- Зырьте, зырьте, «Тимберленд», - голос Бу вибрирует от восторга.
- Угу, - запоздало реагирую я, но мальчик уже ускакал. Любопытство гонит его прочь, всё ближе к тимберлендовскому счастливчику.
Громко вскрикивая и взмахивая руками, Бу почти наступает тому на пятки. Брызги мартовской оттепели летят из-под тонких иксобразных ножек, вызывая недовольство прохожих.
Мальчик оглядывается на меня. Улыбаюсь в ответ. Сейчас.
Сейчас.
Упругий прыжок, вытягивающий худенькое тело в струну, затем Бу приземляется, складывается пополам и кричит.
На выходе получается нечто среднее между собачьим лаем и воплем огромного ниндзяги, из тех, что лежат у него в заветной металлической коробке.
Давно не вздрагиваю. Хотя уши закладывает по-прежнему.
Владелец модных ботинок морщится спиной, оглядывается и спешно сходит с дистанции.
Обогнав жертву, Бу оборачивается и выдыхает той в лицо:
- Бл..ть!
В то мгновение я не вижу ни задиристой улыбки Бу, ни его торжествующих глаз. Не слышу я и запретного слова за дальностью расстояния, но поверьте, всё происходит именно так. С периодичностью в 20-30 секунд, за редким исключением.
Догоняя Бу, миную парня. Тот стоит с открытым ртом, и последний слог вместе с сигаретой висит на его нижней губе.
Без труда угадываю произнесённое слово, обычно так реагирует на мальчика большинство граждан.
- Дебил, - презрительно кривится тимберлендовец.
Бу – совсем не дебил. В четверти у него нет ни одной тройки. Часами мальчик может рассказывать об устройстве автомобилей, пытках и модных марках одежды.
Каждый месяц мы принимаем посылки из Америки.
- Сегодня курьер, - предупреждает мама Бу.
Привычно улыбаюсь, нет проблем.
- Вы не представляете, это такая экономия. Да что там, дешевизна по сравнению с нашим беспределом. Могу дать координаты интернет-магазина. Уверяю, вам понравится.
Киваю, поддерживая игру в равенство. Большое везение – работать в интеллигентной семье.
Моя работодательница – удивительная женщина, сочетающая в себе железобетонность бизнес-леди и грацию тундровых растений. Её непотопляемая улыбка внушает уверенность, которой мне вечно недостает.
Три года назад при нашем первом инструктаже она придавила щуплое танцующее плечо Бу своей розовокогтистой дланью и проворковала:
- Ваша задача научить ребёнка себя контролировать. Никаких кривляний, возгласов и дёрганий!
Из-за надёжного каркаса маминого туловища пробивались лучи папиной улыбки. Добросовестной и хрупкой.
Улыбка легко линяла от любого пустяка, превращаясь в плохо скрытое раздражение.
Да, своей эмоциональностью Бу уродился в папу.
- Сволочь, вот тебе! Получай! – мальчик воюет с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым.
Портрет русского гения сифонит множественными колотыми ранениями.
- Бу, успокойся. Давай лучше учить стихотворение.
- Учителя – придурки, заставляют учить такие сложные стихи!
Гневный взмах детской руки с обкусанными в кровь, до полной деформации ногтями, и канцелярская мелочёвка летит со стола на пол, спасительно раскатываясь по углам комнаты.
- Дебилоиды, чтоб вы сдохли!
- Бу!
- Будете кричать на меня, скажу папе, чтобы вас уволил!
Отвернувшись, молчу.
- Простите, я – гадина, гадина! – в порыве самобичевания мальчик неистово лупит себя кулаком по лбу. – Получай, получай!
- О, господи, Бу, перестань же!
- Убила бы на месте за такое, - говорит вечером Лилька. – И что ты сделала?
- Обняла его и стала утешать, - отзывается вместо меня мать. – Ей жаль всех. Себя бы лучше пожалела!
Мать и Лилька – мои главные спасительницы. Они спасают меня от жизни, в которой я мало что смыслю.
- У этого ненормального двести шестьдесят пять ручек, - изрекает мать.
- Сколько? – изумляется подруга.
- Двести шестьдесят пять, - подтверждаю я.
- Зачем ему столько?
Что им сказать? Только для постороннего взгляда те ручки сливаются в пёструю малоразличимую массу. Но не для Бу.
Любое действие, связанное с письмом, требует той единственной и неповторимой ручки, что выискивается мальчиком из груды сотоварок.
Всякий росчерк пера, даже мимолётный, проверяется на цвет, толщину и мягкость хода. После каждого проявленного слова ручка торжественно упрятывается в колпачок, страхующий её от преждевременного высыхания.
- Зачем ему столько? – не может успокоиться Лилька.
- Понимаешь…
- Вот только не надо его защищать! Ты со своим дипломом педагога могла бы претендовать и на большее. А нянчишь этого! – горячится мать.
Слово «этого» она произносит с непередаваемым упрёком.
Я никогда не спорю. Ни с матерью, ни с Лилькой.
Они хотят мне только добра.
За стеной аквариума азартно прыгает лягушонок.
Интервалы между подскоками, кваканьями и подёргиваниями неумолимо уменьшаются с каждым прожитым лягушонком годом.
Худосочные лапки, молотя пятками по попе, оставляют вполне зримые синяки. Щуплый детский живот с вывернутым пупком, два ряда рёбрышек, купальные плавки, надетые наизнанку, лупоглазые окуляры очков на радужной резиновой шапочке: Бу совершенствуется в искусстве плавания.
Одним глазом восхищённо улыбаюсь лягушонку, вторым строго внимаю девушке-тренеру.
- Это ужасно, - говорит она, нервно покачиваясь с пятки на носок. - Вы уверены, что ему можно плавать? Так ведь и до беды недалеко!
- Можно, не волнуйтесь. Мы же принесли справку от врача, так?
- Я такого ещё не видела. Извините, но перепугалась страшно.
До встречи с Бу я тоже такого не видела. Но разве то – повод для паники?
- Ты должна требовать прибавки, - напоминает Лилька всякий раз. – Работать с больным ребёнком за такие деньги, ты что, мать Тереза?
Подруга знает о детях всё, и о больных, и о здоровых. Она – детский невролог и мама двоих взрослых сыновей. А ещё Лилька – брошенная жена. Год назад её оставил муж. После двадцати семи лет супружеской жизни он нашёл более подходящие руки для своего простатита и язвы.
Лилька – уникум. Она обладает поразительной способностью создавать из ничего полноценный жизненный стимул. Ту морковку, что сподвигает нас выживать.
- Не выживать, а жить, - поправляет подруга.
Только в моём понимании жить – это радоваться тем мелочам, которые есть здесь и сейчас.
Жить умеют единицы, остальные выживают в предвкушении той самой заветной морковки.
Лилька ждёт внуков, мать ждёт моего замужества, а я… Я жду своего превращения в лебедя.
Каждое божье утро гадкий утёнок таращится на меня из зеркальной глади, но шансов на чудо не предвидится. Быль – не сказка.
В детстве я страдала от повышенной лопоухости. Утешалась тем, что став взрослой, обязательно сделаю пластическую операцию, и тогда…
«Тогда» так и не случилось. Внезапно наступившее прозрение добавило к лопоухости близко посаженные пуговицы глаз и бержераковский нос.
Нелепый обрубок вместо шеи и борцовский торс, наспех прилепленный к ногам, особой роли уже не играли. Спасать было нечего.
- Тебе повезло, - улыбается мать, - копия отца. Об одном я молила бога, чтобы ты походила на него.
Под жар-птицевой крышкой палехской шкатулки живут счастливые воспоминания матери. Жухлая бирочка из роддома, мой первый выпавший молочный зуб, пушковый завиток младенческих волос, отцовское единственное письмо и любительская чёрно-белая фотография.
Немолодой коренастый мужчина стоит, прислонившись к пальме, ушасто улыбается в объектив.
Санаторно-курортный роман длиной в целую жизнь.
- Кристальной честности был человек, - умиляется мать. – Предупредил сразу и о больной жене, и о дочках. Но меня понесло, влюбилась в первый и последний раз. Когда узнала о беременности, написала ему…
Мать вынимает из конверта полустёртый на сгибах лист, бережно разворачивает его.
Содержание отцовского ответного письма я помню наизусть. Простые хорошие слова о чувстве долга.
- Чувство долга – главный показатель, отличающий зрелую душу от незрелой, - часто повторяет мать. – Горжусь, ты – достойная дочь своего отца.
Кто же знал, что за душевную зрелость придётся расплачиваться счастьем?
Меня ни разу в жизни не несло. И никто не нёсся ко мне. Ни под парусами, ни без оных.
Паруса – привилегия исключительно лебедей. Им же, в качестве бесплатного приложения, отходят супружеские многоугольники, родственные разборки, неблагодарные дети и прочие семейные радости, оставляющие незаживающие раны на нежных птичьих душах.
Воспитание чужих детей имеет свои преимущества и недостатки по сравнению с взращиванием собственных чад. Преимуществ, на мой взгляд, больше.
- Давай, бейба, давай! Сдохни! Да, да, молодец, малышка!
Страстные токования из-за запертой туалетной двери настигают меня в любом уголке квартиры. Бу учится перерезать горло, не сходя с унитаза.
Рёв сливного бачка, осторожные шаги, шорты приспущены, мокрые лягушачьи лапки и нетбук, предательски торчащий из-за спины.
- Как успехи? Скольких успел на тот свет отправить?
- Как вы догадались? Это так круто, столько крови… Давайте я вам покажу!
- Не надо.
Волнительная тема следует за нами по пятам.
- А это очень больно, когда ножом по горлу?
- Полагаю, что да.
- А человек сразу умирает? Или мучается?
- Сразу.
- Эх, жаль, что сразу. А то я бы резал их помаленьку, а они извивались бы, умоляли. Скажите, а что больнее, перерезать горло или ребенка родить? – Бу неутомим в своей любознательной дотошности.
- Пойдём лучше гулять, - прерываю его.
Больнее никогда не родить.
Но этого я сказать не могу.
Каждая профессия метит своего владельца, перенося специальные навыки и в быт.
Лилькина врачебная занудливость иногда утомляет, но чаще помогает.
Если бы не её прошлогодние клевания, я вряд ли бы стала озвучивать родителям Бу его участившиеся странности.
Вполне адекватные успешные люди. Вечнозелёная мама и папа, моментально скисающий от любого намёка на нездоровье наследника. Весьма сомнительно, чтобы они не замечали некоторых тревожных сигналов.
- С такими симптомами можно ожидать чего угодно. Ты готова нести ответственность за чужого больного ребёнка? – нависала надо мной подруга.
Обычные воскресные посиделки за чашкой чая.
- Ногти так же грызёт? – допрашивает подруга, слизывая шоколадную пыльцу с пальцев.
- Сегодня, когда они шли из школы, этот стервец закричал дворнику: «Идиот, чтоб ты сдох!» - встревает мать. – А если бы этот дворник им обоим по голове настучал?
- Приступы с такой же частотой? Волосы выдёргивает? Бранится? С родителями говорила? Что в школе?
Молчу и снова молчу. Всё давно сказано. Школьный дневник пестрит замечаниями. Разгневанные классные мамочки. Любопытство прохожих, вызывающее в мальчике злой азарт. Необъяснимые вспышки ярости. Сорванный воплями голос. Очередное пирожное из таблеток и Бу, недоверчиво пробующий на вкус розовую пилюлю:
- А эта для чего?
- Вы меня искупаете? – Бу просяще заглядывает в лицо. – Вы обещали!
- Лезь в ванну, горе луковое.
Мальчик невесомо покачивается в воде, я сижу на крышке унитаза. Ведём непринуждённую светскую беседу.
- А у вас какой шампунь? – Бу волнует каждая деталь моего бытия.
- Палмолив.
- И у меня!
- Знаешь, обожаю лежать в очень горячей ванне. Вода остывает, а я подливаю и подливаю кипяток.
- И я! Вы потрогайте воду! Потрогайте!
Массирую Бу голову, втирая шампунь в волосы, он стонет, заставляя меня улыбнуться:
- О, да, бейба, ещё, ещё!
Его любимая мочалка-лягушонок, подаренная мной, скользит по чуть загорелой шее, по выпуклым позвонкам, по дерматитным внутренним сгибам локтей…
- Осторожней, блин!
- Прости, Бу, забыла.
На коленке свежая ссадина, подрался в школе.
- Они обзывались! Они называли меня «психом»! Ненавижу! Я их урою! По кусочкам буду резать!
- Ш-ш-ш, выйдешь из ванной, полечим коленку. Я мазь у вас видела классную.
Распаренный, намазанный, укутанный в синий махровый халат Бу выплёскивает в порыве щедрости:
- Вы такая красивая!
И, словно испугавшись собственной непомерной расточительности, поправляется:
- Конечно, мама красивее. Но вы – тоже ничего.
Что ж, я согласна быть номером вторым для тебя, Бу.
И уже в дверях вдогонку слышу:
- Вы меня не бросите? Нет же?
- Господи, куда же я от тебя денусь.
Вчера на работе, разбирая залежи бумаг на кухонном столе, случайно наткнулась на медицинское заключение.
Прозрачный файл, вложенный в журнал «Идеи вашего дома». Он бы проскочил незамеченным мимо моего нелюбопытного взора, если бы не мелькнувшее имя Бу.
«Синдром Туретта… Поведение с трудом поддается контролю… Рекомендовано постоянное наблюдение психиатра…»
Полночи я просидела в интернете, собирая любую информацию об этом заболевании.
«Генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы… множественные моторные и вокальные тики, сопровождающиеся иногда копролалией… уровень интеллекта в норме… фармакологическое лечение и психологическая терапия…»
- Давай рассказывай. Только, чур, по порядку, - сидящая напротив меня Лилька терпеливо ждёт.
Жалею, что заварила эту кашу.
Хотя кто знал, что на простой вопрос матери: «Что случилось?» я расплачусь. Навзрыд, по-детски.
И вот результат, тяжёлая артиллерия в лице подруги, в очередной раз вызволяет мою душу из тенет под названием «жизнь».
- Вы что, поссорились с Бу?
В том-то и дело, день прошёл замечательно, можно сказать, образцово-показательно, без капризов и выяснения отношений.
Бу ужинал, я мыла посуду.
Пара-тройка шагов до мойки, точка отсчёта потерялась где-то на полдороги. Себя осознала уже перебирающей ногами в воздухе. Лихорадочные цепляния за мраморную столешницу, фарфоровые белые черепки бывшей чайной чашки, потёки чая на моей одежде.
- Ха-ха-ха, - заливался Бу, - как я вас! Какое у вас лицо было! Ха-ха-ха! Вы даже подножки не заметили!
Поджав дрожащие губы, собрала осколки и, не глядя на мальчика, проследовала в туалет.
Повернуть замок, включить воду на полную мощь и медленно сползти по стенке на пол – минутное дело.
Не думала, что смогу так рыдать от сущего пустяка.
- Простите меня, простите, - наседал Бу. – Я не хотел, само получилось. Это как те слова, не хочу, а они сами лезут.
Я молчала, боясь разреветься прямо при нём.
- Вы папе не скажете? Не скажете? Если пожалуетесь, я тогда начну вам специально делать гадости! Специально, хуже будет!
Сегодня дождалась именно маму и всё выложила ей. Говорила почти спокойно, только вот с прерывающимся голосом никак не могла совладать.
- Бу? – ощетинилась мама. – Не может быть, он вас так любит! Хотя… Да, он способен. Хорошо, я поговорю с ним.
- Синдром Туретта. Рекомендовано постоянное наблюдение психиатра.
- Так я и думала, - вскидывается Лилька. – Они даже не удосужились озвучить тебе диагноз! Такой ребёнок нам не нужен. Завтра предупредишь о своём уходе. Пока он тебя не угробил.
- Бедная моя девочка, - произносит патетически мать, - сколько крови он из тебя выпил.
- Мама!
- Что «мама», что «мама»!
Мать начинает возмущённо перечислять бесконечные прегрешения Бу:
- Помнишь, как он запер тебя в туалете? А как плюнул в твою тарелку? Измазал стул клеем… Передразнивает прохожих… Сопли до колен… А как он хамит тебе?..
«И наши маленькие тайны, - продолжаю я про себя, - и кулинарные шедевры в четыре руки, и конфетные заначки, и подушечные битвы, и секретные перемигивания, и чтение при свечах…»
- Обещаешь? – прерывает мои мысленные сантименты Лилька. – Просто скажешь, личные обстоятельства. Ты никому ничего не должна объяснять.
Послушно киваю, легко представив, как она вот так же весомо внушает прописные истины родителям своих обречённых пациентов.
Подруга лечит детей с детским церебральным параличом. Она считает, что родители не менее своих больных детей нуждаются в психологической реабилитации.
Но Лилька, видимо, забыла, у меня нет детей.
Ни больных, ни здоровых.
Никаких.
После ужина звонит мама Бу:
- Мы так привыкли к вашему позитиву, креативности и уравновешенности. Вы нас сегодня неприятно удивили своей истерикой. Бу – славный мальчик и к вам очень привязан. Он осознал свой проступок и, конечно, постарается. Давайте вместе преодолевать трудности. В одной связке, рука об руку…
Следом прорывается Лилька:
- Запомнила? По личным обстоятельствам! Скажи сразу, не тяни. Удачи, и будь умницей!
Уже из полусна меня выхватывает звонок мобильного. Бу.
- Мне мама вторую книгу купила! Ну, помните? – сообщает он счастливым придушенным голосом.
- А чего шепчем?
- Конспирация, родители думают, что я сплю.
- Книга-то, какая?
- Ну, вы даёте! «Азбука выживания», продолжение. Я без вас читать не стал, только картинки полистал. Такие ржачные!
- Бу!
- Хорошо, хорошо, прикольные. Завтра вместе читать начнём!
- Непременно. Завтра и начнём. Спи давай.
«Азбука выживания», как не помнить. Бумага, иллюстрации, текст – превосходное подарочное издание. Добрые советы детям на все случаи жизни, начиная от первой помощи при обморожении и заканчивая «что делать, если не любишь себя».
Что ж, Бу, личные обстоятельства отменяются.
Будем учиться... жить.