Бедствия у нас бывают трёх видов: экзистенциальное (хозяйка ушла, а я остался), анатомическое (какашка уже готова и очень просится наружу) и опасность-опасность-опасность (о боже, в ванной тарахтит какое-то чудовище! Срочно спасаемся!)
В случае экзистенциального бедствия сигналы подавать обычно некому. Да и откуда мне знать, какие там сигналы? Я знаю лишь то, что интернет-кабель лучше прокладывать под потолком (да и все остальные), новые и дорогие туфли надо спрятать, и не забыть оставить побольше штук, которые не жалко отдать на растерзание.
Сигналы анатомического бедствия подаются в три стадии. Сначала Керри находит меня. Обычно это несложно: где компьютер – там и я. Он садится рядом и буравит меня взглядом. Я треплю его по голове. Он виляет хвостом, но не уходит. Я пожимаю плечами и продолжаю делать, что делала. Керри это не устраивает. Он издает тонкую жалобную трель, как бы говоря: «Ма-ало!» Тогда я шикаю на него и отправляю на подстилку. Понять, что скоро всё перерастёт в нечто большее, можно по тому, что Керри вскакивает на каждое мое движение и виляет хвостом. О, ты откинулась в кресле - мы идем гулять? Ты сняла очки – мы идем гулять? Ты встала и куда-то пошла – ну теперь-то точно гулять? Каждый раз, когда его надежды обманываются, Керри картинно падает обратно на подстилку и протяжно вздыхает. Как можно быть такой тугодумкой?
Если я продолжаю тупить или упрямствовать, а какашка неминуемо движется всё ближе к выходу, Керри включает режим боевой тревоги. Он просто подходит и ставит свои лапы мне на колени. «Брось свои дела, ты нужна мне» - как бы говорит он. Чаще всего на этом месте я сдаюсь и мы выходим на улицу. Если же я в это время сплю, то Керри приходится включать все сирены. И он начинает пыхтеть. После младенческого плача и скрипа пенопласта о стекло это один из самых ужасных звуков.
Вообще, собачий язык, наверное, больше всего похож на устный китайский, где для понимания одного слова нужно знать значение всей фразы да еще и окружающий контекст. Вот и собачье пыхтение – это нечто вроде универсального иероглифа со значением «тревога», а дальше уже друг должен анализировать, что было до, что происходит сейчас, температуру и влажность воздуха, время года, уровень шума в децибелах и фазу луны, чтобы понять, по какому поводу пыхтит собака. Ну ладно, фаза луны тут лишняя. Хотя не знаю, возможно, бывают и луннозависимые собаки?
Так вот, Керри начинает пыхтеть. Я не просыпаюсь, когда мои соседи орут друг на друга, я не просыпаюсь от грома и шума дождя, я могу не услышать телефонный звонок и даже не заметить, что через мою комнату прошли несколько человек. Но я точно проснусь, если пыхтит собака. Если при этом я не слышу грома, значит, надо одеваться быстрее пожарных и дуть на улицу, ибо какашка будет полностью готова в любую секунду. Знали бы вы, сколько волшебных рассветов, звезд и алкашей повидала я благодаря несвоевременной какашке!
Сигналы опасности в целом состоят примерно из того же набора, что и сигналы анатомического бедствия, с одним небольшим отличием. Товарищи собаководы, вы должны сейчас остановиться, подумать, и выдать правильный ответ. Необлагороженные собакой люди, так и быть, могут читать сразу.
Так вот, сигналы опасности всегда сопровождаются звуковыми эффектами и внезапностью. Представьте себе такую картину. 31 декабря, сделали вы себе ванну с пеной (да, да, ванну с пеной на Новый год, когда ты одиноко живущий интроверт, ты можешь себе это позволить), в ванне горячо, пена приятно пахнет вишенкой, рядом кусочек торта (ладно, два кусочка), бокальчик красного (кто сказал, что обязательно нужно пить шампанское перед телеком? Можно и бордо в ванной, попробуйте, очень советую), фруктиков немножечко. Книжка какая-нибудь хорошая, например, Моэм, которого подруга пёрла аж из самого Лондона, и там странички такие плотненькие беленькие, и шрифт красивый. Ложитесь вы в ванную и с облегчением выдыхаете. Берете ложечку тортика, делаете глоток бордо…
И тут в ванную вламывается Керри, который вообще-то ненавидит мыться, а пену считает опасным химическим оружием, и, недолго думая, залезает туда, где, по его мнению должны быть спасительные коленки. «Ля, - вспоминаете вы. – Там же сегодня этот драный салют победы над оливье изо всех дворов. Вот я тупая». Половина Моэма пахнет вишенкой, вторая половина – бордо. Торт тоже теперь пахнет вишенкой. Вы думаете, как бы выловить бокал, чтобы не принимать ванну еще и с кровью, а еврейско-прижимистый отдел мозга уже прикидывает, можно ли отмыть и съесть хотя бы некоторые из фруктов. Керри гордо восседает, мокрый и пахнущий вишенкой, там, где должен был быть Моэм.
Отныне в ванну я беру исключительно издания девяностых на жуткой бумаге с кучей опечаток и кривым переводом. Потому что запах бордо придаст этой макулатуре хоть немного того благородства, что содержится в слове «литература».