АРХИВАРИУС СНОВ. ИСТОРИЯ ПЯТАЯ.
К выбору пятой книги я подошёл с намерением немного отдохнуть от мысленных похождений по экзотическим странам разной степени опасности, которые не то чтобы успели надоесть, но определённо требовали взять паузу с тем, чтобы немного проветрить голову с целью возвращения восприятию способности более эмоционально и непредвзято доносить до мозга сюжет этого жанра.
"Властелин колец" Джона Рональда Руэла Толкина, описанный в четвёртой истории, настолько насытил моё воображение, что необходимо было взять тайм-аут. Ну и если уж совсем откровенно, то эта книга надолго, как мне тогда казалось, удовлетворила мою потребность в наслаждении приключенческими опусами. К тому времени я уже стал достаточно избирательным читателем и мог себе позволить некоторую долю вальяжности при выборе чтива, потому как усвоил, что руководствуясь сиюминутным импульсом запросто можно взять книгу, которая не оправдает ожидания.
К тому же мне стало интересно познавать мир не только снаружи, но и внутри себя. Извечная тяга человека к разгадке происхождения души, к субъективной трактовке трансцендентных движений духа и к осознанию своей роли среди вечности и бесконечности не обошла стороной и меня. Также, как и в первый свой визит в книжный дом, я долго выбирал подходящую книгу с той лишь разницей, что библиотека была взрослой, а указатель на полке свидетельствовал, что передо мной находится кладезь философских трудов.
Какая-то глубинная тревога шептала мне: "А готов ли ты к этому"? Я был готов, как мне казалось, возможно не умом, но душой точно. Однако дилемма заключалась не в этом, а в том, что стоя около книжной стены, в которой покоились знания таких китов от философии, что только при прочтении их фамилий на корешках толстых томов мной овладевал благоговейный трепет. Вынужден разочаровать своего читателя, но никаких провидений в этот раз не случилось — я вполне осознанно брал книги и, читая по обычаю несколько предложений или аннотацию, ставил их обратно. В тот раз я не поставил обратно всего одну, которая и стала в итоге пятой знаковой книгой в моей биографии.
Осмелюсь предположить, что именно этот выбор привёл меня к самоличному разрушению всех выстроенных мной же философских домыслов и теорий, которые я нагромождал в своём сознании не без участия пресловутого юношеского максимализма. Иными словами великий французский поэт и прозаик Эпохи Просвещения поставил мне мат в две повести. Вариантов было всего два: отрицать философию всей Эпохи Просвещения и эгоцентрично низвергнуть в небытие Декарта, Спинозу, Сервантеса, Шекспира, Канта, Локка, Дидро, Шиллера, Бомарше и т.д. и т.п или же принять парадигму этих величайших людей своего времени и довольствоваться поисками мелких косвенных подтверждений правильности их учения, которые в изобилии будут находить меня сами на протяжении всей жизни.
Я могу ошибаться, но рискну положиться на память и обозначить свой возраст на момент знакомства с пятой книгой 22 годами плюс-минус год. Это не критично, поскольку возраст не всегда показатель зрелости духа и готовности к пониманию некоторых ключевых аспектов нашей жизни. С таким же успехом или неуспехом можно читать всё что угодно и в любом другом возрасте.
В качестве подсказки отмечу, что поэзия французского просветителя, которой зачитывался, а позже и подражал ей А.С.Пушкин в своей поэме "Руслан и Людмила" меня интересовала мало, впрочем, как и вся остальная поэзия за исключением, пожалуй, Гёте и Гомера. Да и то в первом случае нужно поблагодарить за перевод Б.Л.Пастернака, из которого я вынес в свой духовный багаж некоторые мысли Иоганна Вольфганга, а во втором самого Гомера за ту витиеватость, что навсегда отбила охоту к познаванию рифмованных форм написания. В последнее время мне задают много вопросов о моих любимых поэтах, и когда я отвечаю, что нет таких ввиду того, что не люблю читать стихи, начинают забрасывать возгласами типа: "Как так, пишешь стихи и не читаешь чужие?" Ответ прост: для того, чтобы писать картины, совершенно необязательно рассматривать чужие пейзажи, натюрморты и портреты.
Но вернёмся к пятой книге. Прежде всего следует отметить незаурядный юмор автора, который парадоксально гармонично сочетается со столь сложным предметом, как философия. Читается книга на одном дыхании, оставляя по окончании процесса ощущение лёгкости бытия, уводит сложнейшие вопросы в абсолютно другую плоскость понимания, где непременно торжествует справедливость и сила взаимосвязи всех событий жизни.
В первой повести французский философ-просветитель ставит мне шах, предлагая к прочтению на первый взгляд совершенно комиксовый сюжет, в котором некое высшее существо, намного более развитое нежели люди, прибывает на Землю, сокрушается по поводу ничтожества проживающих здесь особей, тем не менее проникается уважением к младшим братьям по разуму (людям).
Вторая повесть — это логический мат в виде описания жизни парня-горемыки, на долю которого на протяжении всей его жизни выпадают всяческие лишения и потери: от изгнания из отчего дома до попадания в рабство, от принудительной службы в чужестранной армии до потери близких людей. Несмотря на то, что герою в компании своего наставника удаётся отыскать сказочную страну Эльдорадо, это не приносит ему ни счастья, ни даже простого морального удовлетворения. Тем не менее в конце повести юноша обретает покой и находит своё счастье в обыденных вещах, которые ранее оставались незамеченными.
Именно из этой повести вышли в разряд афоризмов две фразы, которые могу написать навскидку: "Надо возделывать свой сад" и "Всё, что ни делается, к лучшему" - (продолжение "в этом лучшем из миров").
Родился автор моей пятой книги 21 ноября 1694 года в Париже, умер (в возрасте 83 лет) 30 мая 1778 года на своей малой родине. Кстати, значительная часть портретов писателя, написанных его другом Жаном Юбером, была приобретена Екатериной Второй (Великой) и хранится в Эрмитаже. Несмотря на то, что с идеологией просветителя боролось духовенство, добиваясь конфискации и сожжения его произведений, в честь философа назван астероид.