«Хорошее утро. Раннее. Птички поют, солнышко светит. В пруду рыбки плещутся. Живи и радуйся…»
- Нет, не так, - пробурчал медведь. Надо переписать.
«Плохое утро. Поздно проснулся. Дождь хреначит, птички заткнулись. Рыбки в пруду на дно залегли. И правильно. Я их предупреждал – не хер протестовать против рыбной ловли мной! А они в пруду хороводы водили, рты разевали, возмущались, критиковали. Надоели. Зажарю…»
- Нет, тоже не так. Не демократично. Надо переписать.
Медведь скомкал лист бумаги и зашвырнул его в дальний угол пещеры, где лежала всякая всячина.
- Пожрать надо, вот чего. На сытый желудок вкуснее будет переписывать.
Сунувшись в угол, медведь пошарил лапами, но съестного не обнаружил. Зато нашлась шляпа с накомарником, брезентовый плащ и болотные сапоги. Конфисковал в прошлом году у залётного браконьера, чтоб не хулиганил в медведевом лесу. Ишь, повадился зайцев гонять и рыбу динамитом глушить без лицензии. А лицензии в этом лесу только он, медведь, выдаёт.
- Во! Идея. После перепишу, надо на пасеку сгонять, медком побаловаться.
Выбравшись наружу, Медведь начал натягивать на себя плащ и сапоги. Плащ лопнул на спине, но налез. Сапоги не хотели, пришлось закинуть обратно. Зато шляпа села как родная. И удобно, и практично, пчёлы морду не покусают.
На ближайшей ветке застрекотала сорока. Участливо спросила:
- Ты куда, Потапыч, с утра пораньше? А на хрена тебе плащ и шляпа?
- Для маскировки, - угрюмо ответил медведь. – Чтоб незаметно подобраться. На опушку пойду. Говорят, там браконьеры снова собрались, лес наш разорять. Попугаю, чтоб не совались. Заодно границы закрою. Мало ли? Вдруг кто из наших на поляну сунется, тут его и подстрелят.
- Как так?! – встревожилась сорока. – Ведь уж с прошлого лета, как ты последнего браконьера шуганул, никто в наш лес не совался.
- А так. Браконьеры они знаешь какие? Они не дремлют. Только и ждут, чтобы в наш лес прийти и всех перестрелять. Вы это… Сховайтесь тут. Неизвестно как там оно выйдет. Может, я долго с ними разбираться буду. Не путайтесь под ногами. Зашибу невзначай в горячке-то. Я, когда дерусь, у меня система опознавания «свой-чужой» по умолчанию отключается.
Сорвавшись с ветки, сорока полетела над лесом, вереща и повизгивая от страха:
- Братцы, спасайтесь! На полянке возле леса браконьеры с ружьями. И собаками! Медведь на разборки пошёл. Прячьтесь, а то прилетит. Все по норам, все по норам! Иу-иу-иу-иу!!!
Зайчиха тревожно забарабанила лапами, кинулась в нору и выпалила зайцу:
- Слышь, косой? На поляне браконьеры с пулемётами, медведь на разборки пошёл. Всем велел самоизолироваться по норам, под ногами не путаться
- Кто сказал? - вскинулся заяц.
- Сорока на хвосте принесла. Она ж у нас официальная, при медведе. Врать не станет.
- Давно я уже этой чёрно-белой падле не верю, - прорычал заяц. - Надо альтернативный источник проверить. Пойду к суслику. Он, когда шапочку из фольги снимает, напрямую из космоса информацию получает. Сам видел, когда бухали. Прям лучи, лучи… И все зелёные. Вот лопни мои глаза!
Заяц побежал к суслику. Зайчиха побежала в лес за новостями. По лесу уже суетились и бегали:
ёж, с кучей гнилых яблок на спине
лоси обдирали кору с осин
бобры тащили в хатку сучья, старые шишки и упавшую из пасти лосей кору
муравьи тащили в муравейник щепочки и личинок
выхухоль пёрла за собой хвостом трухлявую гнилушку для света
кабан таранил лбом дуб, старясь сбить как можно больше желудей
хомяк тащил кипу лопушков
лиса несла в пасти сразу пять мышат, ласково приговаривая сквозь зубы: «Ничего, детки, я вас только до норки вашей поднесу…»
трое волков собрались под берёзой и как не в себя лакали мухоморную настойку, купленную у совы
дождевые черви, обмотанные прошлогодними оранжевыми листьями, тащились цепочкой, приплясывая и напевая: «Харе Крыша Харе Рама Харе пол»
на нижней ветке ели сидела рысь, с любопытством поглядывая вниз и присматривая себе добычу
рыбки выпрыгивали из пруда с выпученными глазами, пытаясь проорать: «А ведь мы вас предупреждали! Надо было протестовать!». Но их не слышали. Некоторые умирали от страха ещё на лету, и всплывали пузиками к верху
дохлых рыбок торопливо жрали утки, тут же гадили, и снова жрали
гуси собрались на юг, хотя до осени было ещё далеко
паук обменивал всем желающим кленовые листья на березовые по новому курсу
енот сидел в позе лотоса и медитировал
- Слышь, полосатый, - окликнула зайчиха енота. - А чё происходит?
- Не знаю, сестра. Трансцендентность она такая… Её логикой не поймёшь…
- Не слушай ты его, - прострекотала сверху сорока. – Большой шухер! Люди идут на нас войной, с танками и авиацией. Мне сам Потапыч сказал: надо держаться. Надо самоизолироваться и запасаться. Все по норам, все по норам. Иу-иу-иу-иу!
И улетела дальше распространять новости леса, сволочь. Зайчиха в ужасе кинулась в нору, но тут же попалась в когти рыси, и что было дальше, она не увидела…
Когда медведь вернулся, в лесу было тихо. Все затаились. Кто выжил. И только волки храпели на полянке, упившись вусмерть. Медведь ошалело озирался, глядя на поваленный дуб, ободранные осины, клочья шерсти, усеянный полудохлыми от переедания утками пруд. Задрав голову одного из волков, Потапыч сердито рыкнул:
- Вы чё здесь творили без меня, волки позорные?!
Разлепив косые глаза, волк растянул пасть в улыбке:
- Потапыч, дорогой… А мы уж думали тебе звиздец. Вот, поминаем. Потапыч, я всё. Я и так дольше всех продержался.
И рухнул мордой в землю. А сверху застрекотала сорока:
- Потапыч, я всё, как ты сказал. Предупредила всех, наставила, проинструктировала, упредила и не допустила. Чё дальше?
- Дура!- рявкнул медведь. – Скажи всем, пусть сидят по норам до конца месяца. Увижу кого – зашибу. Ну, в смысле, штраф. Пошла вон.
И полез в берлогу. Вытащил из-под плаща кадушку с мёдом, зачерпнул лапой, слизнул, и задумчиво уставился на лист бумаги на столе.
- Нет, точно надо правила жизни леса переписывать, пока они не поубивали друг дружку. Только вот какие придумать, чтоб всем было хорошо и спокойно?..