Большой дом не был достроен, и мы остались на зиму в маленьком, или как мама говорила, в избушке. После Нового года заболел отец. Поднялась высокая температура и через день он слёг. Мама растерялась, отец был крепким мужчиной, никогда не болел, а тут, на тебе. Через неделю и она слегла. Мне шёл шестой год. Нужно было топить буржуйку, следить за керосиновой лампой, и подавать родителям пить. Тетя обучала меня целый день, как снимать стекло с лампы и подкручивать фитиль. Зажигать нужно было от лучины, огонь брать в печке. А чтобы открыть её, нужно прихватить ручку от печной дверцы рукавицей. Если дров вовремя не подбросить, буржуйка быстро прогорала, тогда и лампу не зажечь, и быстро выстывало. Тётя жила далеко, работала, поэтому приходила только по воскресеньям. Через день приходил дядя, брат отца, на следующий день приходил фельдшер, молодой парень, он жил в соседях. Соседи не заходили, боялись заразиться, только что умер достаточно молодой мужчина, от гриппа. Фельдшер говорил, что это испанка, но за ней тянулась нелестная история, поэтому называли болезнь гриппом.
Дядя привозил на санках воду из колодца, разгребал снег, заносил дрова в холодные сенцы. Фельдшер ставил уколы. Иногда и ему приходилось разгребать снег, чтобы добраться до крыльца. Уходя, он повторял, что если кто-то из родителей умрёт, не пугайся, так бывает, жди старших и никуда не уходи. Когда умер сосед, матери не было дома, дети испугались и ушли, потом их искали. Я старалась следить за печкой, подбрасывала дрова и ночью тоже. Боялась, оставаться без света. Электричество тогда включали на несколько часов, это после войны было, в начале пятидесятых.
Приходила тётя, и начинался помывочный день. Она ставила на печку выварку для белья, набитую снегом. Снег таял, оставалось мало воды, и я таскала новые и новые порции снега в кастрюле, пока выварка не наполнялась. Первым мыли отца. Пододвигали корыто к постели, осторожно пересаживали его в корыто, тётя тёрла намыленной мочалкой, а я поливала ей. Особенно придирчиво она смотрела за лопатками, крестцом и ягодицами, боялась пролежней. За год до этого умерла моя бабушка, она лежала два года, и с пролежнями тётя умела бороться. Вымытого отца перекладывали на лежанку, накрывали тулупом, и наступала мамина очередь мыться. Тётя панически боялась клопов и вшей, была очень чистоплотной. Меня она сразу постригла наголо ножницами, и волосы отрастали клочками. А у мамы были длинные косы, тётя спасала их от вшей керосином. Сначала намачивала мамину голову, туго завязывала платком, и, прежде, чем начать мыть, мыла ей голову. Маму сажали в корыто, под спину ставили стиральную доску, перекидывали волосы за доску и мыли голову над тазиком. Вымытую, укладывали к отцу на лежанку валетом. Иначе они не помещались. Родители бредили, я следила, чтобы они не скатились с лежанки, а тётя выбрасывала на снег простыни, в холодные сенцы одеяла и матрасы. Смачивала тряпку керосином и протирала пружины у кроватей, родительской и моей. Потом доставала головешку и прожигала кроватные сетки. Так она боролась с клопами, которых, к счастью, и не было. Потом лежанку подпирали столом, чтобы родители не свалились, и наступала моя очередь мыться. Тётя была высокой, крепкой женщиной. Двигалась быстро, всё у неё получалось ловко. Если я зазеваюсь, прикрикивала, мол, не лови ворон. Потом она варила бульон, делила мясо на порции, складывала в миски, заливала бульоном и выносила на мороз. Каждый день я брала новую порцию, разогревала в чугунке, бульоном с ложки пыталась родителей накормить и ела сама.
Во второй половине дня начался буран. Оба, и отец, и мать кашляли с кровью, я сидела рядом и очень боялась, что они умрут. Наступила ночь, буран усилился. Электрический свет не дали. Всю ночь жгла дрова, и горела керосиновая лампа. К утру дрова закончились, выгорел весь керосин. Самой наливать керосин из бидона запретила тётя. Комната быстро выстывала, выйти за дровами не получилось, примёрзла дверь. А за окном завывал ветер, бросал в окно снег. Стало так страшно, никто не приходил. Я на родительскую кровать перетащила всё, что было тёплого, легла между ними, согрелась и уснула. Проснулась от крика тёти. Это было ещё не воскресенье, но она как чувствовала беду. Пошла к брату в гараж, он шоферил, и на его машине они приехали. Пешком было не добраться, всё занесло. С трудом дошли до крыльца, руками разгребли снег, открыли примёрзшую дверь. Холодина, ребёнка в комнате нет. У тёти паника. И тут, как чудо какое – то, из-под нагромождения одеял, а сверху ещё и свой матрас я положила, раздался слабый голос отца. Мол, не голоси, тут она, с нами. Натопили, всех перемыли, еды наварили, тут пришёл дядя с отцовской стороны и фельдшер. Пили чай с клюквой, тётя считала её лучшим лекарством. С этого дня отец стал поправляться, а потом и мама.
На следующую зиму мы уже жили в новом доме. Многие воспоминания детства стёрлись из памяти, но ту зиму и испанку помню во всех подробностях.