Б.Мельник. Часть первая, раздел двенадцатый. Перевод с польского Т.Цыркуновой.
Размышляя о том клубке проблем, связанных с моими «грехами детства», дошёл до здания школы. Моя первая в жизни школа – это большое, деревянное здание, имевшее два крыла. Видно, что здание давно не ремонтировалось. Какое-то полностью почерневшее, а с оконных рам кусками слазит краска. Бедно выглядит. Вокруг здания царит тишина. Наверное, в классах идут уроки.
От лет немецкой оккупации, когда школа была преобразована в крепость, не осталось и следа. Исчезли мощные земляные и деревянные укрепления по обе стороны школы. Они возникли молниеносно, когда в школе разместились служившие немцам литовские солдаты. Углубляюсь в воспоминания о начале моего образования в школе, где я попал в воспитательные руки учительницы, которую все в школе называли Кундзя. Очевидно, что её имя было Кунегунда. Не помню фамилии моей первой учительницы, высокой благообразной блондинки. Зато помню, что первоклассников из параллельного класса учила тоже молодая и красивая учительница, госпожа Гвяздовская.
Интересно, что красотой нашей Кундзи мальчики не были впечатлены, зато девочки часто хвастались ею перед первоклассниками соседнего класса.
–«А наша госпожа самая красивая в школе, что там ваша»! Тогда атакованные воспитанницы госпожи Гвяздовской отвечали тем, что показывали противницам язык, корчили рожи и придумывали прозвища.
Большинство учеников моего класса были белорусами. Поляков вместе со мной было пятеро. Две девочки и три мальчика. Кроме того, один ребенок был еврейским, мой приятель Хаимек Перельштейн. Не знаю причины, почему так решили его родители. Хаимек говорил мне, что его отец специально просил директора школы господина Перовского, чтобы тот принял мальчика в этот класс. В другом первом классе состав был более разнородным. Там было много еврейских детей.
С самого начала учебного года сидели мы с Хаимом на одной лавке.
–«Жиды! Жиды»! – Раздавалось на перерывах с разных концов класса. Провокатором была всегда одна девочка по имени Фрося. Когда она начинала свои издевательства по моему и Хаимка адресу, я, помня родительский наказ о том, что девочек бить нельзя, отлаивался от неё придуманными заранее прозвищами.
Как-то к писку Фроси присоединились и другие дети, в том числе и мальчики.
Очевидно, что это уже был явный повод для начала драки с крикунами. Трудно мне говорить о своих победах, потому что противников было намного больше. Именно поэтому в атаку я бросился с деревянным пеналом в руке. От Хаимка помощи не было никакой. Он ограничивался только словесным призывом меня к драке. Залезал на спинку лавки и сидя на ней, как пёс, кричал, мешая слова польские, белорусские и еврейские.
Как-то я расквасил одному из ребят углом пенала губу и из неё пошла кровь. Он так кричал, что прибежала наша учительница. Не знаю почему, но меня не наказали. Закончилось всё тем, что учительница положила под нос Алёшки, где выросла большая синяя шишка, влажный компресс из своего носового платка.
Однако из-за этого инцидента на какое-то время учительница рассадила меня и Хаимка в разные места. Отныне каждый из нас сидел в первом ряду лавок, но уже с другим ребёнком. Мне было обидно, Хаимку тоже. Но Фрося и вторящие ей пискуны, как-то притихли. Белорусская детвора из класса была самая бедная, носившая са- модельную одежду из грубого, серого полотна. До поздней осени и от ранней весны дети ходили босиком, а зимой было исключением то, что какое-то крестьянское дитя носило кожаную обувь. Большинство детей носило липовые лапти, называемые постолами, с ногами, обёрнутыми до колена в серые, сотканные из овечьей шерсти онучи. По дороге к школе такие постолы обмерзали обледеневшим снегом и стучали, как каменные о школьный пол. В классе оттаивали, оставляя под лавками лужи грязной воды. Хуже всего было тогда, когда во время паводка из-под снега появлялись глубокие полесские болота.
Мне запомнился маленький Кастусь, который, несмотря на суровый приказ, входя в школу, не вытирал ноги. На своих лаптях вносил внутрь целое болото. Пойманный на месте преступления, был каким-то учителем наказан тем, что ему сильно накрутили уши. Наказание оказалось настолько эффективным, что с той поры Кастусь вытирал ноги как перед входом в школу, так и после выхода из неё. Вытирал их тщательно даже тогда, когда после наступления тёплых дней снял постолы и ходил босиком.
Классные комнаты в моей школе были маленькие, но светлые, в каждом было по два окна. В тесно поставленных лавках с открыты- ми крышками гнездилась детвора. Когда было тепло, окна открывались, и свежего воздуха было достаточно. Хуже было зимой. Тогда воздух в классе был тяжёлым от запаха немытых тел, самодельной одежды, кожухов и потихоньку испускаемых детьми ветров.
Бывало, что какой-нибудь ребёнок портил воздух в классе особенно ядовито. Учительница сразу же начинала поиск виновного. Поочередно оттягивала детям воротники, и издали, осторожно потягивая носом, дегустировала исходящие оттуда запахи. Обнаруженного виновника била линейкой по плечам и выгоняла из класса в коридор, чтобы он там проветрился. Оставшиеся в классе дети жадно пользовались представившейся передышкой. Класс начинал шуметь детским многоголосьем. Учительница обуздывала этот воробьиный галдёж тем, что громко стучала линейкой по столу.
–Дети! Не разговаривайте «по-хлопски»! Тише! – кричала она, сколько было сил.
Разговоры «по-хлопски» прерывались мгновенно. В классе наступала тишина, которую прерывали только похлипывания детских влажных носов. Учительница вела урок дальше. Очевидно, что не «по-хлопски». На польском. В какой-то момент открывала дверь в коридор и звала наказанного, уже проветренного отравителя воздуха. Моё короткое обучение в предвоенной польской школе оставило как хорошие, так и плохие следы в моей памяти. Значительным событием для шестилетнего малыша, а именно ученика первого класса, было участие в школьном праздновании Дня независимости одиннадцатого ноября 1938 года.
Мы, дети из младших классов, шли из школы на торжественное богослужение в костёл, попарно, держа друг друга за руки. Смотрели с завистью на старшеклассников в харцерских шапках, которые шли плечо к плечу с директором школы господином Перовским, представляя собой почётный караул.
Главное школьное знамя нёс какой-то рослый парень из седьмого класса в сопровождении двух высоких девочек. Парня этого я не знал, зато с обеими девочками был знаком. Одной из них была «наша» Надя, или дочь тёти Екатерины, а другая была Людка Якобсон. Вся эта тройка почётного караула имела широкие, бело-красные шарфы, перевешенные у них через плечо и ниспадающие ниже бедра.
Другое происшествие в моей школе оставило надолго в моей памяти горький след. В какой-то день ещё до начала уроков в старшем классе раздался какой-то шум, и я услышал крики «бей жида»! Из класса в панике стали выбегать еврейские дети, а двое парней били их по плечам полотняными торбами, в которых носили книжки. Таким образом, те дети оказались из-за этого на улице.
В коридоре и на месте избиения молниеносно появились учителя. Приказали всем детям идти в классы и сесть на свои места. Понятно, что до момента появления в классе учительницы, в нём стоял невообразимый шум. Наша учительница после того, как успокоила детей, объяснила, что хулиганы из седьмого класса наказаны, так как в школе должен быть установлен порядок. Эту тему учительница закрыла без каких-либо объяснений и комментариев.
Не узнал я никогда, как были наказаны хулиганы. Сидя на лавке рядом с Хаимком, до конца занятий не смел на него взглянуть. Он тоже молчал, был сам не свой. После занятий мы возвращались домой в полном молчании. Вдруг Хаимек спросил:
–«Если снова будут бить евреев, захочешь ли ты меня защищать»?
Я понял, что мой приятель засомневался во мне. Захотелось расплакаться.
Когда дома я рассказал о происшествии в школе, мама очень расстроилась. Каким-то не своим голосом сказала мне, что среди порядочных людей всегда найдётся какая-нибудь «чёрная овца». Находятся и такие люди, которые ненавидят других только за то, что те разговаривают на ином языке, или иначе молятся одному и тому же Богу. И такое происходит только из-за отсутствия воспитания и темноты. На этом тема была закончена, так как мама не хотела её продолжать. Добрые и плохие школьные воспоминания прерывает мысль о том, что где-то здесь неподалёку стоял дом акушерки Радчицовой. Это её руки помогли увидеть дневной свет моей сестре Мундзе, потом брату Стефану, и наконец-то и мне. Гм, интересно, сколько же
родов приняла Радчицова за свою акушерскую жизнь?
Провожу взглядом по улице, в поиске других старых зданий. Ничего из этого не выходит. Не могу увязать воспоминания с этими домами. Оставляю поиски. Направляюсь в сторону рынка.
Т. Цыркунова «Наши Телеханы»
Этот раздел из книги Богдана Мельника я хочу продолжить статьей Юлии Морочко, жительницы наших Телехан, которая называется «Ты в памяти моей, школа…»
Статью передала мне Крек Светлана Андреевна, напечатана она была 21-27 июня 2002 года, а вот в каком издании, я не могу сообщить читателю, так как статья передана мне в вырезанном виде.
Привожу эту статью Юлии Морочко вместе с предисловием к ней:
«В 51-ый раз Телеханская средняя школа выпускает из своих стен учеников. Юные, жизнерадостные, они покидают мир детства и отрочества и вступают на широкую дорогу новой жизни. Какой запомнится им школа? Оставят ли следы в их сердцах учи- теля? Сейчас трудно ответить на эти вопросы – всё покажет время. Время…
Пятьдесят один год разделяет первых выпускников Телеханской средней школы от того памятного дня, за которым стояла взрослая жизнь». (На фото – здание старой школы, 2017 год).
Это было написано в предисловии. А дальше привожу статью:
«Было такое же солнечное приветливое лето, так же одуряющее пахло цветами в классах. Девушки – в новых пошитых платьях, в туфельках на шпильках, парни – в новых костюмах и рубашках. Принаряженные, они пришли на свой выпускной вечер. Так же волновались, нервно поправляли причёски, напряжённо слушали слова учителей. Звучали те же поздравления с окончанием школы, последнее напутствие директора, благодарственные речи от учеников. Тоже играла музыка, под которую повзрослевшие за один день юноши и девушки танцевали прощальные вальсы. Всё было так же, и всё было по-другому.
Тогда школа находилась в другом месте. Длинное деревянное здание, утопающее в кустах сирени, смотрело окнами на пустырь да на несколько хат с другой стороны. Внутри не было особого уюта: шарованные веником полы, беленые стены, парты, классная доска, учительский стол – вот и весь интерьер.
Тогда не было многих традиций, установившихся за последние годы на школьных выпусках. Не приглашали родителей, не возлагали к памятнику цветы, не встречали рассвет на озере. Время было не то, и школьники были другие. Взгляните на фотографию. Этот снимок сделан на последнем вечере первых девяти выпускников Телеханской средней школы. Какие взрослые лица, серьёзные! Не отличить от учителей, сидящих в первом ряду.
Галя Новицкая, Олег Раздзеловский, Люся Сигневич, Коля Саганович, Валя Бондаренко, Ваня Колб, Лиля Корыткина, Ростя Бинкевич, Ваня Быков… Троих из них уже нет в живых. По-разному сложилась жизнь остальных…
Валентина Максимовна Бондаренко – заслуженная учительница Беларуси, уже на пенсии. Но в её памяти ещё живут воспоминания о школе, о своих учителях. Вот что она рассказывает:
–«Осенью 44-го года я, две мои сестры и мама вернулись из Гомельской области в Телеханы. Перед войной мы поехали туда в гости, там война и застала нас. Отец погиб здесь, когда партизанил. Я пошла сразу в четвёртый класс – три закончила перед войной.
Класс наш был большущий! Книг не было, не было ни тетрадей, ни ручек. Писали на старых газетах соком из бураков. Уже в пятом классе у нас были тетради, чернильницы и ручки с пером.
Анна Адамовна Котова – моя первая учительница. Она во время войны была связной в партизанском отряде. Как сейчас помню, на уроки ходила всегда в одном и том же. Первый год она вела все предметы и научила нас и писать, и считать, и ручку держать, и прилежно сидеть на уроках. Ох, и намучилась же она с нами! Всё-таки три года мы не учились.
Потом учили другие. Дора Юрьевна Эпштейн вела белорусский язык и литературу. Сама еврейка. А красивая была! Анна Ивановна Ходас преподавала химию и была нашим классным руководителем. За один год она дала нам столько, что другая учительница не могла бы дать и за два. Благодаря Анне Ивановне, мы все успешно сдали госэкзамен. Логинова Клавдия Степановна – вот учитель от Бога! Она преподавала нам русский язык и литературу. Всегда такая аккуратненькая, и платочек носовой всегда беленький-беленький. Учитель физики Николай Павлович Колб, директор школы и историк Николай Игнатьевич Щербич, учитель математики Николай Иванович Рыльский – все эти учителя мне особенно запали в памяти.
По окончании седьмого класса нас собрали восемь человек из разных деревень и одного взяли из Пинска – и открыли восьмой класс. Школа стала называться средней. Когда мы учились в десятом классе, к нам приехали работать учителя с высшим образованием. С нами им было легко работать, так как наш класс был дружный, спокойный. Все переростки были: кто 1932-го года рождения, а кто и 1929-го. В выпускном классе некоторым исполнилось девятнадцать, а кому и двадцать два стукнуло. Закончили мы школу успешно. Аттестаты нам давали не такие, как сейчас: обыкновенные листки зелёного цвета с выпиской предметов и оценок по ним. Не вручали и медалей, но уровень образования, я считаю, был высоким. Из нашего класса шестеро поступили в ВУЗы, трое – в техникумы. Этим мы обязаны своим учителям…».
Юлия Морочко, г.п. Телеханы.
Отдельный рассказ надо посвятить зданию, в котором до 1939 года находилась польская гмина, а с 1939 года до начала Великой Отечественной войны в нём было расположено НКВД, во время войны жили латышские и литовские воинские подразделения (на фото здание бывшей гмины).
Когда я училась в Телеханской средней школе, в этом здании располагались школьные мастерские, где дети обучались основам деревообработки и токарного дела. Вёл в нашем классе эти занятия прекрасный педагог, учитель черчения и рисования Сидюк Алексей Константинович.
Алексей Константинович заложил в нас не только хорошие трудовые навыки, но и приобщил к великому искусству живописи. Помню, что на втором этаже так называемой «новой школы» его стараниями была оформлена выставка хороших репродукций картин известных художников. Эти репродукции привили любовь к живописи многим поколениям телеханских детей.
Я старалась в Телеханской поселковой библиотеке найти какие-нибудь книги по искусству. Читала всё, что смогла там найти. Эти книжные знания дали мне многое в последующие годы. Я стала различать разные стили и в архитектуре, и в изобразительном искусстве. Когда позже мы с мужем стали ездить за границу, то во многих странах, где мы с ним побывали, я смогла увидеть своими глазами и здания, и музеи, о которых когда-то только читала в Телеханах.
Алексей Константинович был объективным учителем, старался оценивать знания детей по их заслугам. Он был классным руководителем у моей старшей сестры Марии.
В нашей школе тогда работали прекрасные педагоги, отдававшие все знания, все свои таланты детям. Многие из них даже не смогли создать собственные семьи, настолько эти люди были преданы своей профессии (на фото здание нашей бывшей школы, 2017 год). Самые тёплые воспоминания и бесконечное чувство благодарности вызывают у меня такие имена наших учителей: Мартысюк Евгения Никандровна, бывшая нашим классным руководителем, Бондаренко Валентина Максимовна – классный руководитель параллельного класса, Варганова Нина Прокофьевна, Кунцевич Иван Егорович, Кунцевич Надежда Павловна, Рак Дмитрий Сергеевич, Сидюк Ольга Дмитриевна, Басалай Лидия Васильевна. Эти люди дали нам очень многое, они, по сути, дали нам путёвку в большую жизнь.
Добрых слов и огромной нашей благодарности заслуживает Мартысюк Евгения Никандровна. Она преподавала нам химию и биологию. Евгения Никандровна приобщила нас к чтению журнала «Наука и жизнь». Изучали мы с ней и «Общую химию» под редакцией Глинки. При сдаче вступительных экзаменов в институт по химии, когда я рассказывала о солях хлорной, хлорноватистой и хлорноватой кислот, вошедший внезапно заведующий кафедрой неорганической химии и послушавший мой ответ в течение какого-то времени, остановил меня вопросом:
–«Вы так много знаете о солях этих кислот, а как же называются соли уксусной кислоты»? И я, не раздумывая, мгновенно ответила на его вопрос:
–«Соли уксусной кислоты называются ацетатами».
Лишним будет говорить, что за этот экзамен, впрочем, как и за все другие, я получила пятёрку. Знания, полученные на уроках Евгении Никандровны, сохранились у меня на всю жизнь. После окончания Витебского медицинского института я в течение семи лет работала химиком-аналитиком в аптеке №1 города Гродно. И знания по химии, полученные при содействии Евгении Никандровны Мартысюк, всегда помогали мне.
Не могу не рассказать и об одном неприятном для меня случае, имевшем место в школе.
Как-то в нашей школе был организован вечер «Вопросов и ответов». Дети записывали возникшие у них вопросы по разным предметам и опускали листочки с этими вопросами в ящик, наподобие почтового.
Накануне этого вечера я читала книгу, помню, что она называлась «Занимательная физика». Чтение вообще было и остаётся до сих пор моей ежедневной потребностью. И среди разных обсуждавшихся в этой книге тем, я прочитала о лётчике, который первым выполнил рискованное упражнение, известное в истории как «петля Нестерова», или «мёртвая петля». Это был русский авиатор, так тогда называли лётчиков, – Нестеров Пётр Николаевич, по воинскому званию он был, насколько я запомнила, штабс-капитаном. Совершил свой головоломный трюк Нестеров в начале двадцатого века, перед Первой мировой войной. Это произошло в августе 1913 года, а в следующем году, тоже в августе, когда шла уже Первая мировая война, он погиб, совершив первым в мире таран вражеского самолёта.
«Мёртвая петля» – это одна из фигур высшего пилотажа, замкнутая кривая в вертикальной плоскости.
Среди множества вопросов, которые обсуждались в книге, был и такой:
–«Может ли современный реактивный самолёт выполнить петлю Нестерова в безвоздушном пространстве»?
Детей шестидесятых годов очень интересовал космос и всё, что было с ним связано. «Занимательная физика» отвечала на этот вопрос однозначно:
–«Нет, не может, так как в безвоздушном пространстве такой самолёт не может управляться элеронами».
И дальше подробно объяснялось, как всё происходит. Элероны – это подвижные части крыла, служащие для изменения угла тангажа, то есть, для управления креном самолёта. Тангаж, повествовала мне «Занимательная физика» – это угловое движение летательного аппарата относительно горизонтальной поперечной оси. Я это прочитала и хорошо усвоила. Прошло с тех пор более пятидесяти лет, а я всё ещё дословно помню этот раздел из «Занимательной физики».
И вот начался вечер. Наши учителя один за другим выходили на сцену, зачитывали заданные по их предметам вопросы и давали на них ответы любознательным ученикам.
Подошла очередь Колба Николая Павловича, который преподавал у нас физику. И надо же было произойти такому совпадению, что кто-то из учеников задал по физике именно этот вопрос о петле Нестерова в космосе.
К моему удивлению, прозвучал ответ Николая Павловича:
–«Да, современный реактивный самолёт способен выполнить петлю Нестерова в космосе».
Я была воспитана так, что пропустить этот явно неправильный ответ не могла, поэтому встала и рассказала о правильном ответе на заданный вопрос.
В зале наступила мёртвая тишина. Николай Павлович начал что-то говорить о новых приспособлениях, я опять поднялась и сказала, что ни о каких приспособлениях не может быть и речи, так как в этом вопросе главная роль отводится земному притяжению, которого в космосе априори нет.
Казалось бы, сиди и молчи, что ты вызываешь огонь на себя, но видно, такова уж моя судьба. После этого вечера я испытала на себе неприязненное отношение Николая Павловича. Педагогом он был, возможно, и не плохим, предмет свой он знал и любил, но невозможно охватить необъятное. Многие мои сверстники вспоминают Николая Павловича с благодарностью за полученные знания.
С позиции сегодняшнего дня я понимаю, что он, наверное, растерялся, не ожидал такой дерзости от своей ученицы.
Этот первый жизненный опыт пригодился мне в дальнейшей жизни. Приходилось мне вести занятия среди моих коллег по технологии изготовления лекарственных форм или проводить политзанятия. Если мне задавали какой-нибудь вопрос по существу, а я не знала ответ на него, то я извинялась перед своими слу- шателями и прямо им говорила, что сейчас я не могу вам ответить, так как не знаю ответа, но обязательно постараюсь подготовиться и завтра рассказать.
Если же, особенно часто это происходило на политзанятиях, кто-то намеренно задавал какой-нибудь каверзный вопрос, с целью унизить меня, то я тут же принимала такой вызов и говорила:
–«Как хорошо, что в нашей группе появился человек, который лучше меня знает предмет, который мы здесь обсуждаем. На следующее занятие никто не будет ничего готовить, а этот человек проведёт для всех нас показательное занятие и на деле докажет свои глубокие познания».
И под общий хохот аудитории этот человек обычно начинал что-то говорить в своё оправдание.
Таким же образом следовало поступить и Николаю Павловичу, свести всё к шутке, сказать, что вот и у него появилась ученица, которая лучше своего преподавателя знает физику, или что-нибудь в таком роде. Ведь он хорошо знал, что я не со зла так поступила, а по велению души, я не могла поступить по-иному. Но, к сожалению, Николай Павлович пошёл по другому пути.
После этого вечера Николай Павлович старался вызвать меня к доске для решения самых сложных задач, чтобы показать моим одноклассникам, что и я не всегда готова к уроку. Но я училась хорошо, была круглой отличницей, а задачи по физике были для меня самыми лёгкими, я их «щёлкала», как пушкинская белка разгрызала золотые орешки с изумрудным ядрышком.
За свои «сверхценные» знания по физике я расплатилась золотой медалью, так как Николай Павлович был тогда директором школы. В аттестате у меня одна четвёрка.
И всё-таки, несмотря на всё это, я благодарна Николаю Павловичу не только за хорошие знания по физике, но и за то, что своим неприязненным отношением он воспитал из меня настоящего воина, не побоюсь этого слова. Выражаясь высоким штилем, он невольно научил меня «держать удар», не пасовать перед людьми
«власть предержащими», уметь преодолевать трудности.
Эта давняя история имела продолжение.
В 2000 году мы с мужем приехали в Телеханы на празднование тридцатилетия окончания школы. В 1970 году мой муж и его одноклассники окончили школу. Приехали на встречу одноклассников и Николай Павлович вместе со своим сыном Эдуардом, который учился в параллельном классе, мой муж учился в «Б», а Колб Эдик – в «А».
Как всегда начались воспоминания, рассказы о нынешней жизни. И вдруг Николай Павлович начал рассказывать, как он гостил у старшего брата в США, как хорошо его брат там устроился, как он там стал преподавателем в колледже…
На встрече рядом со мной сидел одноклассник моего мужа – Ланец Василий Владимирович. Он – младший сын Владимира Семёновича Ланца, друга моего отца, партизана, о котором в мемуарах отца написана целая глава под названием «Засада на грабителей». Владимир Семёнович Ланец – настоящий патриот, человек, отдавший все силы и расплатившийся собственным здоровьем за освобождение нашей родины. Вася наклонился ко мне и сказал:
–«Таня, давай спросим у него, а каким образом ваш брат оказался в США сразу же после войны»?
В Телеханах давно ходили слухи о том, что старшие братья Колба в годы войны служили в чёрной полиции, а потом с немцами ушли на запад. Кто-то верил этим слухам, кто-то нет, а в тот раз мы получили полное подтверждение, как говорится, от первого лица. Мы с грустью вспомнили с Васей своих отцов, которые во время войны были в партизанских отрядах, мёрзли, голодали, воевали, проливали свою кровь, а кто-то тоже воевал, да только с другой стороны… Вот так и сложилась мозаика, воедино соединившая прошлое и настоящее…
Рядом со зданием так называемой «новой школы» располагались здания, которые мы называли «старая школа». В десятом классе мы учились на так называемой «камчатке», в самом последнем здании всего школьного комплекса.
Сейчас это здание после капитального ремонта приспособлено под жилье, а весь комплекс «старой школы» отведен под нужды управления жилищно-коммунальным хозяйством Телехан. А напротив находится и ныне здание «новой школы», в которой кроме учебных классов находилась тогда и вся административная часть.
Эту главу я продолжу рассказами о тех людях, педагогах с большой буквы, которых по воле судьбы, я хорошо знаю. Я с ними общалась, у них я многому научилась, этих людей я очень люблю и уважаю. Они для меня являются примером во всём.
О Тамаровой Нине Митрофановне.
Когда я работала в школе-интернате, Нина Митрофановна заведовала учебной частью. Директором тогда был Зимак Захар Ошерович (на фото – Тамарова Нина Митрофановна).
Нину Митрофановну я запомнила хорошо. Это была невысокая, хрупкая женщина с темно-русыми волосами, всегда тщательно причесанная, аккуратная, любая одежда сидела на ней как-то по-особому, при этом казалось, что она только-только вышла из мастерской модного портного. Нина Митрофановна была хорошо сложена, изящна, и я не помню ни одного рабочего дня, чтобы на ней не было туфель-лодочек на высоком каблуке. К тому же, она на этих «шпильках» не ходила, а «летала», казалось, что она бегает в спортивных тапочках. Эта женщина отличалась необыкновенной подтянутостью и аккуратностью.
Судя по такому безупречному внешнему виду, видимо, и к работе она относилась с таким же вниманием, это просто не могло быть иначе, ведь невозможно, чтобы человек внешне имел такой лоск, а в его бумагах и делах был бы полный беспорядок и неразбериха. Да Захар Ошерович и не потерпел бы рядом с собой нерадивого заведующего учебной частью, фактически, самого главного человека после директора.
Я помню, что в нашем доме как-то накануне 8-го Марта расцвели комнатные луковичные цветы, название этих цветов – «амариллис». Это были крупные цветы алого цвета на высокой цветоножке, собранные в крупную кисть, напоминающие по величине и форме цветка лилию. Я попросила у мамы разрешения и срезала одну самую крупную ветку, чтобы на 8-ое Марта подарить эти цветы Нине Митрофановне. О её личной жизни я тогда ничего не знала, есть ли у неё муж, дети, ничего не было мне известно, а расспрашивать об этом кого бы то ни было, не в моих правилах.
В праздничный день 8-ое Марта (тогда это был обычный рабочий день) я подошла к Нине Митрофановне и протянула ей цветы со словами:
–«Нина Митрофановна, поздравляю Вас с праздником весны»! Как же она была рада! В те времена живые цветы в марте были редкостью, в лучшем случае в крупных городах можно было купить веточку озябшей в наших северных широтах мимозы, которую так презрительно описал Михаил Афанасьевич Булгаков в своём романе «Мастер и Маргарита» на самых первых страницах своего знаменитого произведения. А тут появилось настоящее алое чудо среди телеханского мартовского холода и слякоти.
Она тепло меня поблагодарила и в свою очередь тоже поздравила с праздником, а эта веточка с цветком «амариллиса» долго ещё украшала собой рабочий стол в кабинете Нины Митрофановны.
Я тогда выделила эту женщину из всех остальных учительниц и воспитателей школы-интерната потому, что она казалась мне верхом изящества и совершенства. Тщательно отутюженные светлые блузки она меняла ежедневно, удачно дополняя их подходящими по цвету и покрою строгими элегантными костюмами. И я мечтала о том времени, когда я тоже смогу одеваться так же элегантно, как и Нина Митрофановна.
Голос Нины Митрофановны был не слишком звучным, но её речь была очень убедительной, говорила эта женщина хорошо, коротко, ясно, понятно каждому ребёнку.
Была прекрасным организатором.
Когда Захар Ошерович уехал на работу в г. Брест, после успешной защиты кандидатской диссертации по философии, Нина Митрофановна стала директором школы-интерната, и на её хрупкие плечи легли все хозяйственные, организационные и учебные функции. Одно дело работать директором обычной общеобразовательной школы. Дети пришли, позанимались, может быть, кого-то оставили после уроков, или организована так называемая «продлёнка», кружки, спортивные секции, и на этом всё.
И совсем иное – школа-интернат. Это и кухня, и столовая, и спальня, и болезни, и всевозможные «трения» как между детьми, так и между детьми и воспитателями, это забота об одежде, об обуви, о досуге детей, об их лечении, развитии, становлении, как личностей, и т.д.
А кроме этих повседневных бытовых забот, детей надо ещё научить, как дальше спланировать свою жизнь, ведь, по большому счёту, эти обездоленные дети никому в самостоятельной дальнейшей жизни не нужны.
На протяжении тридцати трёх лет работала Нина Митрофановна в школе-интернате, отдавая всю себя этому тяжёлому труду.
Многие выпускники школы-интерната считали и считают поныне её своей приёмной матерью.
Сотни и сотни детей прошли через школу-интернат, и каждому из них была отдана частица сердца этой необыкновенной женщины. Труд Тамаровой Нины Митрофановны был замечен и отмечен многими правительственными наградами: она награждена Знаком
«Отличник народного образования БССР, орденом «Знак Почёта», орденом «Трудового Красного знамени», юбилейной медалью «За доблестный труд».
Это, конечно, хорошо, что Нина Митрофановна получила эти награды, но мне представляется гораздо более важным то, что она дала путёвку в жизнь сотням детей, обделённых родительской заботой и лаской, которых некому, кроме неё, было подготовить к дальнейшей взрослой жизни, некому, кроме неё, было их обогреть душевно, посоветовать и подсказать им, как себя следует вести в той или иной сложной жизненной ситуации.
За это душевное тепло бывшие воспитанники будут всегда благодарить своего Учителя.
И ещё об одной прекрасной женщине-педагогу из наших Телехан мне хочется рассказать своему читателю.
О Бондаренко Валентине Максимовне.
В годы моей учебы в школе Бондаренко Валентина Максимовна была классным руководителем в классе «А», параллельном моему классу «Б» (на фото). Иногда у нас проходили общие классные часы. Занятия по биологии в нашем классе постоянно Валентина Максимовна не вела, только изредка при необходимости заменяла других заболевших, или отсутствовавших по иным причинам, учителей. У нас она преподавала экономическую географию. Это и дало мне возможность составить собственное представление о личности Валентины Максимовны.
Работая над воспоминаниями своего отца, я встретилась с фамилией Бондаренко. Речь шла о первом партизанском отряде нашей Телеханщины. Это был отец Валентины Максимовны и двух её сестер. Звали его Максим Минич. До войны Максим Минич работал директором машинно-тракторной станции. С первых дней войны
Бондаренко Максим Минич стал партизаном и погиб в годы Великой Отечественной войны, защищая Родину. Он пожертвовал ради освобождения нашей страны собственной жизнью, оставив и жену, и детей, не пройдя положенный жизненный путь, что не может не вызывать глубокого уважения к его памяти.
Валентина Максимовна и обе её сестры осиротели с раннего детства. Главой семьи стала их мать, Бондаренко Анастасия Моисеевна, которой пришлось одной поднимать детей, давать им образование, воспитывать, поддерживать на всех этапах их жизни. Всю свою жизнь эта прекрасная женщина посвятила детям и вырастила, и воспитала их хорошими, достойными людьми, преодолев все трудности, которых в тяжёлые послевоенные годы было предостаточно.
В моём представлении учитель должен быть именно таким, как Валентина Максимовна. Не знаю, почему я в этом уверена, но я так чувствую. И когда заходит речь об учителях, в моей памяти сразу же возникает образ Валентины Максимовны. Её сестра – Галина Максимовна – тоже прекрасный, честный человек, большая труженица и умница. Как медик, она очень многим людям помогает, лечит, спасает их. А своим неиссякаемым оптимизмом Галина Максимовна облегчает жизнь многих наших земляков, показывает достойный пример того, как надо относиться к жизни.
Валентина Максимовна – простая, прямая, порой бескомпромиссная, суровая, а всегда вызывала и вызывает любовь и огромное уважение у своих учеников. Я могу объяснить такое тёплое отношение детей к Валентине Максимовне только тем, что дети каким-то детским, чистым, природным, не затуманенным ещё трудностями и сложностями жизни инстинктом, чувствуют прекрасную тонкую, чуткую душу этой женщины и не могут не реагировать на её душевную теплоту иначе.
Валентина Максимовна всегда строгая, требовательная, порой кажется, что она очень жёсткая, а всё равно дети постоянно к ней тянулись и любили ее.
Вся трудовая жизнь Валентины Максимовны посвящена детям, их воспитанию, их обучению, своим собственным примером она способствовала их становлению, как личностей.
Работала Валентина Максимовна в разных школах: в деревне Краи, в Телеханской школе-интернате, в Телеханской средней школе. Жизнь Валентины Максимовны целиком и полностью посвящена школе, сколько добра и заботы вложила она в свой труд, сколько детей направила по верному пути, сосчитать при всём желании невозможно. Валентина Максимовна никогда не заботилась о собственном жизненном комфорте, всегда довольствовалась малым, никогда не стремилась к получению званий, наград, поощрений. Это человек совершенно иного склада, без всякого двойного или тройного «дна», прямой, честный, отзывчивый на чужую беду. Валентина Максимовна всегда честно и добросовестно шла по своему жизненному пути, исполняла своё предназначение, целиком посвящая себя тому Делу, ради которого она и появилась на свет. Валентина Максимовна совершала предназначенный ей путь с полной отдачей всех своих сил, не считаясь ни с личным временем, ни с усталостью, ни со здоровьем.
Первое впечатление о суровости и строгости Валентины Максимовны обманчиво, за этой внешней оболочкой скрывается чуткая, легко ранимая душа, которая мгновенно откликается на чужую беду, боль, горе.
Когда Валентина Максимовна начинает говорить, хочется слушать её бесконечно, настолько много эмоций, чувств, собственной души вкладывает она в каждую, произносимую ею, фразу.
Когда умер мой отец, Валентина Максимовна пришла к нам в дом и с порога сказала моей маме:
–«Ваш муж был достойным, честным, прямым человеком. И вы, и ваши дети могут гордиться таким мужем и отцом. Такие люди, как он, редко рождаются, и им нет цены»!
Примерно в таком же духе она высказалась и на кладбище, во время похорон моего отца.
А я такие же слова, только ещё более тёплые и нежные, хочу в полной мере адресовать своему дорогому Учителю с большой буквы - Бондаренко Валентине Максимовне!
Такие прекрасные люди и талантливые педагоги – честные, порядочные, трудолюбивые, бесхитростные, не стремящиеся выделиться за счёт других, составляют золотой фонд нашего белорусского народа. Это наше национальное достояние. Они – как маяки, свет от которых помогает найти верный путь.
И если бы не было у нас таких прекрасных педагогов, как Бондаренко Валентина Максимовна, не было бы и нашей нации, некому было бы не только дать нам знания, это ещё полбеды, некому было бы воспитать нас и наших детей настоящими людьми.
Валентина Максимовна награждена в 1971-ом году Почётным званием «Заслуженный учитель БССР», а мне хотелось бы, чтобы она получила ещё одну персональную награду, большую золотую медаль, на которой крупными буквами было бы выгравировано:
«Золотой фонд Республики Беларусь».
Воспоминания моего мужа Цыркунова Владимира Максимовича о друге детства и юности (моя литературная обработка).
«С раннего детства моим надёжным другом и впоследствии одноклассником был Лёшка Осипов (на фото мой друг детства – Алексей Митрофанович Осипов, 1972 год), который вместе с родителями и младшей се- строй Тамарой, жил на улице Ленина в старом деревянном доме, построенном, вероятно, ещё до Первой мировой войны. Этот дом имел два отдельных входа, один вход – со стороны улицы, так называемый, парадный, и другой, которым семья пользовалась чаще, – с огорода, через небольшую пристройку к дому. Дом Осиповых был расположен в самом центре Телехан, сейчас этого здания уже нет, а на его месте находится площадка перед Домом Культуры. Западная сторона дома и небольшой огород выходили на так называемую базарную пло- щадь, а южная – граничила с тем памятным старшему поколению телеханцев местом, на котором в праздничные дни устанавливалась трибуна и проходили демонстрации.
Всё свободное от школьных занятий время мы проводили вместе с Лёшкой. О друге детства у меня сохранились на всю жизнь самые тёплые воспоминания. У каждого человека, кто его знал, создавалось впечатление, что у Лёшки была какая-то врождённая скромность и интеллигентность. Скорее всего, эти качества он унаследо- вал от своего отца Митрофана Андреевича, так как характер матери Лёшки – Надежды Ефимовны был совершенно другим. Она была по своей природе лидером, женщиной сильной и настойчивой.
После окончания школы мы с Лёшкой поступали в высшее военное училище города Череповца. У моего отца всегда была мечта – чтобы один из его сыновей стал кадровым военным, и тем самым продолжил его династию. Коля, с его ярко выраженными техническими наклонностями и способностями, поступил в Минский поли- технический институт, тем самым удачно избежав военной карьеры. После этого пришлось мне, как младшему сыну, заняться реализацией мечты отца. Сказать, что к военной карьере у меня была какая-то малейшая склонность, не могу. Я никогда не видел и не представлял себя в будущем военным человеком. Пришлось мне, тем не менее, по настоянию отца ехать куда-то далеко на Север, в г. Череповец, «столицу» чёрной советской металлургии. В этой сложной для меня жизненной ситуации Лёшка поступил как настоящий друг, он поддержал меня, и мы поехали в Череповец вместе.
Впечатления о городе Череповце того давнего времени, в котором все несло на себе цвет и отпечаток «чёрной металлургии», а также было и пропитано в прямом смысле слова запахом этой самой «металлургии», были не самыми лучшими. Но худшее ожи- дало нас впереди.
Предоставленные всегда самим себе вольные телеханские парни вдруг оказались в тисках жёсткого режима, воинского устава, порядка. Мы оказались в рамках особого, не слишком доброжелательного отношения к нам, молодым, настоящих курсантов училища, так называемых «кураторов», жёстко «опекавших» абитуриентов.
При этом нас всех разделили по ротам, отрядам поступающих. Среди экзаменов, наряду со специальными предметами, такими, как математика, физика и русский язык, как нам казалось основными, был ещё один обязательный предмет – физическая подготовка (сдача нормативов). Этот экзамен для абитуриентов военного училища был гораздо более значимым, как оказалось, чем все остальные знания.
Первым экзаменом у Лёшки была физика, за которую он получил четвёрку, а у меня – физическая подготовка, по которой я показал самые лучшие результаты среди поступающих ребят. Мы сдавали бег, подтягивание, метание гранаты, прыжки в высоту и в длину и проч. Для меня это не было чем-то необычным, так как все школьные годы я занимался одновременно несколькими видами лёгкой атлетики под руководством наших школьных учителей физкультуры, больших профессионалов своего дела – семьи Румянцевых.
Мне приходилось часто выступать за нашу Телеханскую среднюю школу на районных соревнованиях, а иногда и на областных
– за Ивацевичский район. Вторым экзаменом у меня был русский язык и литература, надо было написать сочинение. Помню свободную тему, которую я сразу выбрал для своего сочинения. Она называлась – «Размышления у обелиска» и за сочинение на эту тему мне поставили «четыре» за язык и «пять» за литературу.
Настроение у меня было прекрасное, но не долго. У Лёшки вторым экзаменом была физическая подготовка, на котором он показал всё то, что только смог, но этого оказалось недостаточно.
После сдачи второго экзамена ко мне подошёл какой-то офицер, не знаю, кем он был по должности, скорее всего политработник, и сказал:
–«Цыркунов, для вас результаты других экзаменов уже не важны, вы будете зачислены».
А Лёшке после экзамена по физической подготовке сказали, что дальше сдавать экзамены ему не имеет смысла. Решение возвращаться домой вдвоём у нас созрело сразу. Конечно, не только результаты экзаменов и разговоры были для нас единственной причиной. На наше совместное решение уехать домой повлияли и прочие другие события, а также огромная разница в домашнем и армейском питании. Нам обоим вскоре стало казаться, что на первое всегда была рыба, на второе – рыба и компот был рыбным бульоном.
Одной из главных причин нашего решения уехать домой, стал страх остаться без друга, который стал для меня, как и я для него, братом. Для меня, выросшего в посёлке Телеханы, чётко представлявшего только две нации – русские и немцы, никогда не было различий между национальностями других людей. А в Советской Армии того времени эти различия были довольно значимыми. Впервые я это понял и осознал, когда увидел своими глазами от- ношение к ребятам еврейской национальности, которые поступали вместе со мной в военное училище. В моем отряде находились два брата-близнеца, один из которых светился от радости за полученную первую пятёрку по математике, а другой плакал от обиды за несправедливо полученную им двойку по физике. К ним тоже подошёл офицер и сказал, чтобы они вместе забирали документы, не смотря на успешную сдачу экзамена одним из братьев, так как, по его мнению, они любят друг друга и врозь им будет очень плохо.
Решение нами было принято, и об этом я никогда не пожалел. Третий экзамен мы умышленно «завалили». Лёшку за результат экзамена никто и никуда не вызывал, ему сразу же отдали документы, а меня пригласили на прием к генералу – начальнику училища. Первые слова генерала в мой адрес были по-отцовски тёплыми и успокаивающими, мол, не переживай, всякое бывает, но своё заявление о выдаче документов быстро забери, ты нам понравился, учись, сынок, дальше. Мой ответ генералу был заранее подготовленным, убедительным, как и положено будущему солда- ту Советской Армии, не захотевшему стать офицером. Пожалуй, это был мой первый мужской поступок, после которого генерал меня уже не жалел по-отцовски, а отправил домой на простом не «генеральском», а солдатском языке…
После неудачного поступления в училище нам с Лёшкой недолго пришлось быть вместе. До весны, когда начинался призыв в Советскую Армию, оставалось полгода. Мой рассерженный и обиженный на меня отец, дабы я не шатался без дела по Телеханам вместе со своим другом, определил нас на эти шесть месяцев на курсы по подготовке механизаторов сельского хозяйства. До сих пор я благодарен отцу, что он поступил по-отечески, и не только за то, что нам в течение шести месяцев платили стипендию, практически ни за что. Я благодарен ему в гораздо большей степени за то, что он отвлёк нас с Лёшкой от многих ненужных и вредных занятий, которыми тогда занималась часть молодёжи в очень важный возрастной период становления ха- рактера, возмужания, взросления и выбора профессии.
Лёшка после службы в Советской Армии и окончания техникума остался работать в Телеханах, вначале в СМУ, затем в других организациях, женился, появились дети. Прошло уже несколько лет, как его нет с нами. В моей памяти навсегда сохранилось выражение его лица, которое я видел при редких последующих наших встречах в Телеханах: грустное, печальное, с желанием что-то рассказать важное, излить душу.
Прекрасные надёжные друзья появились у меня и в дальнейшей взрослой жизни. Их не так много, но это самые настоящие мои друзья, прошедшие со мной и моей семьёй сквозь многие испытания. С некоторыми, так называемыми, «друзьями», в жизни мне пришлось расстаться, но об этом я никогда не пожалел. Это был естественный отбор, процесс, который нельзя ничем остановить. Качество и крепость дружбы невозможно определить никакими измерениями, показателями или критериями. Это слишком тонкая и неуловимая субстанция, она либо присутствует, либо отсутствует, третьего не дано!
В наших отношениях с Лёшкой Осиповым в детские и юношеские мои годы эта тонкая субстанция присутствовала, более того, она оказала существенное влияние на формирование моего характера и на отношение к жизни.
Служба в Советской Армии, в которой я прослужил два года, стала для меня основным переходным периодом из детства во взрослую жизнь. Именно в армии созрело желание поступать в медицинский институт. Одним из мотивов стало прямое соприкосновение с работой медиков и печальные воспоминания от впервые посещённого морга, из которого я забирал своих товарищей и командира нашей роты капитана Ушака Р.А., нелепо погибших на учениях.
За первый год срочной службы в знаменитых «Печах» – учебной танковой части, находившейся под Борисовом, я окончил заочные подготовительные курсы в Минском медицинском институте. После армии поступил в Витебский государственный медицинский институт на лечебный факультет, как и рекомендовали мне военные врачи из медсанчасти нашего полка, бывшие студенты этого института.
Годы учёбы в Витебском медицинском институте стали для меня жизненно важными и самыми главными в жизни, так как именно здесь я завоевал доверие и любовь самого близкого и дорогого мне человека – Лукашевич Татьяны Гавриловны, которая вот уже более сорока лет с честью и достоинством носит мою фамилию».