Глава 2
Первая любовь Сергея Мародина
Сережа был кудрявым мальчишкой, невысокого роста, с мягким округлым лицом, слегка полноватый, тихий и немного робкий на людях, весь в себе и очень упертый. Он не пользовался успехом у девочек и авторитетом у мальчишек. Для них он начинал существовать только тогда, когда надо было списать работу по математике, в чем он был силен. По другим предметам тоже преуспевал, получал в основном четверки, но учил эти науки (кроме математики и физики) только в силу необходимости, а отнюдь не по наклонности или интересу к ним.
В детстве он не увлекался яркими мальчишечьими играми, ни с кем не дрался, был равнодушен к футболу и хоккею. Он не любил отчаянных и яростных споров на тему, кто из футболистов или хоккеистов лучший, что уже само по себе в мальчишеской среде было странным. Не болел за любимую команду, впрочем, и команды таковой у него не было. Зато увлекался шахматами и мог до поздней ночи сидеть, разбирая игру гроссмейстеров.
Первая любовь пришла к Сережке Мародину, как к большинству его сверстников, в подростковом возрасте. Эта была любовь томительная, густая и сладкая как патока. Скорее даже не любовь, а неизбежная юношеская влюбленность – чистая, романтическая, зовущая и непонятная. Избранницу его – девочку-одноклассницу звали Наташей. Любил он ее платонически и держался на расстоянии, мечтая лишь о том, чтобы она хоть разок взглянула на него, и радуясь, когда она обращалась к нему с просьбой помочь в решении какой-либо задачи. Он сидел за партой, а она, стоя над ним, порой случайно касалась его рукой или прядь ее волос падала ему на лицо. И тогда его внезапно бросало в жар, мысли смешивались, и он начинал говорить, слегка заикаясь. Требовалось значительное усилие, чтобы он пришел в себя и мог нормально соображать.
Но обращалась она к нему нечасто, так как сама неплохо справлялась с математикой. В иных случаях Сергей мог ожидать от нее только редкого и равнодушного взгляда.
Он удивлялся тому, что проучившись несколько лет, раньше вообще почти не замечал ее, и вдруг в какой-то момент девушка стала для него самой лучшей и желанной. Пытливый ум мальчика пытался понять эту метаморфозу, но она оказалась неподвластной его разуму.
Он полюбил Наташу осенью, а зимой, когда на местном стадионе заливали каток, мучился от ревности, когда она, радостная и раскрасневшаяся, проносилась на коньках мимо него рука в руке с Мишкой Ивановым – самым спортивным и красивым парнем из их класса.
Его чувство, сначала тщательно скрываемое, потребовало наконец какого-то выхода, и что только ни делал юный Мародин, чтобы добиться…, нет, не взаимности, а хотя бы какого-то внимания от своей пассии. Или – чтобы истребить эту несчастную любовь! Ибо Сергей понимал, что она стала сильной помехой ему в учебе и шахматных баталиях. По ночам в постели в своих одиноких мечтаниях он представлял себя то разведчиком, действовавшим в стане врага, наподобие Штирлица, то космонавтом, совершившим героический перелет на Марс. Его подвиги, конечно же, не оставили бы равнодушной своенравную девочку. Он даже записался в секцию самбо, хотя этот вид спорта его никогда не привлекал.
Сергей не посещал школьные дискотеки, считая их бесполезным занятием, напрасной тратой времени. Но однажды специально пришел на танцы, чтобы увидеть обожаемую принцессу, и, чем черт не шутит, – вдруг удастся с ней пообщаться.
Школьный вечер – событие удивительное. Одноклассники и одноклассницы начинают смотреть друг на друга совсем другими глазами, словно видят впервые. Девушки на танцах – таинственные и непонятные, уже далеко не те школьницы, которых на уроках можно было подразнить, а то и запросто дернуть за косу. В задиристых, озорных парнях вдруг проявлялись странная робость и даже некоторый лоск джентльменства.
Наташа в нарядном платье была весела, беззаботна, не пропускала ни одного танца, поскольку не испытывала недостатка в партнерах. И естественно, никакого внимания на Сережу не обращала.
В какой-то момент девушка осталась одна, и стоявший у стены Мародин, собрав всю волю и мужество в кулак, подошел к ней и, чуть заикаясь, пригласил на танец. В глазах девушки мелькнуло сначала удивление, потом появилась легкая усмешка, но она ему не отказала. Наташа пошла через толпу прямо к центру зала, а Сергей, с трудом волоча отяжелевшие ноги, топал за ней.
Когда девушка повернулась к нему, и он несмелой левой ладонью взял ее за руку, а другую положил на талию, – у него пересохло в горле. Вот его сладкие ночные мечты осуществились, перед ним стоит его загадочная любовь, совсем рядом милое лицо и чуть насмешливый взгляд. И этот жар, идущий от нее и кружащий голову! Он ее обнимает, и чудо – прикасается к девичьему телу! Его охватывает жгучее и жуткое ощущение, до дрожи в коленях, и одновременно такое хмельное, зовущее и сладкое.
Но тут неожиданно возникла проблема: будучи не знаком с танцевальными движениями, Сергей не знал, как сделать первый шаг. Девушка нетерпеливо дернула его за руку.
– Ну, давай же.
Но поскольку растерявшийся кавалер, похоже, ничего не соображал, она сама стала двигаться, увлекая его за собой. Правда, скоро ей это надоело, и она остановилась.
– Партнер должен вести девушку, а не топтаться на месте, как мямля, – сердито сказала Наташа и бросила Сергея посередине зала, не дожидаясь окончания танца.
Красный от стыда, он растерянно хлопал глазами, и ему казалось, что все вокруг потешаются над ним. Хотя никому до него дела не было. Лишь одна ближайшая пара удивленно взглянула на парня, девушка что-то шепнула партнеру, и оба захихикали. Понурив голову, Сергей медленно пошел к выходу.
Это был удар.
Однако упрямый Мародин решил взять реванш. Чтобы поразить девушку, Сережа к новогодней вечеринке решил подготовить танец. И не какой-нибудь, – а сольную лезгинку, танец мужественных горцев, олицетворявший гордого орла! Танцевальные движения и фигуры изучал по самоучителю, который взял в библиотеке, а в качестве музыкального сопровождения использовал старую пластинку, найденную дома. Долго тренировал заход на танец, осваивал чеченский шаг, движения по кругу. Отрабатывал даже прыжок с вращением в воздухе и разведением рук. Мама, участвовавшая в художественной самодеятельности при доме офицеров, подготовила сыну костюм.
Но и тут Сережу постигла очередная неудача. Начал он бодро, с задором. Однако исполнив первое упражнение и двигаясь танцевальным шагом, вдруг запнулся, споткнувшись одной ногой о другую, покачнулся и остановился. Попробовал повторить движение и… чуть не упал. Ноги стали едва не ватными, к тому же им овладело непреодолимое состояние ступора.
Среди зрителей послышались смешки, сначала редкие, потом все громче и свист. Его любимая девочка тоже весело смеялась. Все у него внутри захолодело. Ни одного сочувственного взгляда. Медленно пятясь, Сергей убрался с танцевальной площадки.
Он не остался на школьную дискотеку, а побежал домой, бросился на кровать, рыдая и тяжело переживая полный, как ему казалось, крах. Хорошо, что впереди были зимние каникулы, время которых немного сгладило остроту позора.
Но танцевальное фиаско ничуть не остудило его любовное чувство. Более того, оно становилось все более нетерпимым, и весной Мародин решился на отчаянный поступок.
Однажды поздней ночью, измученный до предела неразделенной любовью, он написал девушке письмо, в котором признавался в нежном чувстве, называл ее самой умной, гордой и красивой на свете. Слова лились горячим потоком и без единой помарки стройно ложились на бумагу. Ничего взамен от девушки он не требовал, да и не нуждался в этом, ему важно было высказать все, что переполняло сердце.
Он не стал перечитывать написанное, положил бумагу в конверт и заклеил его. Затем оделся и вышел на улицу. Ночная прохлада слегка остудила его разгоряченную голову, но только не намерение. Тяжело дыша от волнения, он направился к дому, где жила его любовь. По привычке Сергей постоял возле темного окна ее комнаты, расположенной на первом этаже, шепча про себя: «Спи, любимая моя. Я всегда буду на страже твоего спокойствия». Затем вошел в подъезд дома и бросил письмо в почтовый ящик.
И только тут разные противоречивые чувства охватили его. Медленно возвращаясь к своему дому, он, то ругал себя за опрометчивый поступок, то успокаивал тем, что девушка прочтет, о чем он давно хотел ей сказать, и обязательно поймет. И снова новые сомнения. Самое страшное – у него теперь не было обратного хода. Все зависело только оттого, как она воспримет его поступок. Он рисовал себе такую идеалистическую картину: она распечатывает конверт, читает любовное признание, задумчиво смотрит перед собой, наконец, ее лицо озаряется счастливой улыбкой, она целует письмо, а потом…
Что может быть потом, он так и не смог представить. Но это должно быть чем-то чудесным, волшебным. Такими мыслями тешил он себя до самого утра.
С красными от бессонницы глазами, полный тревоги Сергей пришел в школу. И сразу почувствовал перемену в атмосфере класса. Он сел за свою парту, и моментально некая невидимая граница отделила его от остальных. Он сидел, опустив вниз глаза, и чувствовал, что одноклассники смотрят на него с каким-то недоумением, а многие – с насмешкой. Затем кто-то подбросил ему записку, в которой он был изображен в карикатурном виде с обнаженным сердцем, пробитым стрелой, а под рисунком цитата: «Я к вам пишу – чего же боле?» и подпись «Танька Ларина = Сережка Мародин». От чувства унизительного стыда он крепко сжал губы.
Но самое ужасное ждало его впереди. Девушка пожаловалась классному руководителю, и учительница увидела здесь прекрасный повод, чтобы провести воспитательную работу. Перед уроком она со значительным видом сказала, что в классе произошло ЧП. Потом вслух зачитала письмо Мародина, чем вызвала всеобщее веселое оживление, а в заключение насмешливо обозвала его безнравственным Дон Жуаном, заявив, что в школе надо учиться, а не любовь крутить.
Красный от негодования и унижения Сергей выскочил из-за парты и выбежал из класса, не дожидаясь окончания массовой порки.
Увы, эффект от его любовной акции оказался совсем не таким, как ожидал подросток, и полностью перевернул его душу. Если раньше он мучился от любви, то теперь – от стыда за свой опрометчивый поступок. У него даже мелькнула мысль, а стоит ли жить после этого, и сидя на корнях огромной сосны, росшей на крутом обрыве Волги, он тешил себя воображаемой картиной – как будут плакать все его враги, когда его бездыханное тело вытащат из глубин речных. Старая сосна, к которой он прислонился, от весеннего тепла источала капельки желтой смолы, и казалось, что она тоже плачет и сочувствует его горю.
Но потом Сережа подумал, что вряд когда-то любимая, а отныне ненавистная девочка станет страдать и рыдать, а значит, его жертва будет совершенно напрасной. И эта мысль отрезвила его.
Мародин перевелся в другую школу, но и здесь скоро узнали о его нелепом поступке, так что среди одноклассников он прослыл странным субъектом, чудаком. Впрочем, ему было все равно. В классе он ни с кем близко не общался и совсем не испытывал потребности в друзьях. Он жил в своем мире, в котором неплохо себя чувствовал – мире шахмат, математики и физики, участвовал в олимпиадах, школьных конкурсах и соревнованиях, в которых неизменно занимал призовые места. А еще пристрастился к литературе, читал все подряд и без всякой системы. Но были у него три любимые книги – «Герой нашего времени» Лермонтова, «Золотой теленок» Ильфа и Петрова и «Занимательная математика» Перельмана.
А вот что не любил и не понимал – так это предмет обществоведения, в котором не надо было анализировать, а лишь принимать сказанное на веру. Его каверзные вопросы доводили до белого каления преподавателя. Мародин никак не мог уяснить, в чем заключались левые и правые уклоны в ВКП(б) в двадцатые годы, чем троцкизм отличался от истинного марксизма-ленинизма? Почему одни большевики уничтожали других большевиков, тех самых, с кем они совершали революцию? Почему после замены одного коммунистического вождя иным, предыдущего разоблачали и предавали чуть ли не анафеме, хотя ранее всячески восхваляли и возвеличивали?
Задав как-то эти вопросы преподавателю, Сергей долго потом вспоминал его бледное и перекошенное лицо, захлебывающийся и дрожащий голос, когда учитель, посекундно оглядываясь на дверь, кричал: как это Мародин смеет посягать на святое, как вообще такие крамольные мысли могли прийти в голову ему – советскому ученику.
– Я думал…, – оторопело начал Сергей.
– Ты не должен думать сам, – в запальчивости оборвал его учитель. – Ты должен верить, думать, говорить и поступать так, как тебя учат. И быть как все. По-твоему, учебники пишут одни дураки.
– Думать я буду так, как хочу, – упрямо повторил Мародин. – А готовые ответы далеко не всегда несут правду.
Преподаватель, покачав головой, добавил со вздохом:
– С такими мыслями тебе, Мародин, очень тяжело придется в жизни.
С тех пор Сергей больше подобных вопросов не задавал. Он понял тогда одно: быть и казаться – это две разные вещи. Думать можешь, о чем и как угодно, но для собственного спокойствия надо делать вид, что ты такой, каким тебя хотят видеть. Зачем усложнять себе жизнь? То есть, получается, что надо иметь два мнения – одно свое, а другое – «правильное», ибо свое и «правильное» далеко не всегда могут совпадать.
Это одно из правил, которое он решил на всякий случай усвоить, хотя такая позиция ему претила.
Урок неудачной любви тоже для него не прошел даром. Правда, он долго размышлял, почему так быстро исчезло то, что еще совсем недавно составляло чуть не смысл его жизни. Почему некогда самая лучшая на свете девушка внезапно, в силу ряда обстоятельств, превратилась в чуждую, а любовь – чуть ли ни в ненависть. То, что девушка оказалась не той, за которую он ее принимал, ему стало ясно сразу. Но он стремился, как обычно, докопаться до глубинных причин происшедшего.
Размышления привели его к неожиданным открытиям: в его душе столкнулись две мощные противоборствующие силы, и в результате образовалась некая взрывчатая критическая масса, которая уничтожила любовь и преобразовала ее в нечто противоположное.
А куда уходит то, что так и не смогло реализоваться: остается ли в тебе или полностью исчезает? Что в нем, Мавродине, осталось от той любви? Потрясение, унижение, горечь, обида, стыд. А вне? Ну да, есть та самая девушка, правда, отныне совсем-совсем другая.
Впрочем, он себя виновным ни в чем не считал. Просто ошибочно отдал инициативу в таком важном и тонком деле, как любовь, на откуп неумного человека. И получилось, что не он доминировал, а главенствовали над ним, а в итоге – смешали с грязью. В этом корень постигшей его неудачи.
Значит, заключил Мародин, ситуацию никогда нельзя доводить до критической черты, чтобы не потерять контроль над ней.
Так, случайно, подросток Сергей на практике открыл для себя важный закон диалектики.
Что касается непосредственно любви – то Сережа решил навсегда завязать с ней, как с ненужной и хлопотной вещью, а женщины отныне стали для него воплощением коварства, непредсказуемости, легкомыслия и болтливости.
…Теперь та самая Наташа из школьных грез, нет – Наталья Федоровна –работает у него в отделе рекламы. Правда, ни он, ни она о прошлых годах друг с другом не говорят, словно и не было полудетского любовного приключения. Да и что, собственно, было? Вроде ничего. Но ведь оставило некий след в жизни Мародина.
А то, что Наталья Федоровна теперь смотрит на него иногда так, словно она совсем-совсем не прочь…, ну, вы понимаете, ровно ничего для Мародина не значит.
…Раздался телефонный звонок. Помощник коротко доложил о том, что тысячи людей стоят в очереди, чтобы купить акции и билеты с портретом Мародина, деньги поступают килограммами и центнерами, девочки-кассиры не успевают их считать и не знают, куда девать?
– Складывайте кучами в свободные комнаты. Когда заполните, опечатайте и поставьте охрану.
Мародин не любил отсиживаться в офисе и редко посещал его. Зачем? Он не чиновник, он – стратег, мыслитель, организатор. Нужно просто расставить по местам нужных и верных людей, а дальше можно наслаждаться властью и упиваться своим положением. Если все сделано с умом, нет необходимости мозолить глаза подчиненным, они сами неплохо справятся. Он обычно руководил своей империей по телефону из собственной квартиры.
Снова телефонный звонок. В этот раз звонил напарник Мародина и его самое доверенное лицо – Андрей Подавалов.
– Сережа, сначала сообщаю тебе радостную весть. Бывший институт, в котором ты когда-то работал, присвоил тебе почетное звание профессора и доктора наук. Официальная бумага находится у меня.
– Понятно, – усмехнулся Мародин. – Значит, сидят без денег. Вышли им полмиллиона и поблагодари от моего имени. Только перед тем, как перевести деньги, проследи за тем, чтобы они уволили некоего Лужина. Омерзительный тип. Справедливость должна быть восстановлена.
– Заметано. И еще, Сергей. – Подавалов чуть замялся. – Вторая весть не такая радостная: твоя жена о тебе не забывает. Помнишь, я об этом тебя предупреждал.
– Что ей надо? – спросил Мародин.
– Собственно, к нам обратился ее адвокат из Америки. Он от имени твоей благоверной подает в суд на алименты и раздел имущества. Поскольку ты с ней официально не развелся, то по закону она может претендовать на половину твоего состояния.
– Пусть подает, – снова усмехнулся Мародин. – Лично за мной не числится никаких активов. Но, на всякий случай, пусть наш правовед проработает все юридические тонкости. Не хочу, чтобы из-за меня пострадали другие. А этому американскому адвокату скажи, что на содержание дочери я ежемесячно буду высылать двести тысяч долларов.
Сергей поднялся с кресла и подошел к аквариуму. В минуты «сомнений и тягостных раздумий» любил он постоять возле рыбок, следя за их веселой и бесконечной игрой. Он смотрел на рыбок и удивлялся, неужели когда-то он сходил с ума от этой женщины, ставшей впоследствии его женой? Вроде не так давно это было, а, кажется, прошла вечность. Он сейчас совершенно равнодушен и спокоен. Или только так представляется? И опять этот проклятый вопрос, который давно мучает его: если любовь дается как божий дар, то почему и куда она потом уходит?