Утром я пришел увещевать Марка вернуться к Вере. Тут уж я дал волю фантазии! Придумал, как она еще там в универе, тайком мне поверяла свои восторги Марком.... Как говорила моя бабушка, «наплел 10 бочек арестантов». Выдал ему все те лекарства, какими он пичкал своих подружек, при сплаве на меня!
И под конец не удержался.
- Марк, она же талант! Может быть, если бы ее тогда, 20 лет назад услышал бы музыкант типа Горвица, он бы даже сказал больше!
- Больше как... на букву... «ге»?..
- Да… на букву ген… но… она... то что здесь называют «аутеник», «ло-селф-эстим» а там у нас, раньше «застенчивый». Она просто закопала свой талант! За-ко-па-ла! Знаешь, что? Поставь ей такой мягкий... такой... да... тактично так... но четкий ультиматум – или она начнет играть, или ты уже уходишь в самом деле! Навсегда! И бесповоротно! Да! Стукни по столу! Скажи! Грозно так, как грубый мужик! Мол, уважаешь?!
В тот же день мою любимую сторожевую работу пришлось опять срочно бросить. Боялся, что Марк быстро помирится и они придут меня поздравлять, как ааронистого самого лучшего в мире семейного миротворца. Боялся даже вида тех рук, откуда вытекал в сердце наркотик Шопена. Боялся быть у них «лучшим другом». Боялся, что она узнает в Алике фальшивого Айзека… Утрата! Утрата!
В воскресенье вечером я подъехал по наводке Марка к дому Веры. Окна были открыты – там мелькали за занавесками силуэты всех троих. Потом слышны стали гаммы. Долговато… полчаса…. потом Моцарт, Бах... а Шопеном и не пахло. Играла Гита. Так же было и в следующее воскресенье и опять… До Горвица ей было далековато, разве что моментами слышался блестящий перепев торопыжной фельцмановской гордыни и редко - слабый улетающий вздох рыдания духа шопенщины.
К осени окна уже не открывали, но в Чайна-таун я приобрел «мушку», которая усиливает звук и подъезжал уже только раз в месяц. Опять множество бессодержательного, но «технического» Моцарта, немного заоблачностей Баха, но забиваемой старательной техничностью… неужели искра не передалась и не зажгла Тот Огонь?...
А весной у Гиты появился и Шопен. Какая-то тень вериной выразительности там проявлялась моментами… но… как будто испугавшись чего-то, улетала назад, в Париж, на свое место под землей… а тех пьес не было. Но ведь она 13 лет назад после ее Чуда обещала все рассказать Марку? Как же так? Ведь он опять от нее может уйти в любой момент! Открыться? Намекнуть о ее секрете? Нет! Так можно все окончательно испортить! Что делать? «...Из глубины взываю я к Тебе!..»
В какое-то из воскресений я увидел, в окно, что Вера одна. Она сидела и пыталась что-то играть... наконец! Но это был ужас! Казалось ее пальцы стали непослушными деревяшками, а мелодия еле двигалась на костылях – но это была она! Та самая шопенщина! Как человек, пролежавший в коме много лет и начавший снова ходить – музыка Веры пыталась вновь ожить... но не могла! Рукописи вот они – на подставке, но они полу-мертвы! Без ее игры, можно считать, что они почти сгорели! Что делать? Утрата!
Глава 10 http://www.proza.ru/2020/04/03/186