Встречаю в коридоре отделения своего старого больного. Он жалуется, что лечащий врач не нашла с ним общего языка. Я ему объяснил, что вас двое – Вы и врач. Разве справедливо говорить, что врач не нашла с Вами общего языка? Может быть, правильней будет считать, что вы вместе с врачом не нашли общего языка? Может, и Вы в этом тоже виноваты? И он согласился – действительно, я тоже хорош.
Старая женщина, поступившая в палату интенсивно терапии, к которой я не пустил посетителей, – в соответствии с распоряжением заместителя главного врача, - потребовала бумажку, карандаш и написала жалобу:«Прошу в моей смерти винить доктора Вечко. Мой муж – дурак, он перенес инсульт. А наша квартира - в доме, где живут заместители председателя Совета Министров. Муж может включить газ и забыть его выключить. Представляете, что тогда будет!? Ко мне пришла дочь, чтобы я дала ей указания, как поступать с отцом. А доктор Вечко не пускает ее ко мне». Зам. главврача спросил меня: – Что же ты? Я ответил: – А ты?. Спустя неделю у меня с этой больной установились прекрасные отношения…
Принимаю нового больного. У мужчины 50 лет, заместителя начальника главка, умеренная артериальная гипертензия. Нормально разговариваем. Потом я спросил: – Какие лекарства принимали? И он мне отвечает:«Хули сказать, Палыч, зае**** меня эти б******е лекарства». Я, конечно, обалдел, но виду не подал и быстро сориентировался:«Так хули ж ты принимал-то их так хе****?». Мужик на секунду опешил, а потом обрадовано сказал:«Понял, Евгений Павлович, понял». Все наши последующие беседы происходили на нормальном языке интеллигентных людей. Что это было с человеком, - черт его знает? Я не спрашивал…
Захожу вечером в палату. На кровати сидит маленькая злобного вида старушка. Спрашиваю:
– Вам сколько лет? Знаю, что ей 72 года. Она сердито отвечает:
– Восьмой. Говорю ласково:
– Я спрашиваю, лет Вам сколько? Она повторяет:
– Восьмой.
- Что восьмой, - стул, телевизор? Она сквозь зубы:
– Десяток! Самым любезным тоном говорю:
-Анна Ивановна, я ведь не спрашиваю, сколько Вам десятков, спрашиваю – сколько лет? Деваться некуда и она нехотя бурчит:
– Семьдесят два…
Через два дня у женщины произошел небольшой ишемический инсульт и ее перевели в отделение интенсивной терапии, а еще через три дня вернули обратно. На очередном дежурстве захожу к ней в палату. Меня встречает оживленная дружелюбно улыбающаяся женщина:
– Ах, доктор, проходите, присаживайтесь… И все в таком духе. Так сказать, нет худа без добра…
На рубеже 80-90-ых годов необычайную популярность в СМИ приобрели истории о неизведанных могучих силах человеческого организма. Бурным потоком хлынули какие-то чебурашки, экстрасенсы, прорицательницы и прочие кудесники. Читаю однажды в «Советской России» о двенадцатилетнем мальчике, который взглядом опрокидывает холодильники, поджигает предметы и творит прочие безобразия. Утром на работе говорю коллегам: – Какую дурь пишут в газетах! Пусть мальчик своим нечеловеческим взглядом действует не на холодильник, а на датчик динамометра, чтоб его силу можно было измерить, если она действительно есть. И тут в ординаторскую заходит заведующий кафедрой кардиологии доктор медицинских наук профессор Анатолий Петрович Борисенко. Он с ходу уловил о чем идет речь и подхватил: – Да, да, какие же неизведанные еще силы таятся в нашем организме! Я по наивности сказал: – Что Вы, Анатолий Петрович, как можно этому верить?! На что получил ответ: – Как же не верить, ведь это написано в нашей советской газете! Если пресса может задурить голову профессору-медику, что же ожидать от простых людей, даже не кандидатов наук? А между тем, люди доверяют таким профессорам жизнь – как же не верить, ведь профессор сказал! Кстати, когда мальчик чуть вырос и подпал под действие уголовного кодекса, все его чудесные деяния, вроде поджогов взглядом чужого имущества, прекратились.
В те же годы небезызвестный Василий Стародубцев, будущий член ГКЧП, когда ему в палату приносили свежие газеты, говорил: «Мне дайте наши, советские, – Правду, Сельскую жизнь, Советскую Россию. А эти, буржуазные, - Комсомольскую Правду, Комсомолец, Литературку, – я не читаю».
Когда мы, молодые специалисты, в 1965 году в количестве 30 человек приехали в казахский город Степногорск, старушки-больные в поликлинике разделились на два лагеря. Одни говорили - меня запишите к нашему старому врачу, эти молодые еще ничего не умеют. Другие говорили наоборот - меня - к молодому. Он еще не забыл, чему его учили в институте.
В поликлинике тогда работал участковым терапевтом молодой Петр Леонтьевич Фролов. У Пети была одна особенность – блестели глаза. Маявшиеся бездельем женщины в поселке, где для них не было работы, избрали поликлинику местом, где они регулярно встречались и могли поболтать по душам. Сидя в коридоре, они не один месяц обсуждали - почему блестят глаза у врача? Сначала решили, что он на приеме всегда пьян. Потом пришли к выводу - нет, от него не пахнет, значит, – трезв. А раз так, то он - наркоман. На этом и успокоились. На самом деле Петя не был ни алкоголик, ни наркоманом, так уж у него был устроен организм.
В 1972 году к восьмидесятилетнему больному с инфарктом миокарда и дисциркуляторной энцефалопатией, брату одного из московских руководителей, пришла жена. Женщине 60 лет, она – в ярко-красных брюках и желтой кофте. Говорит: – Если что случится, не стесняйтесь, смело мне звоните. Я за 20 лет брака ко всему готова. Вот однажды, захожу в комнату – а он сидит в кресле и не дышит! Я подумала – преставился! И думаю – как быть – вызывать «Скорую» или сразу звонить в морг? А потом решила – дай, еще взгляну. И что вы думаете – он раздышался! Старик и в этот раз не умер, позвонил из дома и сообщил, что сейчас едет к министру, просил назвать фамилии врачей, чтобы похвалить перед министром. Мы не сказали – министр еще невесть что подумает!
Мужчину 45 лет, начальника главка, доставили в больницу из дома. У него - ортостатический обморок, который «Скорая» трактовала как инсульт. Больного многократно расспрашивали, как это случилось, и он всегда рассказывал кратко и односложно: «Рано утром пошел в туалет, потужился… А дальше ничего не помню. Очнулся – лежу на полу, морда в крови, жена ломает дверь».
Лечилась в неврологическом отделении председатель горсовета Братска. Братск и все с ним связанное (Братская ГЭС) гремел тогда по всей стране. Разместили ее в палате «Люкс». Спустя год она поступила снова. На этот раз ее доставили на носилках, самостоятельно несчастная уже не ходила. Я как раз дежурил по приемному отделению и, в соответствии с предоставленным мне правом, положил ее в одноместную палату (попроще люкса), чтобы там было удобнее разместиться женщине, которая за больной ухаживала. На следующий день мне звонит заведующая неврологическим отделением Эльза Николаевна с претензией по этому поводу. Я говорю:– Эльза Николаевна, она все же большой человек. На что и получил ответ: – Это раньше она была большой человек, а теперь она инвалид первой группы! И немедленно перевела больную в обычную палату. На самом деле ничто не мешало оставить пациентку в одноместной палате. К вопросу об отношении некоторых врачей к больным.
В кардиологическое отделение поступил больной 60 лет. Жалоба одна – постоянная тупая умеренной силы разлитая головная боль. Артериальное давление 130/80 мм, Возможно, дело в сосудах головы. Но это – компетенция невролога. Посылаю больного на консультацию к неврологу – той же Эльзе Николаевне. Она уже не заведует отделением, - консультант-невролог. Получаю заключение – атеросклероз сосудов головного мозга, рекомендовано назначение инстенона по таблетке 3 раза в день. Думаю, - в 60 лет у всех атеросклероз, но не у всех такая странная головная боль. Впервые встретил такую клинику. Надо бы сделать ультразвуковое исследование магистральных артерий шеи. Назначаю. Получаю отказ. Видите ли, в отделении функциональной диагностки имеется распоряжение - УЗДГ делать только по назначению невролога. А ты кто такой – кардиолог? – делать не будем! Ладно, снова посылаю больного к тому же неврологу на предмет назначения УЗДГ. Получаю раздраженную запись – диагноз тот же. Анальгин по таблетке 3 раза в день. Но не на такого попали! Ловлю в коридоре случайно там проходящую невролога коечного отделения Татьяну Ивановну Чубарову, прошу – Таня. Запиши мне в историю, что больному показано УЗДГ. Татьяна Ивановна делает это без проблем. На этот раз у врачей отделения диагностики для отказа нет никакого повода. На следующий день прибегает возбужденный врач-функционалист Слава Максимов, специалист по УЗДГ, и. потрясая своим заключением, сообщает, что у больного полная окклюзию сонных артерий с двух сторон! О! О! С одной стороны приятно, что мои подозрения подтвердились, но надо же помогать человеку. В больнице нет ангиохирургов, вызываем внешнего консультанта. Он приезжает на другой же день. Смотрит больного во вторник, считает - надо срочно оперировать, больной согласен. Предлагает перевод к ним в Центр в четверг. Но увы - в среду у больного происходит обширный ишемический инфаркт головного мозга и в четверг он умирает. Вся эта история развивается в течение 7 дней, включая 2 выходных. Спасли бы человека 2-3 дня? Сомнительно… Удивляет упрямство невролога – не назначу УЗДГ, мало ли чего желает кардиолог. Удивляет поведение врачей –диагностов – делаем УЗДГ только по назначению невролога – мало ли чего захочет кардиолог? Работаем для собственного удобства, а не для больного человека!
Читаю по долгу службы историю болезни. Мужчина приехал в Москву с северных нефтепромыслов за счет страховой компании без развернутого медицинского направления. Ложится в урологическое отделение, сообщает принимающему урологу, что у него две болезни – «ипуденталома» и «миелома кожи левого плеча». Что взять с простого нефтяника? Однако врач-уролог ни словом, ни даже просто знаком на бумаге, не отразил ни малейшего удивления такой фантастической патологией. Я за 50 лет врачебной работы ни разу не встретил такого слова – ипуденталома. Оно звучит так странно, что и быть такого термина не может. Но, видимо, для молодого малоквалифицированного уролога (с истероидными чертами личности) «ипуденталома» так же незнакома, как, скажем, феохромоцитома. Удивило и другое – не бывает миеломы кожи! Миелома – опухоль костного мозга! На коже может быть меланома. Еще раз простим неграмотного нефтяника. Но врач, даже уролог, даже молодой уролог, должен знать разницу! Чёрт с ним, пусть не знает. Но в любом случае в объективном статусе надо отметить как выглядит кожа на левом плече. Ведь меланома – резко выделяется на коже. Даже если опухоль оперирована, должен остаться послеоперационный рубец. Но нет, - ни слова! Очевидно, плечо – выше области интересов уролога. Пролежал в урологии больной всего 3 дня. После чего его перевели в отделение эндокринологии, видимо, урологи решили, что не будут лечить ни ипуденталому, ни миелому. Но что еще интереснее, в эндокринологии пациента осматривают вместе заведующая и лечащий врач. И опять повторяется та же история. Эти женщины переписывают слово в слово, что у больного ипуденталома и миелома кожи. И ни одним словом не выражают своего отношения к этим диким на взгляд грамотного выпускника медвуза диагнозам. Да и было ли это отношение? Возникает сомнение в их профессиональной грамотности… Через два дня нефтяник связался со своей страховой компанией и его перевели в МОНИКИ, так как он уверял, что только там есть хирург, который поставил ему оба диагноза и знает как их лечить. Думаю, этот хирург изрядно повеселился, увидев в эпикризе такие термины... Я поделился своим изумлением с кардиологом Светланой Алексеевной Савельевой, с которой мы прежде вместе работали. Она тоже заинтересовалась и, полистав доступные материалы, решила, что речь идет об «Инциденталоме», то есть о гормонально неактивном новообразовании надпочечника, выявленном случайно и ничем себя не проявляющем. Очевидно, она права. Что касается миеломы кожи плеча, то пусть это останется как память о квалификации врачей.
Мой хороший знакомый Вениамин, хирург, работал в закрытых городах Степногорск и Шевченко в Казахстане, трудился над диссертацией в Москве, потом уехал в Центральную Африку. Там он был врачом на строительстве крупной электростанции. Электростанцию строили наши инженеры и рабочие в рамках помощи диким африканским народам. Веня имел дело только с нашими людьми, негров лечили местные медики. Несколько лет спустя, когда Вениамин уже умер, в беседе с мужем моей бывшей начальницы мы случайно выяснили, что Веня – наш общий знакомый. Борис Иосифович как раз был руководителем этого строительства. Он рассказал, что вечерами советские инженеры, оторванные от семей, заброшенные в самую глушь тропической Африки, собирались вместе и занимались, между прочим, профилактикой тропической малярии, принимая для этого джин в умеренных дозах. В больших – вряд ли, поскольку Органы не дремали. Но Вениамин никогда с нами не участвовал. Он выпивал в одиночку - с раздражением сказал Борис Иосифович. Однажды советский рабочий упал с лесов, к нему, находившемуся в бессознательном состоянии, вызвали хирурга. Тот посмотрел и сказал – ничего страшного, оклемается. Я тоже приехал, - рассказал Борис Иосифович, - посмотрел. И думаю, - нет, тут дело швах. Загрузили пострадавшего в самолет и отправили в Москву. Оказалось – перелом основания черепа... Знаете, как мы звали этого врача - ХЕРУРГ, и пояснил – не хирург, а именно хЕрург. А Вениамин об этом не знал, чувствовал ли он, что его не уважают сограждане?
Множество людей прошло передо мной за годы работы. Разные люди – сангвиники, холерики, меланхолики, флегматики… Некоторые – еще и ипохондрики. Я заметил - темперамент существенно влияет на течение болезней, или помогает бороться с ними или, наоборот, усугубляет их и окончательно отравляет жизнь. Вот три примера.
Мужчина 42 лет трижды поступал в стационар с преходящей полной блокадой правой ножки пучка Гиса. Такая блокада сердца отражается на электрокардиограмме, но практически никак не сказывается на самочувствии. Часто она является проявлением вегетоневроза. Больной работал инспектором Комитета народного контроля. По моему впечатлению, в этот комитет порой попадали люди, не обладавшие организаторскими способностями, которые могли критиковать, но не принимать позитивные решения. Этот инспектор, Бурдаков, видимо, не справлялся и со своими обязанностями в Комитете, вызывая недовольство начальства. Он начинал нервничать, его одолевала бессонница, тревога и прочие невротические ощущения. Не в силах терпеть такие мучения он обращался к врачам. Снимали ЭКГ и, видя блокаду ножки, тут же закладывали его в кардиологическое отделение. Сам Бурдаков при поступлении говорил: – Мне бы выспаться ночи три и у меня все пройдет. Так и происходило. Никакой специальной антиаритмической терапии не требовалось. Проводимость восстанавливалась и отдохнувшего (на фоне приема диазепама) Бурдакова выписывали. Он был мнителен, всегда слегка подавлен, ипохондричен. В последний раз он попросился к урологу. Он рассказывал:
- Уролог спросил, - что у Вас? Я говорю – у меня тройная струя. Он говорит – у Вас, наверно, слиплось. Я возражаю – как это слиплось, сорок лет не слипалось и вдруг слиплось? Он сказал – приходите в понедельник, помочитесь при мне, посмотрим. Я прихожу в понедельник, а там уже другой уролог - женщина, прежний врач ушел в отпуск. Она спрашивает – что у Вас? Говорю – я пришел помочиться. Она мне – туалет напротив по коридору.
Я объяснил – мне велели прийти помочиться у Вас в кабинете.
- А она?
- А она меня послала…
Судя по всему, история с тройной струей ничем плохим не закончилась. Больного выписали. Спустя три недели мне на работу позвонила его жена, жалуется, что муж «слабеет с каждым днем». Видимо, она потеряла терпение. Что я могу сказать? – Пусть идет в поликлинику к терапевту. Еще через месяц встречаю Бурдакова в больничном коридоре. Вид обычный – как в воду опущен. Оказалось, у него обнаружен солитер! И теперь он лечится от гельминтоза в гастроэнтерологическом отделении. Один раз мне этого солитера уже гнали, - сказал он. Солитер сам вышел, а головку оставил. Завтра будут опять гнать - с тоской сказал несчастный. Какова судьба солитера и больного не знаю. Я потом говорил коллегам: – Понятно, отчего у него была тройная струя, - солитер мочился с ним за компанию.
Еще история. Этому человеку 40 лет, он инженер по связи в Министерстве иностранных дел. Полтора года тому назад у него случился первый в жизни пароксизм фибрилляции предсердий. С тех пор приступы несколько раз повторялись. Мужчину направили в Институт сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева. Там предложила оперативное лечение. Больной согласился. Операция деструкции проводящих путей проводилась под общим наркозом на неработающем сердце. В конце операции сердце запустили, пропустив разряд тока. Несчастному опять не повезло. По небрежности хирургов теменная часть головы больного касалась ничем не покрытой металлической поверхности заземленного операционного стола. И электрический разряд, естественно, ушел в землю, выйдя из тела именно через эту часть головы. При этом контакт был плохой и на коже темени получился электрический плоскостной ожог (Я лично наблюдал два таких случая, каждый раз причина была одна – небрежность операционной бригады). В итоге на голове получилась своеобразная «тонзура» как у католических священников. Прошло три месяца и приступы мерцательной аритмии возобновились как и до операции. Так бывает, слишком уж непростая эта операция, которая не всегда дает надежный результат. Страдалец снова обратился в институт, где ему сказали: – Мы сделал что могли, больше ничем помочь не можем. Вот появился новый препарат – соталол – можно его попробовать для предупреждения пароксизмов. Но только начинать прием надо в условиях стационара. Пациент купил соталол в аптеке и лег к нам в отделение для лечения этим новым и неизвестным ранее в нашей стране лекарством. Человек он был вялый, подавленный, с тоской в глазах и с «тонзурой», которая слабо прикрывалась остатками волос. Однако этот дефект внешности, похоже, его мало беспокоил. Соталол не оказал никакого влияния, мерцание предсердий сохранялось. Правда, частота пульса уменьшилась, признаков недостаточности кровообращения не было. Вполне возможно, что образовалась постоянная форма мерцания предсердий. Я знаю людей, которые с такой постоянной формой ведут достаточно активный образ жизни. Но этот человек был настолько подавлен, что жизнь не доставляла ему никакой радости. Конечно, человеку всего 40 лет, однако ведь надо жить дальше. Зайдешь в палату, он вяло сидит, молча глядя в окно. Я как-то спросил: – У Вас дето-то есть? Он сказал: – Ну какие дети, когда такая болезнь? Говорю: – ведь эта болезнь у Вас всего два года, а женаты Вы с 25 лет, что же мешало завести ребеночков? Он не ответил. Мешала ему жизненная вялость и ипохондрия.
А вот Александр Семенович Голов, имея кучу тяжелых болезней. сохранял оптимизм и бодрость духа. В 50 лет у Александра Семеновича выявили рак желудка, предложили операцию. Он согласился. Операция прошла успешно. У нас в больнице он появился к 60 годам с мешотчатой аневризмой восходящей аорты. Лечащий врач обнаружила дополнительно еще и аневризму брюшной аорты. Приглашенный на консультацию профессор-хирург так пальпировал эту аневризму, что появились признаки расслоения. Предложили срочную операцию Александр Семенович согласился. Операция прошла успешно. Больной периодически поступал в больницу с осложнениями аневризмы вплоть до начинающегося отека легких . Привезут его, бывало, вечером в реанимацию, отек купируют. А утром встречаешь бодро улыбающегося Голова у газетного киоска. При таком настрое болезненные тягости легче переносятся. Спустя пару лет у него выявили опухоль молочной железы. Предложили операцию. Александр Семенович, как всегда, согласился. Операция прошла успешно. В конце концов он все же умер, уже не в нашей больнице от осложнений, вызванных мешотчатой аневризмой восходящей аорты, которая тоже была следствием хорошо прожитой молодости.