ЧАСТЬ СТО ТРИНАДЦАТАЯ (1908-1910)
Глава 113.140. НА СТРЕЛЬБИЩЕ…
Оно было на широком пустыре, за городом, недалеко от казарм нашей сотни. Туда прибыли 3-я сотня и учебная команда, квартировавшая в Екатеринодаре. Полковым казначеем или заведующим хозяйством полка был подъесаул Мудрый*.
*) МУДРЫЙ Александр Григорьевич (куб.)(1878-?) - уроженец станицы ?, ? отдела, Кубанского Казачьего Войска. Отец – Григорий Михайлович, р. ? г. войсковой старшина. Мать - ?, р. ? г.
Участник русско-японской войны и 19 месяцев без перерыва командовавший сотней на германском фронте. Кавалер орденов: Св. Анны 4 ст. с надписью «За храбрость», Св. Анны 3-й и 2-й степени с мечами и бантом, Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом и Св. Станислава 2 ст. с мечами.
на 1 января 1909г. - 1-й Екатеринодарский кошевого атамана Чепеги полк Кубанского казачьего войска, подъесаул
Кубанский календарь на 1909 год. Екатеринодар, 1908. С. 256.
на 1 января 1910 г. - 1-й Екатеринодарский кошевого атамана Чепеги полк Кубанского казачьего войска, подъесаул
Общий список офицерским чинам Русской Императорской армии. Составлен по 1-е января 1910 года. СПб, 1910. Ст. 642.
Курсовой офицер конной сотни Екатеринодарской школы прапорщиков Казачьих Войск, есаул
На его обязанности, между прочим, лежала и расстановка мишеней для стрельбы. При этом офицеры почему-то посмеиваются, а казаки нашей сотни, рассматривая далекие, по неровной местности на 1500 шагов поставленные мишени, чем-то недовольны. Кто-то ворчит:
«Ну, цэй подысаул Мудрый шось такэ намудрыв…»
«Назначенные махальные — стройся!» слышу я команду своего взводного ПобедА.
Меня, как малолетка, не назначали еще ни в какой караул в сотне, но мне так хотелось, хотя бы в закрытии послушать свист настоящих пуль, которые «убивают», что я не выдержал.
— Дмитрий Юхимыч, позвольте и мне идти в укрытие с махальными… — Он позволил, но я издали слышу, как он кричит старшему над нами приказному:
— Дывысь… що б вин ны вылазыв до сыгнала прыкрошенье огня!
Мы бежим целую версту по степи, по буеракам, по высокой траве, по кустарникам. Среди нас нет строгого урядника, потому всем весело, и мы быстро бежим, подбадривая друг друга остротами — шутками.
Вот мы и в нишах подземелья. Здесь хорошо, чисто, прохладно а, главное, нет над нами никакого начальнического глаза, что так любят казаки. Быстро расселись по лавкам, сняли папахи, вытерли ими пот, обильно выступивший на коротко остриженных головах, достали кисеты с табаком — махоркой фабрики Заусайлова и закурили «пока нэ пизно…»
«Скорее пулю в ход пускайте — е!…» слышим мы протяжный, мелодичный напев кавалерийского сигнала. Мы схватили «указательные значки» на длинных тонких шестах с треугольными наконечниками — белая сторона наконечника означала «попадание», а черная — «промах» стрелков.
Стрельба началась.
Пули так цокотали и делали такие маленькие дырочки, что наряду со страхом не верилось, что они смертельны. В укрытиях было очень весело. Ни одну пулю казаки не пропускали, чтобы не сострить над нею, не сказать по ее поводу какую-нибудь прибаутку
— О цэ влыпыв… цэ, мабуть, Горобэць стрыля, — одобрительно говорит правофланговый махальный.
— О цэ загородыв… — сопровождает злостный рикошет другой махальный казак, куски земли от рикошета посыпались в наше укрытие.
— У Тытаривку полэтила… кланяйся там моей жинци… — острит третий казак на высокий полет пули.
С Черноморскими казаками мне всегда было весело. Удивительно наблюдательный и остроумный народ. Он не грустит даже и в горе. И в нем самом, в горе, обязательно найдет какую-то смешную сторону и сострит тут же.
В 1-м Екатеринодарском Кошевого Атамана Чепеги полку передо мною приподнялась завеса иного мира.