ЧАСТЬ СТО ТРИНАДЦАТАЯ (1908-1910)
Глава 113.120. "МАЛЬЧИК"…
Наступила оттепель. Наша смена молодых казаков занимается манежной ездой на выгоне, в полуверсте от расположения сотни. Вижу какой-то бородатый казак на прытком гнедом коне широкой рысью приближается к Мостовому. Он в черкеске и папахе, — гляжу — наш отец… Осадив коня и взяв руку под козырек, отец внятно и весело произнес:
— Ваше Благородие, казак Елисеев привел коня для своего сына, вольноопределяющегося.
— Поезжай в сотню и жди там, — как-то безразлично и сухо, словно недовольный этим появлением, произнес Мостовой.
Отец повернул коня и наметом поскакал в сотенный двор.
Меня это задело. Задело то, что он нашего дорогого отца, старого казака, который ему не подчинен, назвал на «ты» и так сухо ответил ему.
В станице всех старых казаков все называли на «вы», в знак почтения, а здесь… Мне это очень не понравилось.
Занятия окончены. Мы во дворе. Отец у сотенного колодца держит коня, окруженный урядниками и казаками. Все с ним почтительны и называют его на «вы» и «дяденька». Отцу было тогда 43 года. Черная густая борода придавала ему почет и требовала уважения. Я смущенно подошел к толпе.
— Ну, Федя, вот привел тебе «Мальчика» с седлом, — весело сказал отец и поцеловал меня. — А теперь, садись и попробуй его… Понравится ли? Ну а потом проджигитуй на нем, — закончил он.
Шагом, потом рысью, потом наметом прошел я в дальний угол широкого сотенного двора и, по диагонали, к колодцу, где стояла толпа казаков, пустил его карьером. Он несся ровно, — стрелою. Легко сделав несколько двойных прыжков, вскочил в седло. Урядники весело поздравляли меня и с конем и с успехом. Веселый игривый конь и офицерское седло ласкали глаз старых казаков, а меня — в особенности.
. . . . . . . . . . .
Собственный строевой конь скоро доставил мне много хлопот и неудобств. Его надо было чистить и кормить три раза в день и, самая основная уборка была утренняя.
По утрам стояли еще заморозки. Вода была холодная, а надо замывать хвост и ноги с копытами. Надо было вставать в пять часов утра, еще в темноте, идти в сотню, около версты расстояния от нашей городской квартиры на Ярмарочной улице. Я невольно опаздывал на уборку, что было неприятно и перед казаками и перед своим взводным урядником.
После же уборки возвращаться домой, мыться, пить чай, одевать строевую черкеску и к 8-ми часам вновь идти в сотню на занятия.
Из семи вольноопределяющихся нашей сотни только один я имел собственного коня с седлом, все же остальные не имели даже и седел, не говоря уже о коне. Никто из них не собирался идти в юнкерское училище и, по отбытии двухлетнего краткого года службы вольноопределяющимися, — уходили на сторону. Получалась явная несправедливость.
Мой взводный урядник «Дмытрый Юхымыч» ПобедА недели три присматривался ко мне, а потом, после одной утренней уборки, когда кони мирно жевали овес в своих торбах, а казаки стояли у коновязи и курили, он подозвал меня, предложил стоять «вольно» и спросил так:
— Вольноопрэдэляющый… Можэтэ вы платыть рупь у мисяць козаку Орлу и вин будэ чыстыть вашого коня?
Предложение было очень соблазнительное и, денежно, для меня возможное, но мне было стыдно отказаться от своих прямых обязанностей рядового казака, да и боялся я порицания отца, если он узнает, что я не сам ухаживаю за своим конем, а поручил, за деньги, другому казаку.
Кроме того, я боялся доверить «Мальчика» этому казаку Орлу, который, по Полковому Суду, числился в сотне «под надзоров». Кстати сказать, рядовой казак получал в это время 50 копеек в месяц. Опытный урядник ПобедА сразу меня понял и в ответ на мое смущение и нерешительность сказал:
— Нэ бийтесь… Орэл йе добрый козак… Всэ будэ справно…
Я согласился.
Казак Орел — по службе сверстник своего взводного урядника ПобедА. Высокий, стройный, светлый блондин с открытым лицом и насмешливыми глазами. Он несколько раз самовольно отлучался из сотни и отлучался так: после вечерней зари седлал своего коня и скакал за 18 верст в свою станицу, «до жины», а к утру прибывал обратно. Конечно, он это делал с согласия ночного наряда дежурных по сотне и по конюшне.
Последний раз опоздал и… попался. Был Полковой Суд. Офицеры, члены Суда, посмотрели на этот воинский проступок «по-семейному» и отдали его под «надзор» сотни. Все остались довольны этим решением, но, кроме вахмистра сотни и его взводного урядника, никто за ним, фактически, не следил. Казаки же считали эти пробеги Орла к «своей жинкы» молодечеством.
Урядник ПобедА передал ему мое согласие. Сдвинув папаху на затылок и подморгнув мне, он громко ответил взводному:
— Дмытрый Юхымыч… а вжэж орел!… И, кивнув головою на своего коня, хлопнул его сильно по крупу своей широкой ладонью. Этим он сказал, что конь его очень сильный, что он на нем уже совершал молодецкие пробеги «до жинкы» и еще, может быть, совершит.
— Ты мини дывысь!… А то я тэбэ!… — ответил ему взводный ПобедА и, недоговорив, отвернулся от него, для сохранения своего начальственного престижа.
А казак Орел, кивнув на спину взводного, подмигнул мне лукаво и дружески как бы сказал — «не бойтесь за коня, все будет исправно… и что наш взводный урядник Дмытрый Юхымыч ПoбeдА — хороший казак и начальник».
Казак Орел ухаживал за моим конем исправно, как за своим собственным.