицию!
Мысль о подвиге, чтобы заслужить дружбу Айрин, завладела моим воображением.
- Нападение следует совершить ближе к ночи, - с увлечением размышлял я. - К тому же под покровом темноты будет легче скрыться. Вот только как быстро и незаметно перевести воспитанников из города на лесную базу?
Влад внезапно сделался серьёзным и о чём-то задумался. Зато Айрин подхватила мою мысль и сказала:
- В мегаполисе есть сочувствующие «настоящим русским». Они – наши друзья. К тому же мужья спасённых женщин не останутся в стороне. Вряд ли им захочется жить в городе без жён и детей. Папа надеется на их помощь.
- А ну-ка, мечтатели, кончай говорильню! – вмешался Влад. – Кто-нибудь догадается принести мне ужин?
Айрин побежала в землянку, а мы с Владом развели костёр под навесом.
- Ну и порядки у вас, однако! Не думал, что где-то малышей лупят розгами! Признайся, тебя когда-нибудь били? А может, лишали ужина, прогулки, праздников?
- Всякое бывало. Как тебе удалось разузнать о детях?
- Ничего сверхъестественного. Я познакомился с одной девчонкой, которой разрешили покинуть интернат, чтобы навестить на каникулах родных. Мы гуляли в сквере, а она рассказывала мне о жизни в интернате.
- Как её имя?
- Хелен. По-нашему – Елена. Ужасная задавака, но я притворился, будто влюблён с первого взгляда, и она выболтала мне всё, что я хотел знать.
- Ты прав, не стоит влюбляться в Хелен. И всё-таки ты отсутствовал слишком долго.
- Только не говори, что соскучился! – засмеялся Влад. – Наверняка весь день ухлёстывал за Иркой.
- Нет, я не тешу себя надеждой. Чтобы ей понравиться, мне нужно стать одним из вас.
- Так вот почему ты размечтался о подвигах! Между прочим, Иркин отец поручил мне в городе одно дело, поэтому я задержался. И это дело касается тебя!
С лица Влада сошла весёлость, и я вдруг понял, почему листок с адресом моего отца оказался на столе командира Фомичёва.
- Ты видел моего отца?!
- Здорово соображаешь, однако! Да, я был в городе, потому что командиру не безразлично, кто волочится за его дочкой.
- Говори же скорее! Как живёт отец?
- Мне нечем тебя порадовать, Вэл. Квартира пуста и опечатана. И тебе незачем торопиться домой – тебя никто не ждёт.
У меня перед глазами встала пелена. Каким бы ни был мой отец, мне хотелось его увидеть, чтобы хранить его образ в воспоминаниях.
- Две недели назад твой отец умер. Соседка рассказала, что его сердце остановилось, когда он сидел на лавочке возле дома. Накануне к нему приходил твой наставник. Они о чём-то спорили на повышенных тонах; кажется, наставник Питер хвалил твои успехи в учёбе, а отцу это страшно не нравилось. А наутро ему стало плохо. Соседка сама вызывала врачей и полицию. Она же хлопотала о похоронах. Твой отец кремирован и захоронен в одной могиле с женой.
Влад удобней устроился возле костра и подкинул в него поленья.
- Хорошая женщина эта соседка. Когда я стал расспрашивать о Москвиных, она подумала, что я – это ты, и рассказала историю твоей семьи. Я воспользовался ситуацией и постарался выведать как можно больше. Знаешь, кем были твои родители?
- Наставник Питер говорил, что их лишили родительских прав за алкоголизм и систематическое нарушение правопорядка.
- Со своей колокольни наставник Питер, безусловно, прав. Но кое-что он умышленно утаил. Твои родители, Вэл, были очень хорошими людьми. Когда ты появился на свет, отец не был алкоголиком. Такими его сделало безжалостное общество и несправедливый закон. А всё преступление твоих родителей заключалось в том, что они сильно любили друг друга и хотели много детей. Ты был третьим ребёнком, Вэл. Понимаешь? Твоя мать бросила вызов бесчеловечному закону и осмелилась родить тебя, зная, что может поплатиться собственной жизнью и свободой! Она до последнего сохраняла в тайне свою беременность.
- Ты сказал, я был третьим ребёнком. Значит, до меня…
- До тебя у Марии Москвиной родились два сына. Москвины страстно любили детей и не желали подчиняться закону, который забирал малышей в интернат, если женщина рожала третьего. Они решили бежать из города. Старших сыновей отец успел отослать к родственникам, которые уже скрывались в лесу и вели подпольную борьбу против правительства. Но случилось непредвиденное. Третьи роды – твоя мать рожала на дому – не удалось скрыть от полиции. Что-то пошло не так, и роженицу пришлось спешно увозить в больницу. Несмотря на осложнения при родах, ты появился на свет крепким и здоровым. Врачи имели возможность спасти твою мать, но ничего для этого не сделали.
- Как – ничего? Совсем ничего?
- Увы! Многодетные матери – главные враги мирового правительства. Чем меньше будет многодетных, тем слабее окажется порабощённая нация. Органы опеки не сразу забрали новорождённого в интернат, потому что отец похитил тебя из роддома и долго скрывался у знакомых, пока один из них не выдал его полиции. Но и после того, как тебя забрали органы опеки, отец не сдавался. Он организовывал пикеты и митинги в защиту многодетных, давал скандальные интервью. Много раз его забирали в участок, и однажды даже посадили в тюрьму. Вероятно, тюрьма надломила его, и после, выйдя на волю, твой отец долго страдал от туберкулёза. Вдобавок он пристрастился к алкоголю, чтобы хоть на время забыть о своём бесправии.
- Наставник Питер всегда говорил о моём отце с презрением. «Бессовестный, опустившийся алкоголик, смутьян и дебошир!» - вот его слова.
- Теперь ты знаешь, что это неправда. Александр Москвин был прекрасным мужем и хорошим отцом. И никто не имеет права осуждать его за алкоголизм и месяцы, проведённые в тюрьме. Он боролся за свою семью. Он – настоящий герой.
Мой отец – герой? Это было так непривычно, что я никак не отреагировал на услышанное. В глубине души я, конечно, был рад, но чувство радости омрачалось невозможностью обнять отца, поговорить по душам, расспросить о матери и о братьях.
- Ты сказал, у меня есть братья. Они – «настоящие русские»?
- А кем они ещё могли стать в лесу? Старшему должно быть около двадцати пяти, среднему – двадцать. Я лично не встречал никого из них, но однажды от кого-то слышал про Ивана Москвина. Возможно, он - один из твоих братьев.
- Что ты слышал о нём?
- Да то же, что и обо всех. Хороший партизан. Почти герой. Но об этом – завтра. Я устал. И, похоже, Айрин не собирается меня кормить! Я пойду в землянку. Потушишь костёр?
Влад ушёл, а я остался наедине со своими мыслями.
Костёр догорал.
Я лежал под открытым небом и смотрел на звёзды. Нужно было спать, а спать не хотелось. Мне казалось, за истекшие двое суток я постарел на десять лет. Новости и события, которые я пытался осмыслить, калейдоскопом мелькали в моём сознании.
Айрин. Влад. База в лесу. Освобождённые женщины. Кэти. Проповедь старца Феофила. А теперь – отец, мать, братья…
Нужно думать о них не торопясь и с пользой для души и ума.
Сперва – об Айрин. Язык не поворачивается назвать её Ириной, хотя я почти уже привык к своему новому имени – Валентин, и Катя вместо «Кэти» не режет мне слух. Сегодня Айрин рассказала мне о том, что завоеватели намеренно искажали и засоряли исконный язык, потому что порча русского языка, оказывается, меняет в дурную сторону наше сознание. Выходит, неспроста нас, русских, в интернатах называют на иностранный манер. Мы должны забыть о силе и красоте родного языка, чтобы никогда на нём не слагались стихи и песни, способные пробудить в нас гордость за свою землю и за свой народ. Эта мысль пока слишком тяжела для моего ума, но в ней есть определённая правда: Айрин за партой в интернате и Ирина возле костра – два разных человека. В интернате Айрин казалась непреступной гордячкой, а в лесу мы второй день болтаем, как лучшие друзья. Айрин – дерзкая, смелая и надменная, а Ирина всегда весела и заботлива. Неужели даже имя влияет на характер и сознание человека? С тех пор, как я стал Валей, а не Вэлом, во мне как будто проснулись такие странные чувства, как сентиментальность и склонность к размышлениям. Нет, Вэл никогда бы не стал гордиться братьями, выросшими в лесу, и не ловил бы каждое слово юного партизана Влада.
Влад. Он был вторым после Айрин значимым человеком в моей судьбе. Он вернул мне веру в достойных родителей и в горькую минуту одиночества обнадёжил вестью о братьях.
А старец Феофил? Целых сто лет прошло после Большой войны, но жив ещё тот, кто видал собственными глазами бомбардировки, пожары и разруху. И слово этого старика было весомей всех интернатских учебников и уроков о войне.
- Валька, ты до сих пор не сомкнул глаз? Надо потушить костёр - иногда над лесом летают дроны, они не должны засечь ни дыма, ни огня.
Влад сел возле костра. Ему тоже не спалось.
- Я знаю, о чём мы думаешь. Ты расстроен смертью отца. У тебя украли семью и веру в надёжных, любящих родителей. Но лучше знать, что они были, чем думать о них так, как говорил тебе наставник Питер.
- Ты прав. Я думаю об отце. Если бы не наставник Питер, я мог бы застать отца живым. Говоришь, его расстроили мои успехи в учёбе? Ещё бы! Он всю жизнь посвятил борьбе с жестокими законами. С законами, в которых я, его сын, не находил ничего предосудительного. Я не меньше виноват в смерти Александра Москвина, чем мой наставник!
- Брось!
- Мне теперь нужно научиться думать и жить по-другому. И это меня пугает. Нелегко будет перечеркнуть всё, чем я жил раньше.
- Не бойся. Ира принесёт хорошие книги, и ты обретёшь ум правильного человека. А я могу научить тебя ориентироваться в лесу и охотиться. Но главное – тебе нужно поскорее научиться стать солдатом.
Я вздрогнул от этих неожиданных слов. Нет, никогда даже в мыслях у меня не было ничего подобного. Даже в далёком детстве мы с приятелями никогда не играли в войну – за подобные игры нас запросто могли выпороть и оставить голодными на весь день. Во всяком случае, так однажды поступили с Дэном – надзирательница Молли увидала, как он мастерит пистолет из дубовой ветки и пожаловалась наставнику Питеру… Нет, я не был трусом. Просто я полагал, что только грубый, невежественный человек может спокойно стрелять в людей.
- Вряд ли я смогу стать солдатом, Влад. Можешь презирать меня, но вряд ли у меня хватит духа убить человека. Даже такого мерзкого, как заведующий интернатом, который приговорил Катю к стерилизации. Лучше я буду учителем. Хранить память о прошлом и передавать её другим поколениям – это по мне!
Влад не рассердился и даже не пристыдил меня за малодушие.
- Быть учителем – прекрасная мечта, но этого недостаточно. Да, мы обязаны помнить, откуда и зачем пошли наши предки. Но разве для того они берегли свою землю и память о победах, чтобы мы, их потомки, прятались в лесах, как звери? Пока мы не так сильны, чтобы противостоять врагам. Но когда-нибудь мы захватим города и военные базы, вернём себе доброе имя и вновь станем великими. Ради этой мечты стоит жить, Валя. И не только жить. Ради свободы и справедливости можно и должно умереть. Много лет назад наши предки перестали гордиться тем, что они – русские, поэтому врагам удалось быстро поработить и разграбить великую страну. Но мы – настоящие русские – никогда не встанем на колени!
Я кивнул.
- Ложись спать. Завтрашний день решит твою судьбу. Так сказал командир Фомичёв.
Я был слишком утомлён, чтобы спрашивать, какое испытание задумал для меня командир. Теперь у меня появилась надежда на его снисхождение ко мне и на доверие. Я не безродный оборванец, мои братья – настоящие русские. Быть может, командиру даже известно об их подвигах. А в том, что мои братья – герои, я ничуть не сомневался.
Я мучился во сне и не мог проснуться.
Мне снился залитый солнцем парк интерната. Друзья – Алекс, Дэн и Айрин, которая почему-то опять была сурова со мной и всё время поглядывала на часы. А я стоял на террасе перед наставником Питером, который без конца задавал мне какие-то вопросы и хмурил брови. Я обливался потом и тоскливо вглядывался в парковые аллеи, по которым беззаботно бродили мои товарищи. Непонятная тревога нарастала во мне, и, когда я разлепил веки, сердце колотилось в груди так, как бьётся птица, насильно посаженная в клетку.
Влад сидел возле потухшего костра.
- Тебе снились кошмары из прошлой жизни? Ты стонал во сне.
- Я?
«Странно! Не может быть!» – подумалось мне.
Я помнил, что во сне едва мог выдавить из себя слова.
- Мне снился наставник Питер. Он спрашивал о чём-то важном, а я не знал, как ответить.
- Сон в руку. Вероятно, твой наставник требовал объяснить, где ты с Иркой шлялся целую неделю, ведь отец умер, а квартира опечатана.
- Ты полагаешь, наставник знает о смерти отца? Нет, нет! Иначе бы он не выпустил меня из интерната!
- Полагаю, твой наставник ожидал вашего скорого возращения, а теперь ломает голову, почему у его воспитанников отключены телефоны, и откуда у них деньги на путешествия по городу.
- Какие путешествия?
Я ничего не понимал, и слова Влада казались продолжением ночного кошмара.
- Понимаешь, приятель, наставники даже за пределами интерната несут за вас персональную ответственность. Поэтому, чтобы быть в курсе ваших передвижений, в одежду каждого покидающего интернат вшиваются поисковые маячки. Пока ты был без сознания, в твоих вещах и в одежде Ирки я нашёл целых восемь штук! Сейчас, пока вы находитесь в лесу, маячки и телефоны путешествуют по городу с нашими людьми. Когда наступит время возвращения, маячки снова зашьют в вашу одежду.
Мне стало не по себе.
- Я чувствую себя пешкой в большой игре, и я не знаю, что делать.
- Очень скоро ты сможешь стать значимой фигурой. Командир Фомичёв задумал совершить дерзкую вылазку и освободить интернатских детей от ига наставников.
- Всех?
- Нет. Пока лишь малышей.
- Тогда передай ему, что в интернате три дошкольные группы, двадцать наставников и дошкольные надзиратели! А ещё – охрана, повара, врачи… Разве под силу маленькому отряду провернуть такую операцию? Нужно много людей, иначе ничего не выйдет. Вам удалось захватить больницу, но спасти женщин проще, чем детей. Малыши будут реветь от страха, прятаться от незнакомых людей, ворвавшихся в спальни среди ночи…
- Вот поэтому нам нужны единомышленники в самом интернате. Ты, Ирина… Возможно, твой приятель Дэн… Командир надеется на вас.
Я пораскинул мозгами и решил, что мне удастся уговорить товарищей присоединиться к повстанцам. Дэн ради любви к Кэти готов горы снести. Она с детства была ласковая и застенчивая, как незабудка, и у Дэна срывало крышу, когда кто-нибудь пытался её обидеть.
Я вдруг вспомнил о том, как мой друг ещё в младших классах оберегал Кэти от насмешек одноклассников, как помогал надевать ей сапожки, когда она сломала руку, как мастерил для неё хризантемы из цветной бумаги… Как это было трогательно и прекрасно!
- Тебе понравится Дэн. Вы чем-то похожи, - сказал я Владу. – Он благородный и сильный, как ты.
В самом деле, Дэн сильно отличался от других интернатских мальчишек не только сентиментальностью, но и тем, что имел какой-то несгибаемый внутренний стержень. Он не стеснялся говорить правду в глаза, мог вступить в спор с наставниками и даже карцер, куда помещали строптивых воспитанников, не мог сломить его воли. Наставники ломали головы, как в одном человеке могут ужиться непоколебимая твёрдость и нежная влюблённость.
Алекс был полной противоположностью Дэна. Мечтатель и созерцатель – вот кем был мой лучший товарищ. Он обезоруживал своим искренним интересом ко всему, что его окружало. С ним было приятно бродить по аллеям парка, беседовать о дружбе, о первой влюблённости, о будущем, которое казалось огромным и безмятежным. Про таких, как Алекс, говорят: «Не от мира сего». Мы знали о том, что мир груб и жесток, но Алекс мечтал о другой жизни, в которой каждый человек являл собою образец внутренней красоты и добра. И где, как не в рядах партизан, найдётся место такому человеку?
- Мои товарищи не подведут.
- Ты так в них уверен?
- Да. Нам с малолетства внушали, что наши гены – мусор. Что по рождению мы не способны благородно мыслить, любить, совершать подвиги. Но разве может это быть правдой? Ты видишь, мы любим, мечтаем о победе добра и готовы на подвиг ради всеобщего счастья и правды. Нам говорили: «Вы не достойны свободы, истории, государства и нормальной человеческой жизни!». Но разве может человек смириться с попранием его достоинства? Мы придём в города и заберём нашу украденную свободу, мы восстановим великое государство, и никто не посмеет больше отнять у нас ни пяди нашей многострадальной земли!
- Вот это хорошие слова! – похвалил Влад. – Ты настоящий русский, если готов умереть за правду. Ты настоящий солдат!
- Наш интернат находится за чертой мегаполиса. Сразу за интернатом начинается лес, рядом – автомагистраль. У входа на территорию – пропускной пункт, то есть небольшая будка, в которой сидит охрана. Территория интерната довольно большая, - я взял карандаш и начал чертить план. - Невдалеке от КПП – дошкольный корпус с медпунктом, где вновь прибывшие дети проходят карантин, а потом передаются на попечение надзирателей.
- В дошкольном корпусе постоянно дежурят шесть воспитателей и медсестра, - добавила Айрин. – На ночь входная дверь закрывается на замок, но я знаю, как решить эту проблему.
- Давай, дочь, сначала выслушаем твоего друга.
Командир Фомичёв выглядел очень усталым. Его бледное лицо осунулось от бессонных ночей.
Мы сидели в землянке вокруг стола, сколоченного из оструганных досок. Сквозь распахнутую дверь в землянку врывался лазоревый свет – день был на редкость погожий.
- Так вот, - продолжал я. – Здесь находятся жилые и учебные корпуса, а вот тут – столовая, парк и стадион. В западной части парка – корпус наставников. Почти все наставники и рабочие интерната собираются в нём на ночь. Как видите, корпус наставников находится на порядочном расстоянии от дошкольного, но наставники ложатся за полночь, поэтому в первую очередь мы должны нейтрализовать опасности, исходящие от взрослого персонала.
Влад одобрительно кивнул.
- Я предлагаю обратиться к истории и вспомнить славные страницы Отечественной войны. Помните Зину Портнову и Варю Хренову? – спросила Айрин.
Разумеется, я ничего не мог знать о славных страницах войны и её героях, поэтому промолчал.
- Не понимаю… Ты хочешь отравить наставников? – недовольно поморщился Влад.
- Нет, конечно. Просто усыпить. Я часто дежурю в столовой, а если повезёт, могу пробраться на пищеблок.
- Вся операция должна быть тщательно спланирована, - задумчиво проговорил командир Фомичёв. – Твоя группа, Влад, возьмёт на себя пост охраны и персонал дошкольного корпуса. Айрин, Кэти, дошкольники знают вас в лицо?
- Да, папа. Ведь мы помогали надзирателям устраивать праздники для малышей. Если Вале удастся уговорить Дэна и Алекса бежать из интерната, то нас будет четверо! Увидав знакомые лица, малыши не станут кричать от страха.
- Проблема может возникнуть в разновозрастной группе, куда определили вновь прибывших детей. Эти точно будут реветь, - заметил Влад.
Командир Фомичёв задумался.
В землянку вошли солдаты. Они расселись вокруг стола и с интересом начали разглядывать карту.
- Мы подумаем, как лучше организовать операцию, – сказал командир. - Айрин, останься. А вы, ребята, свободны.
Мы вышли из землянки. Струя свежего ветра обдала нас прохладой.
- Не расслабляйся! Пока Айрин занята, я научу тебя разбирать винтовку. Или делать взрывчатку – тоже пригодится!
- Влад! Это всё полезно и важно – не спорю. Но мне прежде всего нужны ваши книги. Ты удивишься, но я не имею понятия, когда и почему Москва стала столицей. Из-за чего началась Отечественная война? Кто такая Зина Портнова? Вы говорите на другом языке и живёте в другом мире. Я ничего не понимаю!
- Покажешь, где в затворе боевая пружина, - получишь книги! – усмехнулся Влад…
**************************
Наставник Питер впился в меня недоверчивым взглядом. Влад оказался прав – главный вопрос, на который наставник хотел получить ответ, касался денежных средств, которые мы с Айрин якобы потратили, живя в гостинице и путешествуя по городу.
- Когда консьержка рассказала нам о смерти отца, мы с Айрин тут же хотели вернуться в интернат. Но соседка, знавшая моих родителей, пригласила нас на чай. Ей хотелось познакомиться с будущим владельцем квартиры и узнать, как я собираюсь жить дальше. К тому же она была должна моему отцу немного денег…
Наставник Питер слушал настороженно, но я отлично выучил свою роль и говорил непринуждённо. Постепенно его лицо становилось спокойнее, а суровые морщины разглаживались.
- И о чём же поведала соседка? – с любопытством спросил наставник. Вероятно, он прекрасно знал, что его разговор с отцом имел неприятные последствия.
- Мне было очень неловко слушать скверные толки о своей семье. Отец много пил и доставлял соседям неудобства. Говорят, он начал распродавать вещи, чтобы иметь какие-то деньги, и теперь в квартире нет даже приличной мебели.
Наставник Питер выдохнул с облегчением.
- Ничего, Вэл. Всё наладится…
- Получив от соседки деньги, мы с Айрин решили не возвращаться в интернат, а остановиться в гостинице. Квартирными делами я займусь после экзаменов. Но это не главное… Мы с Айрин хорошо провели время. Посетили музей свободной мысли и демократии, пару раз были в кино, но чаще ходили в парк, чтобы готовиться к экзаменам.
Наставник одобрительно кивал. Без сомнения, наши приключения не стали для него неожиданностью – он отслеживал все передвижения с помощью маячков.
- Это хорошо, что вы с Айрин с пользой провели время. Но я ожидал твоего звонка, Вэл. Я был уверен в том, что ты позвонишь.
- Простите, наставник. Мне много раз хотелось поделиться с вами новыми впечатлениями, но я боялся, что вы не позволите нам с Айрин остаться в городе. Дело в том, что мы с ней… как бы сказать… в общем, доктора и психологи оказались правы. Мы идеально подходим друг другу.
- Я понимаю, Вэл. Не нужно стесняться своих желаний. Вы молоды и вам хотелось побыть наедине, ведь в интернате такая возможность вряд ли представится. Я искренне рад, что тебе удалось поладить с Айрин.
Его губы тронула едва заметная улыбка.
- Теперь осталась самая малость – достойно сдать экзамены и получить идентификационный чип. Надеюсь, вы справитесь! Я верю в тебя, мой мальчик! Ты ответственен и умён, у тебя есть все шансы стать наставником обучающейся молодёжи.
Наставник Питер довольно похлопал меня по плечу.
Когда я вышел на крыльцо, солнце как никогда ярко сияло в листве. Я вздохнул полной грудью, но червь сомнения не давал мне покоя. Поверил ли наставник Питер моему рассказу? Станет ли он так же пристрастно допрашивать Айрин?
- Вэл! Мне казалось, тебя не было целую вечность! Это правда, что все каникулы ты провёл с Айрин?
Алекс был так рад моему возвращению, что сыпал вопросами, не ожидая ответов.
- Да. А как твои дела, Алекс? Какие новости?
- Не поверишь, Дэн всё ещё в карцере! У нас столько всего произошло! Кэти похитили лесные варвары! Прямо из больницы, представляешь? Вряд ли ей удастся сбежать из плена и вновь увидеть Дэна… Какая жалость! Дэн едва не разнёс карцер, когда узнал об этом! Он винит во всём наставников и заведующего интернатом. Вот почему психолог решил продлить ему срок заключения. Если бы ты знал, как Дэн ненавидит наставников!
«Отличная новость!» - подумал я, а вслух произнёс:
- Надо помочь Дэну пережить эту трагедию. Дэн не может больше оставаться в карцере. Это слишком жестоко.
- Ты сумасшедший? Даже медсестра Стейси боится замолвить за него словечко.
«Дэн в ярости. Он ведь не знает, что Кэти спасена, и что лесные партизаны стали её друзьями».
- Заведующий пригрозил, что выкинет Дэна из интерната без электронного чипа, и тот пополнит ряды бездомных и нищих. Боюсь, мы ничего не сможем поделать.
- А я попробую. Дэн ведь мой друг.
- Вэл?
Я оставил недоумевающего Алекса на крыльце и вернулся в кабинет наставника.
- Что тебе нужно, Вэл?
- Я хочу поговорить с Дэном.
- С Дэном? - лицо наставника вытянулось от удивления. – Я правильно тебя понял – ты хочешь поговорить с этим строптивым наглецом?
- Дэн неправ, но все его заблуждения – не от дурного характера, а от ограниченности ума. Он не осознаёт, что любовь к Кэти – это путь в никуда. Я тоже был идеалистом, но с тех пор, как пожил за стенами интерната, многое понял. Мне кажется, я сумею найти слова, чтобы образумить Дэна.
Наставник Питер озадаченно почесал подбородок.
- Ты сильно изменился, Вэл. Не знаю, что и сказать… С Дэном уже проводили беседы, но он слишком влюблён в эту девчонку… Ты слышал о том, что её похитили лесные варвары?
- Да. И это должно образумить Дэна. Какой смысл упорствовать в заблуждениях, если Кэти больше нет? Позвольте мне поговорить с Дэном! Я уверен, что победа будет за мной. Добиться расположения Айрин было не легче, но ведь у меня получилось, так?
Наставник Питер пристально посмотрел на меня исподлобья, и мне показалось, в его глазах вспыхнула затаённая радость. Вероятно, ситуация с Дэном поставила в тупик всех наставников – выпустить гордеца из карцера они не могли, а просить прощение за содеянное последний не собирался.
- Я заметил, что Айрин смотрит на тебя другими глазами после возвращения из города. Ума не приложу, как тебе это удалось. Ладно! Пойдём попросим разрешения у заведующего интернатом.
В карцере было темно и холодно.
На дворе ликовал май, но из окна был виден лишь мокрый асфальт и обшарпанная стена серого дома. Такой унылый пейзаж мог сломить кого угодно, но только не Дэна.
- Так значит, это правда? «Настоящие русские» похитили Кэти? Ей больше не грозит стерилизация?!
Он вспыхнул от радости, но после вдруг помрачнел.
- Разве наставник Питер не говорил тебе об этом?
- Говорил, но я не хотел верить! – Дэн раздражённо отшвырнул стул и беспокойно заходил по комнате. - Я снова потерял мою Кэт, но теперь она потеряна для меня навсегда! В лесу её вынудят забеременеть от какого-нибудь варвара, и, родив ему ребёнка, Кэт навсегда забудет обо мне!
- Первую любовь невозможно забыть, Дэн.
- Ерунда! Подумаешь, любовь! Зато от варвара у неё родятся дети! Возможно, Кэт даже будет счастлива….
- Пожалуй, тебе ничего не остаётся, как самому сбежать в лес, - усмехнулся я и с надеждой посмотрел на Дэна. – Я слышал, некоторые бегут из города к лесным варварам, чтобы начать новую жизнь. Представь: ты просыпаешься в лесу и сквозь ветви шалаша видишь в предрассветной дымке утреннее небо. На постели из досок и мха с тобою лежит Кэти, а между вами – ваш ребёнок! Они спокойно и безмятежно спят. Вам не страшны ни полиция нравов, ни органы опеки. Кругом – непроходимые болота и еловые дебри, а на горизонте тускнеют звёзды…
- Вэл, - тихо произнёс Дэн, - признайся, ты тоже иногда думаешь о том, что жизнь в лесу не так страшна, как о ней говорят наставники?
- Наставники никогда там не были, поэтому не стоит безоговорочно верить их словам.
- А ты? Ты – был? – Дэн остановился, будто поражённый столбняком. – Вэл! А почему ты вдруг начал разговор о повстанцах? Неужели Айрин водила тебя в лес к лесным варварам?
Эта догадка ошеломила Дэна.
- Никакие они не варвары. Среди них много достойных людей. И вот ещё что… Я видел Кэти. Она надеется, что у тебя хватит мужества оставить эту рабскую жизнь и начать новую.
- Ты видел Кэти?! - Дэн покачнулся. - Как она?
- С ней всё в порядке. Я никогда не видел её такой жизнерадостной. Она уже пошла на курсы медсестёр, чтобы лечить раненых мятежников.
- Не могу поверить… Мой друг и Кэт среди повстанцев… Неужели Кэти верит в то, что можно быть счастливым в лесу? – Дэн сыпал вопросами и не мог остановиться. – Непостижимо! И ты тоже оставишь город ради хижины среди болот?
- Я сделаю это не только ради любви к Айрин. Я хочу быть свободным, Дэн. И я уже давно чувствую себя настоящим русским. Знаешь, у нас с Алексом была от тебя одна тайна. Здесь, в интернате, мы читали запретные книги, которые мятежники приносили для Айрин! И мне кажется, главное я усвоил. Каждый человек должен бороться за свою идентичность. Я хочу быть русским, и это означает, что никто из наставников больше не посмеет мне указывать, что думать и как жить.
Дэн поглядел на меня с испугом и уважением.
- Ты стал другим, Вэл. Как тебе удалось так быстро повзрослеть?
- Я узнал о том, что всё, чему нас учили в интернате – ложь. Мы - не рабы мирового правительства. Наша нация и Отечество как ком в горле у жестокого, алчного мира. Нас боятся и ненавидят даже тогда, когда наши бедные силы не позволяют подняться с колен. Но мы русские. Нас нельзя уничтожить неправдой, подлостью и цинизмом, и мир вздрогнет, когда мы встанем с колен.
- Я догадывался, - скрипнул зубами Дэн. – Родина наших предков занимала шестую часть суши. На таком огромном пространстве не могло жить одно непотребное быдло.
- Ты правильно мыслишь, Дэн. А теперь возьми себя в руки. Чтобы выйти из карцера, ты должен извиниться перед наставниками. Возможно, они принудят тебя публично покаяться перед товарищами. Сделай это, пожалуйста, ради Кэт и ради нашего общего дела. Прохлаждаться в карцере, когда дорог каждый солдат, теперь непозволительная роскошь.
- Я всё сделаю, - мрачно ответил Дэн, и глаза его злобно сверкнули.
Дэн сдержал обещание – он извинился за свой проступок перед наставниками. И хотя голос его дрожал от ярости, Дэна выпустили из карцера: на носу были экзамены.
- Скверный мальчишка! Он ничуть не раскаялся, - с неудовольствием буркнул наставник Питер.
- Время лечит, - заметила наставница Сьюзи. – Дэн обязательно встретит хорошую девушку и забудет о Кэт.
- Я буду настаивать на том, чтобы в его личное дело внесли заметку о неблагонадёжности.
Я затаился под окном корпуса, в котором жили наставники и прочий персонал. Мне было хорошо слышно, как негодовал заведующий после ухода Дэна; как наставница Люси назвала воспитанников интерната неблагодарными тварями; как физрук потребовал ужесточить наказания за нарушение дисциплины.
В корпусе напротив, где размещались кухня и столовая, я увидал Айрин. На ней красовался ослепительный поварской халат, а густые волосы были аккуратно убраны под косынку. Повариха Хэльга очень обрадовалась, когда Айрин вызвалась помочь на кухне, потому что рабочая столовой Энни слегла с приступом панкреатита. Сквозь тюлевые занавески я слышал, как Хэльга хвалила Айрин: шутка ли, работать на кухне в разгар подготовки к экзаменам!
Айрин помахала мне рукой. Это был хороший знак – значит, к вечеру наши надзиратели, наставники, медперсонал и охрана заснут непробудным сном.
Моё сердце учащённо забилось. Я вдруг осознал, что в последний раз вижу эти долгие, полные солнца, аллеи; эти жёлтые облезлые корпуса, в которых прошла вся моя сознательная жизнь. Я мысленно попрощался со старыми скрипучими качелями, с чугунными скамейками, на которых было так приятно грустить и слушать звон листопада.
Когда-то в главном корпусе интерната располагался дворец молодёжи. Легенда, ходившая среди воспитанников, гласила, будто в этом дворце собиралась талантливая русская молодёжь. Тут читали стихи, играли на фортепиано и скрипке, спорили об искусствах и философии.
Наставники жестоко пресекали эти слухи. За их распространение можно было запросто заработать карцер. Оно и понятно: по мнению наставников, нам вовсе не нужно было знать о том, что русские когда-то имели возвышенные мысли и благородные мечты.
- Вэл!
Я обернулся и увидел Алекса. Он брёл по аллее ссутулившись, словно старик, и на лице его было разочарование.
«Интересно, какое имя значится в его электронном чипе – Алексей или Александр?» - подумалось мне.
- Вэл, ты - настоящий товарищ? – Алекс тоскливо глядел на меня исподлобья.
- Что за вопрос! Разве я когда-нибудь давал повод думать иначе? Странный ты, приятель. Ещё утром был беззаботный и весёлый. Что-то случилось?
- Да, случилось! Огромная неприятность. Утром я даже не мог предположить, что останусь после интерната на улице в буквальном смысле. Я надеялся, что родители пустят меня немного пожить в нашей общей квартире, но не тут-то было! Они отвыкли от меня. Я для них – чужой человек.
- Похоже, твоя взрослая жизнь не задалась.
- Увы! Зато я слышал от Айрин, будто твой отец оставил тебе в наследство квартиру. Можно мне немного пожить у тебя после экзаменов?
- Ещё спрашиваешь! Ты всегда можешь на меня надеяться.
- Спасибо, друг! - Алекс размазал по щеке слезу.
Я никогда не видел, как Алекс плачет, и его слёзы потрясли меня до глубины души.
- Не бойся, я не собираюсь садиться тебе на шею. После экзаменов я начну искать работу. Устроюсь грузчиком или стану тестировать на себе лекарства и вакцины. Когда подзаработаю и найду жильё, сразу съеду. Я ведь понимаю, вам с Айрин не нужны посторонние…
- Алекс! Какую чушь ты несёшь! Грузчик! Разве о такой работе ты мечтал?
Алекс беспомощно развёл руками.
- Мы уже не дети, приятель. Мечтать в детстве было простительно, но пора взглянуть правде в глаза. Мы, русские, никогда не станем управляющими, директорами, учёными и деятелями искусства. Даже если у кого-то из нас откроется талант, мы не сможем осчастливить мир. Миру не нужны талантливые русские. Не нужны художники, поэты, композиторы, изобретатели. Если русские дружно и талантливо возьмутся за дело, какой смысл в существовании прочих наций? «Русские должны знать своё место. Шахты, рабочие станки, уборка улиц… Вот ваше призвание!» Так, кажется, говорил наставник Питер?
- Тише, Алекс! Или ты хочешь заработать карцер? Мне после таких слов не удастся тебя оттуда вытащить, как Дэна!
- А Дэн молодец! Задал наставникам перца! – Алекс бросил тоскливый взгляд на главный корпус, в котором жили наставники. – Можешь считать меня идиотом, Вэл, но я всегда верил в легенду о том, что когда-то у русских была другая жизнь. И не только я. И Дэн, и Кэти… А знаешь, почему? Потому что в глубине души мы все тоскуем о том, что нам недоступно. Ты только представь: мы, как в старинные времена, сидим в гостиной главного корпуса… Айрин играет на фортепиано. Вы с Дэном спорите о картинах или, скажем, о новой кинокомедии. А я… ты ведь знаешь мою мечту!
- Писать стихи?
- Верно! Я мог бы прочесть сонет или даже поэму. Разве это не прекрасно?
Конечно, было бы здорово собраться, как в старинные времена, в гостиной и говорить об искусстве. И мы знали о мечте Алекса стать литератором. В средней школе он имел тетрадку, в которой неумело пытался рифмовать слова. О его литературных опытах знали лишь мы с Дэном, поскольку занятие литературой считалось предосудительным для воспитанников. В свободное от занятий время Алекс уходил со своей тетрадкой в аллеи, где тайно на лавочке пытался постигнуть законы стихосложения.
Но однажды наставник Питер застал его за этим неподобающим занятием. Вырвав из рук Алекса тетрадь, он язвительно стал разбирать его неумелые, робкие стихи, а потом пригрозил, что зачитает их на классном часе.
Бедный Алекс со страхом ожидал конца недели, когда после уроков должен был наступить воспитательный час. Он даже хотел выкрасть тетрадку со стихами из учительской, но смелости для такого поступка в его характере было недостаточно.
И вот наступила пятница. Наставник Питер дотошно разбирал наши проступки, совершённые за неделю, хвалил и порицал некоторых учеников.
- С прискорбием вынужден заметить, друзья, что мелкое хулиганство, за которое я обычно вас браню, не идёт ни в какое сравнение с глупостью одного из ваших приятелей, который вообразил себя ни много ни мало – начинающим поэтом.
Алекс не знал, куда ему деваться от стыда, когда наставник раскрыл тетрадь с его стихами и начал зачитывать вслух неумелые, робкие строки. Класс взрывами хохота встречал каждое новое творение. Не потому, что в большинстве своём стихи были не хороши, а потому, что посвящены они были Алисии – самой красивой и весёлой девчонке в классе. Мы с Дэном знали о тайной влюблённости Алекса и полагали, что ни к чему хорошему это не приведёт. Как все красавицы, Алисия была заносчивой и капризной, и у тихого, неприметного Алекса не было никакого шанса завоевать её расположение.
- Итак, Алекс, ты захотел стать новым Петраркой, - с издёвкой произнёс наставник Питер. – Но признайся самому себе – кто ты есть? Кто ты такой, чтобы писать в тринадцать лет о любви? Может, ты вундеркинд или потомок благородной фамилии, у которой в генах – ум, честь, достоинство, красота? Нет, дружок, тебя добровольно отдали в интернат родители-алкоголики, чтобы ты случайно не сдох под забором, а им бы не пришлось отвечать за твою смерть. Конечно, влюблённость в юности простительна. Меня удивляет другое. Разве мало наставники заботились о тебе, прививая правильные мысли? Разве не указывали на полезные профессии, в которых ты мог состояться? Но быть поэтом… властелином душ и сердец… Безродный оборвыш, ты вообразил себя достойным такой важной и уважаемой профессии?
Хохот и улюлюканье, последовавшие за речью наставника Питера, сотрясали класс. Наставница Мэрил тоже не осталась равнодушной к проступку Алекса:
- А позвольте спросить, господин поэт, о чём вы собирались поведать миру? О бесконечной череде бутылок, опорожнённых вашим отцом? О бедности и грубости отбросов общества, которым не нужны даже собственные дети? Нет, почтенная публика оскорбится такими стихами.
- Я просмотрел всю тетрадь до конца. Вообразите, Мэрил, почти все его стихи о любви!
- А много ли этот стихоплёт понимает в любви? Люди его сословия знают один лишь разврат! И потом… писать о любви в тринадцать лет! Какое бесстыдство!
После классного часа одноклассники посмеиваясь разошлись кто куда. Алисия, на долю которой досталось не меньше позора, влепила Алексу звонкую пощёчину и, красная от стыда, убежала в парк…
- Я вспомнил, как тебя на классном часе разнесли в пух и прах, - сказал я. – А ты молодец, не бросил писать! Только знаешь, быть поэтом или писателем русскому ой как непросто! Ты пишешь о любви, о дружбе… Это здорово, но цензура не одобрит подобных рассказов. Чтобы русский писал о красоте отношений и о вечных ценностях? Нет! Русские должны писать о своём беспробудном пьянстве, о лености ума и о пристрастии ко всему порочному. Нас заставляют поливать грязью самих себя и верить в то, что большего мы не достойны.
- Всё так, - промолвил Алекс. - Наверное, ты прав. Я стану посмешищем в глазах почтенной публики, начну пить и сдохну под забором, как полагается русскому.
«Пора!» - подумал я.
- Нет, Алекс, никто из нас не должен жить без истины и без цели. Мы, русские, будем жить, трудиться, писать стихи и рожать детей. Мы должны бороться за свои права и отстаивать своё достоинство. И знаешь, есть люди, которые потребуют от тебя каждодневного труда по призванию. Ты станешь писателем или историком-летописцем наподобие того, кто написал запретную книгу. Только писать будешь о том, как после Большой войны русские разделились на два лагеря. Одни покорились завоевателям и потеряли право называться великим народом, другие – наоборот.
- Я знаю, о ком ты говоришь. Настоящие русские. А что? – Алекс на минуту задумался. – Всё равно пропадать! Чем чёрт не шутит? Ведь я ничего не теряю – в городе мы, интернатские, самые презираемые и бесперспективные, так ведь?
Я с облегчением выдохнул и рассказал другу о плане побега.
- Значит, ты согласен бежать, когда представится возможность?
- Согласен. Послушай, Вэл, а как же Дэн?
- И Дэн. Мы все покинем это осиное гнездо, чтобы стать настоящими людьми, ведь так?
Мы нашли Дэна в беседке, куда тот спрятался от дождя.
Дождь шёл стеной. Мы сидели на ледяных скамейках, но зато вездесущие наставники не могли подслушать наш разговор.
- Я готов к побегу, - твёрдо сообщил Дэн. – В городе меня ничего не держит. Ни родственников, ни квартиры. К тому же наставник Питер уже позаботился о том, чтобы мною заинтересовалась полиция нравов.
- И у меня в городе никаких перспектив, - поддакнул Алекс. – Если настоящие русские таковы, как ты о них говоришь, Вэл, нам нечего бояться жизни в лесу. Жить на природе лучше, чем кочевать по съемным углам и выискивать еду на помойках.
Ливень шумел, как водопад, но на горизонте уже обозначилась бирюзовая полоска.
- Как некстати сегодня погожий вечер!
- Почему, Вэл?
- В тишине каждый шорох слышен. Для побега больше подошёл бы ливень с грозой…
- Да, пожалуй. А как мы убежим? Через лазейку в заборе?
- Нет. Наши спасители пройдут через главные ворота. Если охранник Мэтью не заснёт на посту от снотворного, придётся усыпить его против воли. Ваша задача – помочь Айрин организовать побег младших групп.
- А ты разве не с нами? – поинтересовался Алекс.
- Нет. Мне нужно проникнуть в корпус наставников. У меня особое задание.
- Свернуть шею наставнику Питеру? Я с тобой, - хмуро отозвался Дэн.
- Нет. В главном корпусе есть архив. В нём – сведения о нас и о наших родственниках. А ещё – правдивая информация о том, кто мы, откуда родом, кем были наши предки. Мне об этом рассказала Айрин. Она мельком видела наши личные дела. Представляешь, оказывается я – Валентин Москвин! Кстати, ты никакой не Дэн. В твоём свидетельстве о рождении написано: Даниил Евгеньевич Соколовский. Красиво звучит, правда? Гораздо благородней и звучней, чем просто Дэн.
Дэн задумался. Ему тоже придётся долго привыкать к новому имени.
- Из архивных записей Айрин узнала о том, что твои родители вовсе не законченные алкоголики. Евгений Павлович Соколовский отбывает срок в тюрьме строгого режима для политзаключённых. Он активно сопротивлялся правящему режиму. Власти нашли его мысли опасными, и суд вынес решение: пожизненное заключение. Тебя насильно разлучили с семьёй и отдали в интернат. Теперь ты понимаешь, почему наставник Питер взъелся на тебя за непослушание? Он боится, что в тебе проснутся гены отца – настоящего русского, который ради поруганной правды не побоялся лишиться свободы!
Дэн скрипнул зубами от злости.
- Это точно правда? Боже мой! Я столько лет презирал отца, а оказывается, его оболгали! Он не был алкоголиком, и я могу им гордиться!
Глаза Дэна налились яростью. В этот момент я почти не сомневался в том, что он быстро завоюет доверие Влада и станет хорошим солдатом.
- А я? – спросил Алекс. – Что известно обо мне?
- Айрин лишь мельком видела архивные записи. Про тебя пока ничего не известно.
- Тогда можно мне с тобой?
- Нет, Алекс. Дело не только в архиве. Задание проникнуть в главный корпус мне дал сам командир Фомичёв. Может случиться, кто-то из наставников не захочет ужинать в интернатской столовой и не уснёт к назначенному времени. Если кто-то нажмёт тревожную кнопку, то вскоре сюда приедет полиция, и операция будет провалена. За меня не бойтесь. Со мною пойдёт Влад. Он не растеряется и в два счёта решит любую проблему.
- Новым друзьям ты доверяешь больше, чем старым, - обиженно буркнул Дэн.
Я благоразумно умолчал о том, что Влад долго сомневался, стоит ли делать меня своим напарником.
«Не думай, будто я тебе не доверяю, - сказал однажды Влад. – Просто наставники – какими бы они плохими не были – вам не чужие. Трудно вступить в схватку с человеком, который шестнадцать лет присматривал за тобой и которого ещё неделю назад ты уважал более, нежели родного отца».
В словах Влада была доля истины. Ещё пару недель назад я был готов из кожи лезть вон, лишь бы угодить наставнику Питеру. Как изменилась моя жизнь с тех пор! Я стал совершенно другим. Я больше не могу уважать людей, которые видят во мне существо второго сорта. Я не могу жить бок о бок с теми, кто желал забвения моей нации и воспитывал меня рабом мирового правительства.
- Нет, Дэн, ты не прав. Я ценю и старых, и новых друзей. Просто вы пока не знаете всей правды о нашем порабощении, и в вас нет той ненависти, которая кипит в жилах настоящих русских. Вы не понимаете, как подл и коварен наш враг, вы не умеете его ненавидеть за оковы рабства и не сможете убить за ту ложь, которая в ваших умах подменяет историческую правду о прошлом великого народа.
- А ты – можешь? - голос Алекса был испуган и робок.
- Я настоящий русский, и для меня нет ничего невозможного.
Отбой прозвучал ровно в девять.
Обычно старшие воспитанники после отбоя не засыпали. Кто-то, лёжа в темноте, слушал музыку в наушниках; кто-то играл в электронные игры на телефоне. Ходить по корпусу запрещалось – наставники строго следили за выполнением режима с помощью видеокамер.
К счастью, наши с Дэном и Алексом комнаты находились на первом этаже, и чтобы выбраться на волю стоило лишь отворить окно и перемахнуть через подоконник.
Вскоре я услышал несколько приглушённых ударов по стеклу. Это означало, что ребята пошли на задание: им предстояло незаметно пробраться к дошкольному корпусу и затаиться в кустах, пока партизаны командира Фомичёва не проникнут на территорию интерната.
Где теперь Айрин? Я видел, как из столовой она пошла в дошкольный корпус. Четверь часа назад она прислала сообщение: «Медсестра Стейси просит подежурить в разновозрастной группе, пока надзиратели пьют вечерний чай». Шестым чувством я вдруг постиг, что надзиратели после этого чаепития вряд ли проснутся к утру.
Мне тоже было пора действовать, и я решил пойти в главный корпус, не дожидаясь Влада.
Я взял спортивную сумку, распахнул окно и перелез через подоконник. Меня тут же обдало вечерней прохладой. Дэн и Алекс помахали мне издалека и растворились в темноте парка.
Из-за туч вышла луна – огромная, яркая, она вмиг рассеяла мрак, посеребрив листву тополей.
Я спешно перешёл дорожку; гравий предательски хрустел под ногами, и я выдохнул с облегчением, когда оказался на газоне. Дальше я шёл по влажной траве и вскоре оказался перед главным корпусом.
Чёрные, мёртвые окна блестели в свете луны. Лишь в двух комнатах горел слабый свет.
Дверь корпуса не была заперта, и я вошёл внутрь здания. Мои шаги – как мне казалось – наполнили всё пространство. Деревья в лунном сиянии отбрасывали кривые тени, а белые ступени походили на лестницу, ведущую в склеп.
Я тихо брёл по коридору, стараясь не пропустить малейший звук. Обычно наставники ложились спать около полуночи. Угомонив младших, они ещё долго о чем-то беседовали в столовой главного корпуса или выходили курить на балкон. Дверь корпуса запиралась на ночь, но сегодня наставники заснули так быстро, что она осталась открытой.
На этаже стояла мёртвая тишина, лишь наверху в комнате наставника Питера монотонно гудел телевизор. Я заглянул через щель. Приглушённый свет торшера падал на журнальный столик, на кипу газет и на чашку недопитого чая. Наставник Питер спал в кресле, нервно вздрагивая во сне.
«Всё-таки Айрин молодец!» - подумал я. Надёжное, крепкое зелье, раз даже такой здоровяк, как наставник Питер, храпит без задних ног…
Второй этаж был пуст. Дверь в кабинет заведующего оказалась не заперта. Из-под неё по паркету разливался матовый свет. Я тронул дверь – она без звука отворилась.
На жёстком офисном стуле, уронив голову на стол, спала наставница Мэрил. Голубой монитор компьютера слегка потускнел – значит, сон сморил её совсем недавно. На столе были разложены личные дела выпускников. Я начал осторожно перебирать папки. Алисия, Хелен, Майк… Алекс!
Я жадно схватил личное дело товарища. Что там? Алексей Геннадьевич Максимов. Значит, всё-таки Алексей, а не Александр. Биологическая мать – Ольга Васильевна Максимова. Медсестра; отбывает срок в колонии общего режима за оказание помощи раненым повстанцам. Вот это поворот! Биологический отец – Виктор Иванович Максимов. Художник, автор скандальных картин «Славься, Отечество!» и «Матушка Русь»; отбывает срок в колонии для политзаключённых. Опекуны…
Так вот в чём дело! Те, кого Алекс считал родителями, всего лишь опекуны. Чужие люди, которые завладели имуществом сироты, а потом сдали несчастного ребёнка в интернат! Интересно, живы ли настоящие родители Алекса, и как их найти? Но даже если нам не удастся ничего про них разузнать, Алекс всё равно будет счастлив: его родители – герои, они боролись за то, чтобы с гордостью называться русскими! Я бросил в спортивную сумку личное дело Алекса и вывалил в неё же из пластиковой коробки, стоящей на стеллаже, личные дела воспитанников дошкольного корпуса.
Я был в такой эйфории, что не заметил, как исполинская фигура выросла в дверном проёме.
Наставник Мэтт! Как мы могли забыть о нём?! Он никогда не ужинал в интернатской столовой, потому что сидел на жёсткой диете. Бывший боксёр, он был приглашён заведующим на должность инструктора по физической культуре, и с его появлением на занятиях воцарилась идеальная дисциплина.
Все воспитанники недолюбливали наставника Мэтта. Каждое утро в любую погоду он выгонял нас на зарядку в парк, а после заставлял бегать на стадионе до потери сил. А ещё он чаще других отправлял нас в карцер со своих уроков за леность и нарушения дисциплины. Каждый вечер наставник Мэтт любил совершать пробежку в парке, но пару месяцев назад, повредив ногу, был вынужден на время отказаться от этой привычки. Вероятно, сегодня он почувствовал себя лучше и решил возобновить свои занятия. Быть может, он сильно удивился непривычной тишине, когда вернулся из парка, и решил спросить у наставницы Мэрил, отчего никто не пьёт чай, не играет в шарады и не смотрит телепередач.
Он мельком бросил взгляд на содержимое моей сумки и всё понял. Моё недельное отсутствие с Айрин, дочерью лесных варваров. Внезапно вымерший корпус. Проникновение в запретное время в кабинет заведующего и похищение документов. Чем это могло быть, если не подготовкой к побегу?
Его железный кулак оглушил меня. Я отлетел к батарее и больно ударился о её выступ. Наставник Мэтт навалился мне на грудь и сжал горло. Сначала я пытался сопротивляться, но нехватка воздуха лишила меня последних сил. Я чувствовал, что задыхаюсь и теряю сознание. Комната расплывалась перед моими глазами, и белый потолок начал тускнеть и становиться мутным, как дрожащий лунный свет…
Внезапно дышать стало легче. Я услыхал над собой какую-то возню. Что-то горячее и липкое хлынуло мне на лицо, и я вдруг понял, что это – кровь. Наставник Мэтт обмяк и больше не сжимал моё горло.
Когда я разлепил веки, наставница Мэрил по-прежнему крепко спала перед потухшим монитором, а Влад невозмутимо вытирал приклад ружья какой-то тряпицей из её гардероба.
- Почему меня не обождал? Хорош напарничек! Чуть всё дело не завалил! – сказал он угрожающим шёпотом. – Идти можешь?
Я тяжело поднялся.
Наставник Мэтт слабо дышал. У него была пробита голова.
Влад подхватил спортивную сумку и вытолкал меня за дверь.
На спортплощадках и в парке было тихо. В корпусах старших воспитанников не горел свет. Стояло непривычное, мёртвое затишье.
За воротами интерната темнела вереница автобусов, к которым тянулись тёмные, как призраки, люди. Автобусы один за другим бесшумно отплывали во мрак.
На КПП тускло горел фонарь. Командир Фомичёв знаками указывал, кому в какой автобус следовало отводить детей. Полусонные, слегка напуганные дети гуськом бежали к автобусам. Ясельных малышей торопливо несли на руках.
В будке на стуле, усыплённый хлороформом, лежал дежурный ночной смены. Тревожная кнопка была разбита монтировкой.
- Скорее, ребята! Айрин, сколько ещё детей? Всем нашлось место? – командир Фомичёв отдавал команды чётко и сухо. - Господи, Валька, что у тебя с лицом?!
- Всё нормально! – я улыбнулся, почувствовав радость от достойно завершённого дела. – Дети спасены?!
Айрин счастливо засмеялась в ответ.
- Надо торопиться, - на ходу бросил Влад. – Один из наставников, которому я раскроил череп, может прочухаться и вызвать полицию.
- Садитесь скорее в автобус! – Айрин впихнула меня в салон. – Дэн, Алекс! Живее!
Луна стояла в зените, когда длинное чёрное облако заволокло небо.
- Очень кстати! – заметил весело Влад. – Как ты, Валька?
Голова гудела, но я так ошалел от радости, что только смеялся в ответ.
- Не жалко покидать родные пенаты?
- Настоящий русский умрёт, но не станет жить за колючей проволокой!
- Ты прав, товарищ!
Последний автобус растворился в сумраке ночи.