Луна игривой поступью шагает по крышам. Она хладна и горделива. Эта женщина божественна и неприступна и всё в ней говорит о ее внутренней уверенности, а может даже самоуверенности, ведь настало её время, время бурного расцвета ее кристально-ледяной красоты. Вот её великолепная белая пятка коснулась крыши, вот шлейф такого же белоснежного платья развеялся позади. И вся она бела, подобно пудре наносимой по утрам младой прелестницей на ее бархатные щечки. Зачем она стремится воплотить образ своей ночной подруги, эта милая девушка, рожденная на свет, светом и днем благосклонно принятая? К чему ей подражать дочери ночи? В искрах дневного света немая бледность неуместна, да и не может украсить молодой и цветущей девушки. Вероятно, она видела когда-то её - луну. Возможно, это было в детстве. Тогда, когда в очередной раз все уснуло, а вокруг воцарилась тишина, на нее одну, маленькую и неугомонную не снизошел сон, вероятно он заблудился где-то в дебрях ее шаловливых мыслей. Именно в этот момент её привлек бледный свет, падающий из полуоткрытой шторы. Он так и манил к себе, казалось что внутри этого света движется что-то живое, как в той самой стеклянной игрушке, внутри которой оживает зимняя стужа, после того как ее хорошенько потрясешь. Неугомонное детское любопытство, переплетаясь со страхом и чувством встрече с чем-то необычном, ранее неведомым и пришедшим вероятно из мира волшебства, раздражили еще больше девочке сознание. Осторожно соскользнув с постели, на цыпочках, едва дыша, чтобы не потревожить старой подруги ночи, вечно ходящей с ней за руку – тишины, она направилась к окну. Её личико уже проникло в волшебный фосфорический свет, исходящий откуда-то сверху, когда она, прищурив глаза, вглядывалась в окно, стремясь по свету определить его источник. В этот самый миг и предстала ее лицу столь необыкновенная, одновременно устрашающая и манящая к себе картина. На крыше напротив стоящего дома стояла огромная женщина, необыкновенно красивая, вся светящаяся изнутри своей фарфоровой красотой. Подобна греческой богине, она была облачена в белоснежное, нежно обвивающее ее стройный стан платье. Волосы ниспадали кудрями на грудь и лоб, от них, как и от платья нисходил загадочный, излучающий холодные лучи спокойствия, дурманящий голубоватый свет. Её глаза были неестественно голубы и блекли по сравнению с тем светом, который исходил от ее тела. Но это никак не портило ее красоты, захватывающей и страшной своей холодной силой. Вся эта картина, представшая глазам девочки, подвергла ее одновременно в изумление и страх. В какой-то момент в ней боролись страх и любопытство. Последнее сразу же отступило в борьбе, как только она заметила, что таинственная женщина мягким движением поворачивается в сторону её окна. «Скорей, скорей в кровать ! Под одеяло ! Только там можно скрыться от этих холодных устрашающих и одновременно влекущих к себе глаз!»- кричал Страх девочке. И она беспрекословно его послушалась. Забившись под одеяло, обхватив свои колени руками, содрогаясь от стука сердца, она сидела так некоторое время, пытаясь собрать мысли воедино. Был миг, когда ей хотелось бежать, кричать, будить всех и рассказывать о произошедшем с ней. Но вспомнив горький опыт других своих попыток поделиться с взрослыми впечатлениями о встрече с чем-то неизведанным и волшебным, например, старике домовом, постоянно стукающим по ночам своей тростью, она решила удержать это в тайне. Хотя всё это пугало ее, но еще больше она боялась, что взрослые, стремясь успокоить ее, поспешат разрушить этот волшебный мир, сказав о том, что это лишь ее пустые выдумки, которыми она сама пугает себя. Но ведь она знала, что все волшебное и не связанное с этим миром, сперва испускает от себя привкус страха. А страх не преграда, если он стремится закрыть дверь в тот мир, из которого вышла эта потрясающе красивая и страшная своею холодностью женщина. Она жила этой встречей, она божилась ею, и как нетрудно было это, она молчала. Рядом с ней не было никого, кроме взрослых, которые одним трезвым рассуждением могли раз и навсегда сбросить эти волшебные оковы, окутавшие ее, пугающие, но тем не менее непреодолимо влекущие к себе. Больше всего на свете она этого не хотела, поэтому продолжала хранить все в тайне. Но волшебный свет больше не проникал в задвинутые до конца шторы. Погода испортилась, и тучи заволокли небо.