Глава 3
Вторая любовь Сергея Мародина
1
Сергею Мародину повезло. После успешного окончания технического вуза он по распределению попал в НИИ, да не в обычный, а очень даже престижный. Хотя вывеска его выглядела вполне невинно – Институт машиноведения – это был самый настоящий «почтовый ящик». Что, конечно, стало предметом особой гордости Мародина, ибо туда брали только самых-самых – способных и умных. Да и с зарплатой тут было получше. Секретный отдел, в который назначили новоиспеченного инженера Мародина, скрывался за цифрой «4», поэтому и назывался «четверкой».
В ту пору работа в институте вовсю кипела, его сотрудники усердно корпели над осуществлением грандиозного проекта: многоразового челночного космического корабля или, как все его называли, – ракетоплана будущего. В разных отделах института трудились «теплообменщики», «аэрогазодинамисты», «прочники» (от слова прочность) и другие специалисты – каждый ас в своей области. У «четверочников» были специальные задания по навигации. Энтузиазм сотрудников просто зашкаливал. Чтобы не тратить время на поездки домой, многие, особенно на этапе завершения работ, спали тут же, на рабочих местах.
Как все ликовали, когда поздней осенью их детище поднялось, наконец, с земли и, полетав три с половиной часа, успешно приземлилось. Люди обнимались, кричали «ура» и с оптимизмом смотрели в завтрашний день, веря, что теперь наступила новая эра в освоении космоса и в их жизни.
Увы, этот беспилотный полет корабля оказался первым и последним. А отряд космонавтов, шутливо именуемый «Волчьей стаей» по фамилии его командира, и который много лет готовился к полету на новом ракетоплане, впоследствии был распущен.
Но кто тогда об этом знал!
Вместе со всеми радовался и Мародин, ощущая свою причастность к великому делу. Еще бы ему не торжествовать. Ведь благодаря и его вычислениям космический корабль приземлился точно в цель, отклонившись от линии посадочной полосы всего лишь на несколько сантиметров. Тогда Сергей был уверен, что нашел свое призвание и цель всей жизни.
Мародин, несмотря на молодость, значился в институте одним из самых перспективных, подающих большие надежды. И как любой начинающий гений был слегка рассеян, небрежен в одежде и где-то даже инфантилен, правда, в тех областях, которые не касались круга его научных интересов. На работе появлялся в старых спортивных штанах, растянутых в коленях, кедах и отвисшей футболке. Постоянно опаздывал и, оправдываясь, недовольно морщился и закладывал руки за голову, слегка покачиваясь взад-вперед, взад вперед. Так же, в своей привычной позе – руки за голову, он сидел и на ученых советах отдела.
Его внешняя неопрятность и своенравие выводили из себя лощеного, всегда безупречно одетого начальника отдела Лужина. И часто Мародин становился объектом его острых насмешек. Впрочем ядовитые шпильки начальник позволял в адрес подчиненного лишь тогда, когда того не было рядом. Коллеги, конечно, доводили до Сергея подобные высказывания шефа, но тот лишь усмехался, – с него все, как с гуся вода. Такие мелочи его никогда не трогали и не интересовали, да и не до того ему в то время было.
Когда обнаружилось, что атомные часы на космическом корабле текут медленнее, чем на земле, Мародин вплотную заинтересовался теорией относительности. А поскольку это не входило в планы отдела, то начальник, увидев на столе Сергея постороннюю литературу и записи, устроил ему разнос.
Мародин молча поднялся, сложил в папку книги, черканул что-то на бумаге и ушел, ни с кем не попрощавшись. После его ухода все бросились к столу – на порванном и измятом листке корявым почерком было написано заявление об уходе.
Это вызвало шок у начальника отдела. Понимая, что за невнимание к молодым талантам, он от руководства института получит нагоняй, Лужин лично приезжал в коммунальную квартиру, где в маленькой комнате, заваленной книгами, жил Мародин. Пришлось приложить много труда и вылить немало пота, чтобы уговорить Сергея вернуться.
Зато теперь Сергей мог свободно заниматься любимыми делами. Он тогда увлекся умопомрачительной идеей – создать теорию Суперпространства, в которой, по его мнению, должны существовать не одна, а бесчисленное множество вселенных. Со временем он, наверное, стал бы большим ученым, может, даже Нобелевским лауреатом...
В один прекрасный день Сергей встретил Аллу Ошину. Познакомился он с ней в институте – самая красивая девушка работала лаборанткой в соседнем отделе. И увидев это воздушное создание, он… Нет, совсем не то, чтобы Мародин тут же позабыл свое обещание, данное им несколько лет назад – никогда не влюбляться и не жениться. Наоборот, осознав, что девушка ему нравится, он стал делать все, чтобы не дать этому чувству развиться. К тому же, Мародин прекрасно понимал, что он далеко не красавец, и девушка для него – слишком крепкий, может, даже недоступный орешек. Поэтому, скрепя сердце, никаких надежд на возможные отношения даже не питал. Тем более, что за ней ухлестывала добрая половина местной молодежи мужского пола. И вот однажды…
В институтской столовой, чтобы не создавать огромных очередей, время обеда для каждого отдела было строго определено. Ибо всех сразу небольшая столовая вместить не могла. Но очереди все равно существовали. И как только наступало обеденное время, сотрудники бросались в столовую, чтобы успеть за перерыв поесть. Часто бывало так, что за несколько минут до начала обеда туда командировался один сотрудник, а потом к нему примыкала целая толпа коллег. Это, конечно, вызывало раздражение и негодование со стороны тех, кто стоял сзади. Люди возмущались, жаловались, однако попытки руководства навести порядок, так ни к чему не привели. Все оставалось по-старому. Впрочем, те, кто был позади, в следующий раз оказывались впереди, и уже к ним пристраивались коллеги. Остальным оставалось только возмущаться.
Для «четверки» обед был определен с 12-30 до 13-15. Мародин в тот день уже приближался с подносом к раздаточной линии, когда вдруг услышал:
– Вы не пропустите меня? Я из-за срочной работы опоздала, у нас кончилось время обеда.
Сергей обернулся. Перед ним стояла прекрасная Алла и, чуть наклонив голову набок, умоляюще смотрела на него.
– Да, конечно, – слегка опешив, сказал он.
– Спасибо, – улыбнулась девушка и встала впереди него.
Взяв еду и расплатившись в кассе, они сели за один стол. Наверное, у смущенного Мародина, сосредоточенно поглощавшего обед, было очень странное выражением лица, потому что девушка, взглянув на него, вдруг весело рассмеялась. А потом как бы невзначай сказала:
– Мой начальник очень положительно о вас отзывается. Говорит, что вы – перспективный молодой ученый и далеко пойдете.
Сергей чуть не поперхнулся котлетой и, прокашлявшись, спросил:
– Что же такого особенного говорил обо мне ваш начальник?
Девушка как-то непонятно усмехнулась:
– Вы ему, кажется, какую-то классную идею подсказали. Впрочем, не знаю. Наверное, он хочет, чтобы вы перешли в наш отдел.
– А вы? – неожиданно для себя ляпнул Мародин.
– Что я? – девушка чуть покраснела.
– Вы бы хотели, чтобы я перешел в ваш отдел?
Алла ничего не ответила, лишь с безразличным, чуть даже высокомерным видом повела плечами. Потом встала, собрала свою посуду, чтобы отнести ее на мойку. И уже отходя от стола, с легкой насмешкой произнесла:
– А вы, оказывается, совсем не такой робкий и нелюдимый, как кажетесь.
И, что-то напевая, быстро направилась к выходу.
Мародин в глубоком раздумье остался сидеть за столом. Конечно, женщин он совсем не знал, ведь никакого опыта общения с ними у него не было. Разве мог он судить о них по уже известному читателю полудетскому эпизоду в его жизни, случившемуся несколько лет назад? Понятия он не имел и о том, что если женщина что-либо задумала, то она уж точно знает, зачем это делает.
Вроде бы совершенно случайный эпизод – девушка из соседнего отдела подошла к нему и попросила пустить ее вне очереди. О чем тут можно говорить? Ну, подошла и подошла...
Но ведь он и девушка совсем не были знакомы друг с другом. Ну, случайно встречались иногда в коридоре института, однако даже не здоровались. И словом ни разу не перемолвились. Или, может, она как-то заметила его неравнодушный взгляд, обращенный на нее? Да никогда он не смотрел на нее прямо, а проходя мимо, всегда опускал глаза. Однако подошла она именно к нему, а ни к кому другому. Хотя среди стоявших в очереди людей были и ее знакомые.
Это о чем-то да свидетельствует! Впрочем, кто их, женщин, разберет.
Тем не менее, случай круто изменил внутренний настрой Мародина. Размышляя, он постепенно пришел к мысли, что дело с девушкой Аллой – далеко не так бесперспективно, как ему казалось ранее. И такое осознание вдруг привнесло в его жизнь совершенно новые и очень приятные краски.
Неожиданно для всех он поменял свой гардероб, стал появляться на работе в добротном костюме и даже в галстуке, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Он перестал задерживаться в институте по окончании рабочего дня, и сразу после того, как маленькая стрелка часов останавливалась на цифре «6», а большая – на «12», быстро собирался и уходил из отдела. Никто вначале ничего понять не мог и не знал, куда он так торопится. Но если кто-либо из любопытства захотел бы проследить за ним, то увидел бы Мародина в полутора километрах от института, где он в нетерпении ожидал кого-то. Вскоре появлялась и та, кого он ждал. Конечно, это была Алла Ошина.
Далее они садились в метро и направлялись или в кино, обычно в кинотеатр «Ударник» и «Мир», или в музей, чаще всего «Третьяковку» и «Пушкинку». Иногда шли к бассейну «Москва», в котором долго и весело купались, а то просто гуляли в парке имени Горького и в Сокольниках.
Перед Сергеем вдруг открылась целая вселенная, засиявшая ярким светом и согревавшая его горячим теплом. И он, как когда-то в подростковом возрасте снова удивлялся тому, как легко эта незнакомая девушка вошла в его жизнь. Раньше, когда ее не было, казалось, ничто уже не может втиснуться в пространство его внутреннего мира, настолько оно было заполнено цифрами, вычислениями, формулами, теоремами, научными цитатами и учеными терминами. И вдруг выяснилось, что все совсем не так. И что теперь жизнь без этой девушки стала представляться ему, если не пустой и скучной, то какой-то не совсем полноценной, а сама мысль о том, что Аллы у него может не быть, казалась невероятной.
Одним словом, он влюбился. И начал испытывать обычные для всех влюбленных переживания, вызванные волшебным свойством любви.
Но если обычный человек никогда не задумывается, почему он любит, то для Мародина, привыкшего подвергать все анализу и, как говорится, пробовать на зуб, новое чувство стало важным личным открытием. Раньше понятие «любовь» он воспринимал абстрактно и достаточно спокойно, даже как-то безразлично. Теперь же оно словно материализовалось в образе прекрасной девушки и приобрело форму, вкус, запах, цвет...
Если любишь, значит, веришь, что твоя возлюбленная совершенна. Или, скорее, так: любовь – это гениальная и мудрая искусница, создающая идеальный образ, без изъянов и недостатков, в который ты безоглядно веришь и к которому тянешься всей душой. И оно, это чувство, требует абсолютной целостности восприятия объекта любви. Боже упаси, разбирать любимую по косточкам. Никому не советую. Не занимался этим и Мародин. Но его практический ум с удовольствием констатировал новые сильные ощущения, которые переполняли сердце.
И он удивлялся тому, что это, недавно появившееся чувство и связанные с ним мечты, отнюдь не мешали его работе и ученым размышлениям, чего он первоначально опасался. Наоборот, вместе они связались в единую гармоничную систему, в новый распорядок его жизни, в котором находилось место и время для всего – для встреч с любимой, развлечений, чтения книг, научной деятельности и подготовки диссертации…
Все шло своим чередом, все удавалось легко, без особого напряжения. На работе ладилось, с любимой девушкой – тоже. И жизнь казалась чудесной, а будущее – прекрасным.
Между тем в институте появлялись новые веяния, соответствующие духу времени. Было решено среди представительниц прекрасного пола организовать конкурс красоты. И Алла Ошина закономерно стала победительницей, получив гордый титул «Мисс НИИ». Конечно, Мародин сделал то, что должен совершать каждый влюбленный – ринулся искать для любимой подарок, который бы сразил ее наповал. Ибо после этого Сергей хотел довести до Аллы чрезвычайно важную информацию.
Но, как назло, в стране стали происходить перемены, которые, по заверению энергичного и говорливого вождя, должны были круто изменить судьбы советских людей. Для этого всем гражданам надо было срочно перестроиться, ускориться, поднапрячься и совершить рывок. Вот только, чем громче вещали важные руководители, тем хуже почему-то становилась жизнь простых людей. Из магазинов куда-то стали исчезать самые обычные товары и продукты. Граждане великой страны, сначала воодушевленные привлекательными лозунгами и призывами, стали задумываться и недоумевать – в чем тут дело? почему все идет не так? Потом стали раздражаться, и наконец, открыто ругать несуразных вождей.
Мародин, между тем, ломал голову, размышляя по поводу подарка для любимой, пока неожиданно не подвернулся счастливый случай. Как-то в институт, к коллеге Сергея, зашел мужчина средних лет со свертком в руках. Как оказалось, этот мужчина был дипломатом, который недавно прибыл из-за границы и привез для своего друга – коллеги Мародина – настоящую мечту: ни больше, ни меньше, как музыкальный центр под названием Grundig. Мародин, едва увидев это чудо, сразу понял – вот, что ему нужно. И когда дипломат ушел, Сергей немедленно приступил к действиям.
Не будем утомлять читателя теми доводами, которые приводил Мародин, чтобы уговорить приятеля уступить ему музыкальную игрушку. Заметим лишь, что Сергей, в общем-то не отличавшийся особым красноречием и говорливостью, на этот раз проявил высшее дипломатическое и ораторское искусство. Впрочем, если уж быть до конца откровенным, то дело все-таки решила итоговая сумма, которую предложил Мародин, стоившая ему трех зарплат. И коллега согласился, резонно решив, что на этом деле можно срубить хорошие бабки, а позднее друг-дипломат привезет ему новый музыкальный центр.
Подарок был торжественно вручен Алле Ошиной в актовой зале института, в присутствии сотен зрителей в тот самый день, когда награждали призеров конкурса красоты. А вечером, после банкета, Сергей сделал любимой предложение руки и сердца, которое было благосклонно принято.
2
Церемония состоялась во Дворце бракосочетания, что на улице Грибоедова (ныне Малый Харитоньевский переулок), как раз напротив дома, где в коммунальной квартире проживал Сергей Мародиным. Так что молодые сэкономили на свадебном кортеже, поскольку машины не понадобилось. Сразу после заключения брака Мародин, подхватил на руки супругу и понес ее через дорогу к себе домой, на второй этаж, прямо к свадебному столу. По дороге он услышал, как кто-то громко и весело крикнул:
– Смори не урони!
И, улыбаясь во весь рот, ответил:
– Ни за что. Не уроню и никому не отдам!
…Свадьбу шумно отыграли, гости разошлись, и молодые остались одни в комнате. Первая брачная ночь – какое это великое событие в жизни влюбленных! Сколько неповторимых открытий делает каждый из них! А еще – это знаковое событие. Ибо оттого, как прошла первая брачная ночь, порой зависит дальнейшая семейная жизнь. Хотя, конечно, далеко не только от нее.
Алла позволила Сергею разглядывать себя, когда, сняв свадебное платье, стала медленно, со вкусом, обнажаться, словно исполняла некий старинный ритуальный танец. Она совсем не стеснялась, женская природа подсказывала ей, как она должна вести себя и как поступать в каждый следующий момент, движения ее были естественны, лицо без тени кокетства. Лишь некоторая бледность щек выдавала ее волнение.
Сергей, сидя на диване, замер и глядел на жену так, словно перед ним был шедевр мирового уровня. А впрочем, разве по-иному должно быть? Если бы его спросили, что он чувствовал в этот момент, он бы растерялся и не смог ответить. Ибо вся его сущность была подчинена одному – этой женщине, которая сейчас стала для него почти богиней. А разве можно каким-то одним чувством выразить свой восторг перед богиней!
Через несколько минут они, обнаженные, лежали рядом, и первое прикосновение к телу любимой, как удар током, заставило Мародина вздрогнуть и напрячься. Он нежно касался пальцами ее кожи, медленно водил рукой по ее телу, с упоением познавая новую для себя суть – чувственную.
Алла неподвижно откинулась на спину, постепенно напитываясь сладостным ощущением. Оно настолько переполнило ее, что она повернулась к мужу, обняла его и крепко к нему прижалась. Ее пальцы, лишенные какого-либо стеснения, касались самых интимный частей мужского тела, и Мародин, словно только ожидая от жены знака, не в силах больше сдерживать обуревавшее его желание, крепко сжал Аллу в объятиях…
– У меня началась новая точка отсчета, – спустя несколько часов удовлетворенно думал Сергей, лежа рядом супругой, которая чуть-чуть посапывала во сне. – Лучшего открытия в моей жизни еще не было, – он радостно улыбнулся и скоро заснул глубоко и безмятежно.
…Сергей был счастлив целых несколько месяцев. Каждый вечер, после рабочего дня, он летел домой, как на крыльях. Его встречала улыбающаяся жена, и все, вроде, шло хорошо. Вроде бы в его жизни наступила полная гармония. А что еще для счастья надо?
Но медовые дни быстро пролетели. Первые бурные страсти, как и полагается, улеглись, в отношениях молодых наступил спокойный и стабильный период. И вот однажды вечером…
Жена сидела на диване, плечи ее были опущены, а глаза печальны. Но когда Мародин вошел в комнату, она встрепенулась, отогнала с лица грусть и сделала независимый вид.
– Что-то случилось? – спросил Сергей, внимательно глядя на жену.
– Ничего, – сказала Алла. – Мне надо с тобой поговорить. Очень серьезно.
И тут же словно кинула в него камень.
– Я беременна.
И искоса глянула на мужа, наблюдая за его реакцией.
– Так это хорошо! – воскликнул Мародин. – Нет, это просто здорово!
Он действительно чувствовал великую радость.
– Да, но я не хочу ребенка, – быстро, почти скороговоркой произнесла Алла, и тут же поправилась. – Нет, я хочу ребенка, но… только не сейчас.
– Почему?
– Как ты не понимаешь, – рассердилась Алла, и в ее глазах появились слезы. – Я еще молода и ничего не видела в жизни. Хочется пожить для себя. И наконец…
Она чуть задумалась, словно сомневаясь, говорить или нет. И морщась, добавила:
– Я не желаю рожать нищету.
– О чем ты говоришь! – возмутился было Мародин.
– А что, разве не так? – тут она совсем расплакалась. Такой уж она была плаксой, чуть что, и глаза на мокром месте. К тому же она знала, ее слезинки для Мародина, все равно, что нож в сердце, и нередко пользовалась этим острым оружием. – Деньги…, деньги…, деньги… Их катастрофически не хватает. Даже на самое необходимое. А ты ничего не делаешь. Я когда за тебя выходила, думала, что скоро ты станешь большим ученым, мы хорошо заживем…
Мародин грустно смотрел на жену. Увы, это был не первый разговор в таком роде. Денег действительно не хватало. Но он со временем планировал эту проблему решить. Сергей готовил кандидатскую диссертацию, защита которой позволила бы увеличить его зарплату. Там и за докторской дела не станет. Он уже подобрал добротный материал.
Правда, для этого нужно время. А молодая нервная жена требовала все и немедленно. Она упрекала его в том, что он свои таланты мог бы реализовать более продуктивно, постоянно ставила в пример соседа по дому, у которого и холодильник забыт продуктами, и жена ходит в обновках. «Но он же спекулянт, мошенник, – возражал Мародин, – работает на каком-то мясокомбинате, а воображает, что пуп земли». – «Ну и что, – парировала Алла. – Зато он настоящий хозяин, ему даже из исполкома и райкома звонят. Кушать ведь всем хочется, а за кусок хорошего мяса или редкую колбасу, он получает все, что угодно: билеты в ту же Таганку, импортные тряпки, хороший парфюм… Почему бы тебе не подружиться с ним». И тогда Мародин начинал сердиться.
– Мне это противно, как ты не понимаешь! – кричал он.
Увы, скандалы становились все чаще, громче и резче. И как нередко бывает – любовная лодка начала беспомощно крутиться в бытовых волнах и житейских водоворотах.
Мародин почувствовал, что такая жизнь стала его сильно напрягать. Подумав, он решил, что семейные проблемы отнимают у него слишком много времени, которое он мог бы использовать более продуктивно.
Нет, он отнюдь не был гулякой, не проводил время с друзьями, да таковых у него собственно и не водилось, не любил мужских компаний с выпивкой, анекдотами и легковесными разговорами о женщинах. Это было не для него. Просто то, что ранее составляло главный круг его интересов, то, чему он отдавал себя без остатка – с началом семейной жизни словно отошло на второй план. Семья – понятно, как бы его обязанность, от нее он не отказывается. Мародин был уверен – все, что надо, он по отношению к семье добросовестно выполняет: зарплату в дом приносит, на сторону не бегает, достает продукты, которых в магазине почему-то становилось все меньше, спасало то, что в институте тогда выдавали продуктовые наборы.
Однако в мире есть много разных других ценностей и самое главное – его любимая работа.
Так он рассуждал, и… скоро опять потянулись дни без выходных, с задержками в институте после окончания рабочего дня. Даже в отпуск Мародин не захотел уходить, что его совсем даже не тяготило.
Но подобный образ жизни никак не устраивал его Аллу. Отнюдь не хотелось ей быть просто при муже, пусть даже и перспективном ученом. Куда-то ушли в прошлое совместные прогулки, походы в музеи и театры. Тем более, что зарплата Мародина не увеличивалась, по службе он почему-то не продвигался, на что она очень надеялась, выходя за него замуж.
Между тем и с диссертацией вышла промашка. Как говорится, подчиненный предполагает, а его руководитель располагает. Не любивший Мародина начальник отдела Лужин написал разгромную рецензию, и Сергея не допустили до защиты.
Скоро родилась дочка Юля, но в семье Мародиных ничего не переменилось. И когда муж заявил, что в очередной отпуск он опять не поедет, Алла, поняв, что разговорами, сценами и скандалами дело не поправишь, отправила дочку к матери, а сама умчалась отдыхать в свою любимую Юрмалу.
Впрочем, такой порядок вещей как-то постепенно прижился в их семье и стал привычным для обоих. Отпуска они проводили каждый сам по себе, оправдываясь тем, что надо отдохнуть друг от друга. У каждого теперь был большой кусок своей личной жизни. Мародин даже раздумывал, а не пожить им вообще раздельно, встречаясь лишь время от времени. Мол, может, так семья станет только крепче. Но не сумел реализовать эту идею по причине отсутствия денег на съемную квартиру.
3
Новые веяния, между тем, все сильнее затрагивали институт. И чем больше их становилось, тем хуже шли дела в самом научном учреждении. Почему-то стали исчезать государственные заказы, а вместе с ними сильно убавилось и финансирование. Было заявлено, что в эпоху перестройки не нужны исследования в области обороны и космоса, что институту в порядке конверсии надо переходить на гражданские разработки и самообеспечение. Космос – пока пусть подождет, есть более важные земные дела.
В институт зачастили иностранные гости. Руководство решило, коли наступило время гласности и свободы, то дружить будем со всеми. Мы теперь не враги, а союзники и партнеры. А раз так – какие у нас могут быть секреты?
Улыбчивые гости интересовались всем подряд, но особенно – готовыми разработками по освоению космоса и авиации. С собой они приносили заграничное печенье и за чаепитием рассказывали, какие хорошие времена настали для граждан СССР. Окно в Европу и дальше на Запад теперь пробито. С некоторыми сотрудниками ходоки разговаривали особенно часто и долго, а потом выяснялось, что им предлагали уехать из России и поработать в ведущих оборонных институтах США.
Вот тогда Мародин и познакомился с американцем Адамом Смитом – по случайности, однофамильцем известного в прошлом шотландского экономиста, о котором упоминал еще Александр Сергеевич Пушкин. Приветливого Смита почему-то очень привлекали работы Мародина. Но Сергей отнюдь не собирался выполнять указание начальства – ничего не скрывать – и рассказывал далеко не все. Он долгое время занимался исследованиями, которые гораздо позднее использовались при создании российской глобальной навигационной системы или короче – «Глонасс», и в разговоре со Смитом благоразумно умалчивал об этом.
Кардинальные перемены, которые происходили в обществе и которые черным крылом затронули институт, были восприняты Мародиным отрицательно, ибо они наглухо перечеркнули его надежды на успешную ученую карьеру. К тому же, зарплату стали выдавать нерегулярно, продуктовые наборы прекратились, а сами деньги стремительно дешевели. И Мародин сильно мучился оттого, что не может, не то чтобы нормально содержать, а даже прокормить семью. В создавшихся условиях надо было искать какие-то новые возможности.
Он сблизился со Смитом, и однажды пригласил его в гости. И познакомил с женой.
На столе стояло скромное угощение, а в вазе – огромный букет роз. Адам пришел не с пустыми руками: помимо цветов он принес с собой бутылку виски, несколько батонов копченой колбасы и огромную банку настоящего бразильского кофе. Его чудесный аромат распространился по всей квартире.
Адам запомнил теплый и полный благодарности взгляд Аллы, когда он преподнес ей цветы и продукты. Да и самого Сергея жена удивила. Давно он не видел ее такой оживленной, веселой и привлекательной. Когда он сказал, что к ним в гости приедет американец, Алла постаралась и навела на себя красоту по полной программе. Мародин невольно залюбовался ею и даже почувствовал укол ревности – ведь не для него она так вырядилась и накрасилась.
Впрочем, Адам Смит вел себя очень учтиво. Он рассказывал занимательные истории, остроумно высмеивал какие-то недостатки своих соотечественников, говорил, что давно любит Россию и очень хочет побывать в Сибири и на Дальнем Востоке.
– Тебе, Сережа, надо уезжать отсюда, – рассуждал Смит, сидя за столом и оглядывая скромное убранство комнаты четы Мародиных. Адам говорил по-русски очень даже прилично, ибо, как он сам признался, ранее не раз бывал в России по научным делам. – В Америке, обещаю, у тебя будет все: своя лаборатория, хорошая зарплата, квартира, автомашина…
– Откуда у тебя такие возможности, Адам? – удивлялся Сергей
– Да, так, – уклончиво отвечал Смит. – В Америке к умным и толковым людям всегда относятся с вниманием. Я сам ученый и вижу в тебе большой потенциал. Уверяю тебя, мое слово там что-то да значит.
Где там, Адам Смит так и не разъяснил.
Однако Мародин от заманчивого предложения отказался. Нет, отсюда он никуда не уедет. Потом взглянул на жену. И остолбенел. Его поразил взгляд Аллы. Такой он ее еще никогда не видел.
Она смотрела на него с каким-то глубоким сожалением, словно на безнадежно больного. Ты упертый неудачник, читал он в ее глазах, ты жалкий фанат. Тебя всегда использовали, кто-то на твоих идеях выезжал, получал премии и награды, а ты нищенствовал, зато строил из себя принципиального. И вот сейчас тебе предлагают прекрасную возможность, единственную в своем роде, дают шанс круто изменить нашу жизнь. Другого такого случая может и не быть, а ты артачишься…
– Он всегда такой, – выплеснула Алла переполнявшие ее эмоции, обращаясь к Смиту. – С ним никогда ни о чем невозможно договориться. Это ужас, это какой-то кошмар! Ты Мародин просто идиот…, – она хотела добавить еще какое-то резкое, возможно, даже неприличное слово, но вовремя опомнилась. Ее глаза наполнились слезами.
Смит растерянно переводил взгляд то на Мародина, то на Аллу. Сергей поспешно налил бокал вина и поднес жене. Она почти залпом выпила. Потом быстро выскочила из комнаты, чтобы в ванной перед зеркалом кончиком платка вытереть глаза из опасения, как бы тушь не растеклась.
Сергей извинился перед американцем. Адам Смит засобирался уходить. К вопросу о переезде Мародина в Америку он больше не возвращался. Но когда Сергей заикнулся, что хочет посоветоваться с ним по какому-то важному вопросу, выразил готовность помочь, чем только сможет.
4
Институтская молодежь скинулась и устроила очередной выпивон, или как здесь называли – посиделки. А что еще делать, если делать нечего?
Впрочем, подобные посиделки бывали и раньше, Устраивались они по любому поводу, в самой дальней комнате, что на краю коридора. Сюда ученые, разработчики, проектировщики, конструкторы, лаборанты ходили на перекуры, которые иногда продолжались часами, поскольку то и дело разгорались нешуточные споры на самые разные темы. В институте царила относительно свободная атмосфера, и молодые гении, не стесняясь, говорили обо всем: о политике и власти, о спорте и искусстве, о коммунизме и капитализме, и конечно, о космосе и космических кораблях. И нередко в горячих дискуссиях, выглядевших порой со стороны как некие жесткие разборки, ибо спорщики не стесняли себя этикетом, рождались серьезные идеи, которые потом воплощались в важные приборы, конструкции, научные открытия и диссертации.
Мародин не любил подобные мероприятия, да и в спорах почти не участвовал. Он предпочитал размышлять в одиночку, и чаще всего ему хорошо думалось даже не в кабинете, а где-нибудь на стороне, например, когда он ехал в метро или электричке. Он мог при этом думать о чем-либо постороннем или читать книгу, а нужная мысль словно сама находила его и, на первый взгляд, всегда неожиданно. Но Мародин по опыту знал, что ничего случайного никогда не бывает, эта мысль уже когда-то неясно зародилась в нем, долго находилась в зачаточном состоянии, блуждала в тайниках подсознания, а теперь наконец проявилась.
Сергей тут же начинал разжевывать возникшую идею, крутить ее со всех сторон, пробовать, как говорится, на зуб. В такие минуты он чувствовал себя первооткрывателем, лицо его блаженно улыбалось, а находившиеся рядом люди смотрели на него с недоумением. Но Мародин ничего вокруг не замечал. Он самозабвенно внутри себя творил, и когда приходил в институт, у него уже было почти готовое решение.
…Когда в «курилке» появился Мародин, вечеринка была в самом разгаре. Возле дивана, который нередко служил спальным местом для чересчур захмелевшего «посидельщика» или заработавшегося до поздней ночи специалиста, стоял овальный стол, заставленный несколькими бутылками водки, тарелками с нарезанным черным хлебом, двумя банками тушенки и банкой килек в томатном соусе. На диване сидела жена Мародина – Алла, и два молодых человека из соседнего отдела усиленно ухаживали за ней, а она, любившая веселые компании и флирт, довольно улыбалась. На нескольких стульях вокруг стола сидели еще несколько парней и некрасивая девушка по имени Лариса.
Мародин, не церемонясь, велел одному ухажеру освободить место и присел на край дивана, рядом с женой.
Разговоры, как обычно, велись на одну и ту же тему – что происходит в стране, в институте, и вообще, как жить дальше.
– Такая великая страна, казавшаяся несокрушимой, рассыпалась, словно карточный домик, – мрачно говорил молодой ученый с усиками и бородкой клинышком под Ленина. – Обидно, очень обидно. – Он покачал головой. – Если бы мне такое сказали пять лет назад, я бы этого негодяя высмеял да еще набил бы ему морду.
– Протухла страна. С самой головы сгнила, – лениво возразил ему другой молодой ученый с бритой под ноль головой, которая блестела, как помазанная маслом. – Любая рыба портится с головы.
Это были два великих спорщика, причем они яростно дискутировали обо всем, о чем бы ни заходила речь: науке ли, литературе, политике… И если один что-то утверждал, то второй тут же ему возражал.
Но сейчас спор у них своего развития почему-то не получил. То ли тема оказалась слишком болезненной, то ли уж слишком избитой… О чем тут говорить, когда все и так ясно.
Между тем институтское общество давно разделилось на два непримиримых лагеря. Первый включал в себя тех, кто горько сожалел о мощной в свое время и нынче утраченной стране и не принимал новые веяния, считая их шагами к пропасти – это было в основном старшее поколение. Второй лагерь – кто, наоборот, радовался слому старому и верил, что теперь-то и начнется настоящая жизнь. Это были более молодые.
– Надо кончать с совковым мышлением и образом жизни, – говорили они. – И приобщаться к общечеловеческим ценностям, к ориентирам, по которым живет весь цивилизованный мир.
Некоторые склонялись к мнению, что надо уезжать из страны.
– Там свобода, там нас оценят, – говорили они, – там мы будем нормально работать и достойно жить.
– Это предательство, – утверждали их оппоненты. – А вы – крысы, бегущие с тонущего корабля.
– А что? Ждать, пока мы все благополучно потонем? – горячился бритоголовый. – Кстати, помните опыт с крысами. Эти твари друг друга не едят. Но если крысу долго не кормить, то она начнет пожирать себе подобных. Становится вопреки своей природе крысоедом. Ее поставили в такие условия, когда жгучий голод затмевает все другие инстинкты.
– Ты это к чему?– усмехнулся Мародин.
– Это я к слову. Хотя можно, при желании, провести некоторую аналогию. Как мы сейчас живем – без цели, без работы, без денег, без перспективы? Очевидно, кому-то надо было опустить нас до такого, чуть ли не скотского состояния. Другого объяснения у меня нет. Любое иное истолкование не вписывается в логику здравого смысла. Вот и остается нам только пожирать друг друга.
– Ты желаешь стать «крысоедом»?
– Нет, конечно. Но я не хочу, чтобы кто-то сожрал меня. Не желаю. Это противоречит моей человеческой природе. Я хочу иметь крепкую защиту от подобных хищников.
– Когда-нибудь кончится нынешнее смутное время, и мы снова заживем нормально, – сказал смуглый, скромный, обычно малоразговорчивый юноша, сидящий в углу.
– О, даже Молчун заговорил, – насмешливо сказал бритоголовый. – Ты наивный. Когда и чем оно кончится – никому неизвестно. Мы же с вами математики и привыкли к точным расчетам. Давайте, как говорится, померяем жизнь алгеброй. Любая конструкция рушится, если она плохо задумана и неправильно выстроена. Так и здесь, один неумелый политик сознательно или по глупости поставил страну на грань распада. Это, как говорится, вводная. А что из этого вытекает? Страны не стало, а ее население впало в нищету и раздор. Частный случай – наш элитный институт, оказавшийся на грани разорения. То, что еще недавно составляло престиж страны – ракеты и спутники – теперь никому не нужны. Что? Не так? Вам нечем возразить?
– И все-таки не надо никуда уезжать, – задумчиво сказал Мародин. – И в наших условиях можно сделать что-нибудь стоящее.
– Тебе хорошо так говорить, Мародин, – ядовито парировал бритоголовый. – Ты, конечно, уже кое-что придумал. Может, решил в коммерцию податься? Это нынче модно. Ты у нас всегда отличался оригинальностью, индивидуальностью и всеядностью.
Что он подразумевал под последним словом, никто так и не понял. Сам же Мародин, по своей привычке, выпад оставил без внимания. Он долго рассматривал тарелку, на которой лежал кусок хлеба с килькой, а потом произнес:
– А что вам мешает заняться коммерцией? Если цивилизация рушится, то каждый должен спасать себя сам.
– Я ученый, – запальчиво закричал молодой человек с красивой бородкой, сидящий напротив Мародина. – А не коммерсант.
– И я ученый, – подняв сонную голову от стола, сказал вечно пьяный Юрий Леонидов. – И останусь им навсегда. И пусть подохнут все мои враги.
Он так резко взмахнул рукой, что если бы ее не удержал сосед по столу, часть посуды оказалась бы на полу. Юрий снова опустил голову на стол и задремал. У него после хорошей выпивки были две привычки: или тут же засыпать, или его тянуло на разговоры и подвиги, и тогда он переходил из кабинета в кабинет, где одни встречали его со смешком, а другие сердито гнали.
– Никуда не надо отсюда уезжать, – упрямо повторил Мародин, которому изрядно надоел этот разговор.
– Правильно мыслишь, – откликнулся парень с ленинской бородкой. – Будем здесь отстаивать свои позиции.
– Что правильно? – огрызнулся бритоголовый. – Наши уникальные мозги стоят дорого. Только в нашей стране их не ценят. Поэтому поедем туда, где будут ценить.
Спор разгорелся с новой силой.
– Не согласен.
– Ну и ладно. Это твоя личная проблема. Раньше нам внушали, что только одни мы хорошие, а там, в капиталистическом зарубежье, все плохо. Сейчас другое дело. Границы между государствами и людьми размываются. Мы все одной крови. А раз так, какая разница, где ты будешь трудиться, все равно твои результаты попадут в общечеловеческую копилку. Я буду работать там, где мне комфортно.
– Запад нам поможет, – пропищала некрасивая блондинка по имени Лариса.
– Никто тебя там не ждет, – усмехнулся «ленинец». – Если ты кого-то любишь, это не означает, что тебя тоже любят. А без взаимности, какая это любовь! Твои мозги купят, чтобы использовать в своих целях.
Смуглый, худой юноша по прозвищу Молчун, сидящий в дальнем углу комнаты, снова грустно сказал:
– Такое впечатление, что был у нас один большой костер, и горел он ярким пламенем. Но кто-то специально подбросил в него влажные бревна да еще ведро воды налил, и костер стал затухать. И превратился он в сотни огненных искр, которые разлетелись во все стороны, и каждая сама по себе стала гаснуть. Вот и мы из мощного костра превратились в слабенькие искры, и что из нас станет в скором будущем, никому неизвестно. Полетаем, полетаем и потухнем.
Наступило тягостное молчание. Вдруг кто-то спросил:
– Никто не знает, когда нам, наконец, выдадут зарплату?
Ему никто не ответил. Все – и сторонники, и противники нового строя – уныло молчали. Что скажешь? Тут никаких разногласий между ними не было, все находились в нищенски равных условиях.
Мародин встал из-за стола и сказал Алле, что пора идти.
…По дороге домой оба молчали. И уже на выходе из метро, Алла вдруг расплакалась.
– Не могу так больше. Не могу так жить. Сережа, если бы ты знал, как я панически боюсь бедности. Денег нет, перспективы никакой. Молодость проходит. И что нас ждет в будущем? Пустота.
Она зашла за столб, поддерживающий свод станции метро, и чуть приподняла края юбки. Сквозь слезы она смотрела на мужа.
– Смотри, на колготках живого места не осталось. – Чуть выше колена виднелась порядочная дыра. – Штопать не успеваю, а новые не на что купить. Я красивая женщина, хочу хорошо одеваться, нормально жить, путешествовать. А вынуждена тускнеть, как та искра.
Сергей растерянно молчал. Слезы жены действовали на него убийственно. Какой-то проходивший мужчина странно взглянул Аллу. Мародин одернул ее платье. Она прислонилась к колонне. Сергей обнял жену.
– Успокойся, – приговаривал он. – Скоро все поправится.
– Ничего не поправится, – с каким-то надрывом говорила Алла. – Ты и раньше мне обещал. Я долго верила тебе. Нет, ничего не будет. Мое терпение иссякло. Ты неудачник. Я так больше не могу.
Она вырвалась из его рук и почти бегом направилась к дому. Мародин в отчаянии поплелся за ней.
5
Сергей спешил домой. На площади Дзержинского (ныне Лубянка) он вышел из метро. Вдоль тротуара, опоясывая кругом Детский мир, стояли сотни, а может и тысячи людей, тут шла торговля. В магазинах ничего не было, хоть шаром покати, а здесь…Чего только ни продавали – сапоги женские, куртки кожаные, кофты, колготки, туфли, сигареты, спиртное, съестное, косметику, презервативы и прочую дребедень… Казалось, половина населения страны вдруг открыла в себе талант торговца, стала ездить в ближайшее зарубежье, в основном, в Турцию и Китай, закупать там барахло, которое потом сбывала везде, где только можно было.
Правда, увы, другая половина так активным покупателем не стала, поскольку денег не имела. Но каждый день на улицах выстраивались дивизии продавцов в надежде что-то продать... Москва стала одной большой барахолкой. Таков был тогда рынок. И те еще были рыночные законы.
Мародин свернул на улицу Кирова (ныне Мясницкая). Ему надо было кое-что тщательно обдумать.
Недавно у него состоялся очередной разговор с Адамом Смитом. Начал его сам Смит во время очередного посещения института.
– Знаешь, Сергей, о чем я думаю и к какому выводу пришел, – сказал Адам, попивая за столом кофе, который он сам же и принес в подарок Мародину. – Люди, независимо оттого, живут ли они при капитализме или социализме, хотят ведь одного и того же: чтобы в семье был достаток, чтобы иметь достойную работу, чтобы дети росли здоровыми и счастливыми, могли развиваться, получать хорошее образование и так далее. Поэтому нет никакого смысла противопоставлять один строй другому, одно государство другому, ломать в спорах копья и даже убивать друг друга. Люди, в конце концов, пойдут за теми, кто наиболее полно сможет им все это обеспечить. Увы, в вашей стране такого не получилось, и потому она распалось. Впрочем, – тут же спохватился Адам, – что я тебе разжевываю элементарные вещи. Лучше скажи, чем планируешь заняться?
И тут Мародин поведал ему о своих несчастьях и сомнениях.
Смит долго читал ему лекцию о преимуществах частной инициативы, о том, что «каждый человек основывает свое поведение на личных и корыстных интересах, сумма которых и образует интересы общества». Но, подчеркивал Смит, чтобы «получить свою выгоду, ты должен удовлетворить чью-то потребность». И чем большее количество потребителей ты удовлетворишь, тем более высокую прибыль получишь. Так, реализуя интересы других, ты одновременно осуществляешь и свой. На этом зиждется успех любого предпринимателя и экономика государства в целом. И что важно – ты будешь полностью самостоятелен, тебе ни с кем не надо согласовывать свои планы и поступки, никто не стоит над твоей душой, не контролирует тебя. Ты – сам голова, ты всему хозяин. Работать на себя – разве это не заманчиво?
Общение с американцем сильно повлияло на мировоззрение Мародина. Его очень привлек тезис о личном интересе, как основополагающем мотиве поведения. Сразу ушли в сторону разные переживания. И перестало быть важным то, что еще недавно таковым представлялось. Даже его работа в институте.
Какое ему, собственно, дело до того, что в стране рушатся многолетние устои, нормы и традиции, что старый паровоз, который так долго летел куда-то вперед, вдруг зашел в тупик… Теперь он прекрасно понимал, что должен сесть в новый поезд, который начинает свое движение. И одна только мысль заботила его – ему надо успеть заскочить в этот привилегированный состав. Тот, кто сможет – умчится в светлые дали. И среди них – он.
Вот только с чего начать? Смит и тут дал дельный совет. В России развивается кооперативное движение, у людей появляются деньги, они начинают открывать свои предприятия и офисы. Им нужна хорошая оргтехника – компьютеры, факсы, пейджеры, телефоны… Он, Смит, поставлял бы из Америки и Европы эту технику, а Мародин продавал ее здесь. Это очень перспективное дело. К тому же, Мародину с его способностями не составит труда составлять компьютерные программы и выгодно их реализовывать.
… На улице Грибоедова (ныне Малый Харитоньевский переулок) Сергей зашел в подъезд своего дома, поднялся на второй этаж, открыл дверь коммунальной квартиры, в которой первая комната справа принадлежала ему и жене.
Он услышал, как его жена разговаривает по телефону. Алла уволилась из института. В последнее время появилась новая модная профессия – телефонный брокер. И теперь его милая женушка, умудрившись каким-то образом выделить для себя отдельную линию, иначе бы соседи по коммуналке сжили бы ее со света, с утра до вечера вела активные телефонные переговоры – кто-то что-то ей предлагал, кому-то она, и Мародин порой слышал такой диалог: «Поступили двадцать машин «Тойота», цена такая-то. Мне пять процентов (белого или черного) отката».
Он прошел в комнату. Жена сидела с телефоном на диване, кивнула ему и указала головой на кастрюлю, которая вместе с неубранной посудой стояла на столе возле стены меж двух окон. Он открыл крышку, заглянул в кастрюлю – картошка и кусок трески. Он поморщился – нищета, нищета…
Жена продолжала вести с кем-то переговоры. Впрочем, Мародин видел: особого навара вся ее деятельность не приносила, так, кое-что по мелочи – что-то из посуды, что-то из тряпок, совсем немного денег.
Нет, это не для него. Он пойдет другим путем. И сейчас объявит об этом Алле.
Сергей осмотрел комнату, словно увидел ее впервые. Когда-то он так радовался, что институт выделил ему эту жилплощадь. Но сейчас она казалась ему убогой. Старый диван, на котором он сейчас сидел, стол за которым они обедали или он работал, огромный ящик телевизора, платяной шкаф, купленный по случаю в комиссионке, холодильник в углу. Ах да, еще была печка, облицованная старинной, когда-то белой, а ныне пожелтевшей от времени плиткой, поскольку дом был еще дореволюционной постройки.
Конечно, печкой никто не пользовался, но она служила предметом его гордости, как часть интерьера комнаты. Как-то Сергей решил ее исследовать, открыл две заглушки вверху и пошарил в открывшихся круглых нишах палкой – а вдруг когда-то там спрятали клад. Никакого клада он, конечно, не обнаружил, А потом он заклеил печку обоями. Сейчас возле бывшей печки стояла детская кроватка, правда пустая и заправленная. Трехлетняя дочка Юля вместе с детским садом убыла на все лето в подмосковный оздоровительный лагерь.
Жена продолжала разговаривать, и Сергей вышел из комнаты. В их коммунальной квартире было всего пять комнат. Убожество уюта, джунгли коммунального быта, бесконечные кухонные перебранки, необходимость ждать своей очереди, чтобы пользоваться телефоном, плитой, туалетом или ванной, общаться с посторонними, нередко неприятными людьми – все это коробило его, оскорбляло до глубины души. Он долго не знал, как вырваться из этой ужасающей духоты, бытовой несвободы…. И вот теперь его шанс настал. Он им в полной мере воспользуется.
Когда он вернулся в комнату, жена как-то странно посмотрела на него. Потом попросила сесть на диван, сама устроилась рядом. Сергей видел, что она очень волнуется, пальцы ее перебирали бахрому свисающей со стола скатерти, она старалась не смотреть ему в глаза.
– Мне надо сказать тебе что-то очень важное, – наконец произнесла она.
– Я тоже должен сказать что-то важное.
– Сначала я.
Она чуть помолчала, вобрав в себя воздух, как будто некий комок застрял в ее горле. Потом выдохнула и быстро, почти скороговоркой произнесла:
– Я полюбила другого человека и уезжаю вместе с ним.
Странно, небеса не обрушились, гром не загремел, молнии не засверкали. Ничего не случилось. Мародин даже удивился своему спокойствию: ни возмущения, ни гнева, ни боли – ничего. Полная тишина и равнодушие. Или оцепенение?
– И кто же он? – тихо спросил он.
– Ты его знаешь. Адам Смит. Через несколько дней мы улетаем с ним в Америку. Ну, что ты молчишь? Пойми, я не могу больше так жить. Вспомни, как соседи стучали в стену, когда мы занимались любовью. Это ужасно…
Мародин только сейчас вдруг вздрогнул и побелел, но Алла ничего не заметила.
– Там в Америке у Адама прекрасный дом, новая машина, он меня любит. Юльку мы заберем с собой, у нее будут нормальные условия, она получит хорошее воспитание и образование. Как видишь, я все обдумала.
– А я? – спросил Сергей.
– Что ты? – удивленно взглянула на него Алла.
– Ты забыла посоветоваться со мной.
– А зачем? Ты весь в своей науке. Будешь по-прежнему заниматься ей. И никто тебе мешать не будет.
Сергей долго молчал, потом встал с дивана, заходил по комнате.
– Ты тоже хотел мне что-то сказать? – напомнила ему Алла.
– Нет, уже не хочу.
Она только пожала плечами.
6
Мародин попал под сокращение. Не он один. Восемьдесят процентов сотрудников института были уволены. Кто-то пошел в дворники, кто-то стал безработным, некоторые уехали за границу. Родной стране ученые были больше не нужны. Великий проект, на который угрохали миллиарды, отправили на свалку. Челночный космический корабль многоразового использования – бывшая гордость отечественной науки и техники – ржавел под открытым небом, а потом и совсем развалился.
Впрочем, Мародина заботило теперь совсем другое. Уход жены подействовал на него гораздо сильнее, чем он от себя ожидал. Полный хаос образовался в его голове. А как часто в России переживают беду? Конечно, за бутылкой.
В первый же день после отъезда жены Сергей купил две поллитровки, на следующий день еще, и теперь, сидя за столом, в одиночку напивался. Хотя он не любил спиртное, редко его употреблял и быстро пьянел.
– К черту! К черту! – бушевал Мародин. – Классик не прав: красота не спасает мир, а наоборот, разрушает его. Она мешает нормально жить. Долой любовь! Долой женщин!
Но чем сильнее он напивался, тем тоскливее чувствовал себя. И что интересно – его личность как бы подверглась раздвоению, он словно имел две разные сущности,: одна – обычный несчастный пьяный человек, другая –ученый-исследователь. На его аналитический ум водка не действовала. Мародин пил и как будто со стороны наблюдал за собой.
Вот его мысли все больше затуманивались, руки начинали дрожать, движения становились хаотичными, взгляд – рассеянным. Он встал, чтобы прямо пройти по полу, но его швыряло из стороны в сторону. Мародин плюхнулся на диван и почувствовал, как сильно, до мути, кружится голова. Нет, лежать еще хуже – весь мир стремительно вращался вокруг него, а сам он несся в ужасную бездну. С трудом поднявшись и едва сдерживая тошноту, Мародин снова сел за стол и тупо уставился перед собой.
Первое, о чем подумал Мародин после отъезда жена – она совершила предательство. Как она могла бросить его после нескольких лет совместной жизни, их общего ребенка? Да, возможно, он не был идеальным мужем, но не настолько же, чтобы так поступать с ним. Обида обжигала все нутро. Увы, спиртное не заглушало, как он рассчитывал, душевную боль, а лишь обостряло его.
Адам Смит – ах, какой он оказался вероломным! Подлец! Втерся в доверие, а сам воспользовался положением и тихой сапой увел красавицу жену. Прельстил ее богатством и западными побрякушками.
Его лишили самого главного – дочери.
«Джульетта, милая моя, Джульетта, дай поспать маме, дай поспать папе», – когда-то ночами распевал в полголоса Мародин, шагая по комнате, держа на руках беспокойную малышку и убаюкивая ее. А бесконечные тревоги, когда она заболевала… А первые ее слова… А первые шаги… Разве такое забывается! Что делать? Что делать?
В дверь постучали, и тут же она отворилась.
– Можно войти?
– Кто там еще? – не оборачиваясь, прорычал Сергей.
В комнату ввалился молодой человек, примерно одного с Мародиным возраста, небольшого росточка, с круглым животиком и очень подвижный. Это был сосед по коммунальной квартире, тот самый «мясник» – Андрей Подавалов, которого Алла часто ставила в пример Мародину.
Быстро окинув взглядом Сергея и поняв все, сосед присел за стол рядом с ним.
– Плюнь ты на нее, Серега, – сказал вошедший, наблюдая, как Мародин дрожащей рукой разливает водку. – Она не стоит тебя.
– Ты знаешь, Андрюша, – пьяно талдычил Мародин, – что она сказала в самый последний день? Мол, я слишком мало уделял ей внимания. И вспомнила, что пару лет назад, а это было восьмого марта, я задержался на работе до десяти вечера и вовремя не поздравил ее. Пришел поздно домой и принес ей три гвоздички, причем одна была сломана. Она тогда очень обиделась. Бог мой, да забыл я совсем о том случае, а она, оказывается, помнит. И прозвучало у нее так, словно это была главная причина нашего расставания.
– Бабы, они такие, – согласился сосед Андрюша. – Они даже мелких обид не забывают.
– Но ведь не из-за этого она оставила меня?
– Нет, не из-за этого, – снова согласился сосед.
– А из-за чего?
– Бабы, они как кошки, кто их приголубит, к тому и идут. Вспомни, как нас в школе по Марксу учили – бытие определяет сознание. Вот твоя и просчитала, где для нее бытие лучше. И поехала туда...
– Но ведь мне тоже предлагали туда уехать, однако я отказался.
Андрей встрепенулся и оторопело взглянул на Сергея.
– Да ты что! – воскликнул он. – Серьезно?
Сергей кивнул головой.
– Только не обижайся, – произнес сосед, – но ты – лох! Надо было ехать. Тогда бы…
– Что тогда? – насторожился Мародин.
– … возможно, твоя жена осталась бы с тобой.
Мародин помолчал, кривя губы и мотая головой из стороны в сторону. Потом с горечью сказал:
– Ведь у меня был прекрасный план. Я все продумал. Но она не захотела меня понять и подождать.
– Ты что уволился из института?
Мародин кивнул.
– И что ты собирался делать?
– Хотел открыть свое дело.
– Для этого нужны деньги. У тебя они имеются?
– Мне обещали… Впрочем это уже не имеет никакого значения.
– А что за дело? – быстро спросил Андрей, снова разливая водку по стаканам.
– Мне обещали хороший кредит и поставку из-за границы компьютеров и всего такого прочего. В любом количестве. Продавай – не хочу.
– Бог мой! – всплеснул руками сосед. – Это сейчас золотое дно! И ты сомневаешься?
– Но… Адам Смит, – угрюмо промолвил Мародин.
– Тот самый, кто увел у тебя жену?
Мародин печально кивнул головой.
– Да хрен с ним, – горячо воскликнул Андрей. – То, что случилось, уже не вернуть. У тебя появился шанс, и ты должен им воспользоваться. Это самое главное – не упустить счастливый случай. Он может быть единственным в жизни. Докажи своей бывшей, что ты не осел. И когда у тебя все получится, пусть она кусает от злости ногти. А на Смита – плюнь. Используй его на полную катушку, а потом кинь. Пусть знает, что в России такие вещи не прощают. А я тебе помогу. Нет, Серега, – загорелся он, – мы с тобой такое закрутим, что все от зависти лопнут.
– А моя дочка? – уныло спросил Сергей. – Как я без нее?
Андрей задумался, но только на мгновение.
– Пока пусть побудет в Америке. Ей там действительно лучше. Тебе с ней сейчас придется трудно. Сам понимаешь – ни кола, ни двора. А там посмотрим.
– Ты думаешь?
– Уверен, – как отрубил Андрей.
В отличие от Мародина он, будучи человеком действия, вообще не любил долго размышлять, решения принимал молниеносно, но также быстро их и менял.
– Вот увидишь, все наладится, как только совершим задуманное. Твоя жена еще будет умолять, чтобы ты разрешил ей вернуться. И тогда ты будешь диктовать свои условия. Ну как?
– Нет, – хотя Мародин с трудом ворочал языком, но вторая, более трезвая его натура вдруг воспротивилась и потребовала слова. – Ни за что. У меня есть своя гордость и честь.
– Ну и дурак, – спокойно сказал Андрей. – Кому в наше время нужна гордость. Сейчас требуются деньги и пробивная способность.
– Эх, Андрюша, если бы ты знал, как мне тяжело и больно. Нет больше у меня внутреннего стержня, надежда исчезла.
– А ту создай новый внутренний стержень, тогда и надежда опять появится. Действовать надо, действовать, а не интеллигентскими финтиклюшками забавляться.
Мародин еще раз посмотрел на Андрея, снова помотал головой, наконец, произнес:
– Мне надо подумать. Я сильно пьян. Поговорим потом.
Когда сосед ушел, Мародин, не раздеваясь, бросился на диван и тут же словно упал в глубокую темную яму, забывшись тяжким сном.
7
Ночная московская улица, фонари светят тускло. А многие вообще не горят. Жутко. Впрочем, нет, не жутко. Пустынно на улице и на сердце тоже. Вот где-то вдалеке визгнули тормоза. Кое-какая жизнь все-таки теплится.
Боже, как не похожа эта московская улица на ту, что была еще пять-шесть лет назад. Люди тогда неторопливо гуляли, о чем-то мечтали, к чему-то стремились. Детишки носились во дворах, старушки сплетничали по лавочкам. А сейчас к чему стремиться? Вечером люди бегут домой, не до гуляний теперь. Лица грустные, серые, в глазах тоска. И улицы тоже тусклые и грязные.
Никого нет. Все сидят дома. Наверное, спят. А может, не спят, думают о том, что будет завтра. А завтра будет то же самое. Или еще хуже. А кого винить? Не себя же. Он, Мародин, что ли виноват, в том, что болтается сейчас по московской улице, как дерьмо в проруби, с больной душой и ощущением безнадеги?
Он шел ночью по пустынной улице, полупьяный, в сумрачном настроении, когда не знаешь, чего хочешь: то ли огромной любви, то ли икры черной и красной, то ли еще выпить, то ли просто повеситься, а может, прыгнуть с балкона. Ему было жаль себя. «Почему мне так не везет, – мрачно думал он. – Жена ушла, перспектив никаких. Скоро жрать не на что будет. И правда, в пору повеситься. Бедный, несчастный я Буратино, даже завыть хочется. Не хватает только для полного счастья кота Базилио и лисы Алисы. И всем разом в страну дураков».
В это время на пустынной улице появилась веселая пьяная парочка, она –рыжеволосая, с длинными волосами и узкой мордочкой, он невысокий, с оттопыренными ушами. Шли они, похоже, из какого-го увеселительного заведения. Подойдя ближе к Мародину, парень вдруг надел картонную маску кота, ткнулся лицом в грудь Мародина и дико замяукал. Его напарница взглянула на растерявшегося Мародина и весело рассмеялась. Хохоча, парочка быстро удалилась.
Странно, но этот нелепый и забавный случай подействовал на Мародина как ушат холодной воды. Он внезапно остановился, поднял вверх голову, закрыл глаза и задышал быстро-быстро. Настроение его разом поменялось.
«Что нюни распустил! Людей только смешишь. Нет, он докажет, на что способен. Он сожмет себя в кулак, а он это умеет делать, и пробьется. Завтра же надо позвонить Смиту. А почему, собственно, завтра? Сейчас пойдет и позвонит. Это у нас ночь, а в Америке день. Да, пойдет и позвонит».
Злая уверенность наполнила его кипучей энергией. Он резко повернулся и скорым шагом направился в сторону дома.