Из "Дилогии двух роз".
- Наконец! - радостно вскрикнула под звук гонгом упавшего последнего шипа с холодными утренними лучами уже уставшего солнца голая, уже готовая распуститься кроваво-алая роза.
Будучи на седьмом небе от счастья, красненький цветочек никак не мог нарадоваться своему близкому рассвету красоты и жизни, а также скорому приходу любимой трудолюбивой пчёлки, которая, по уговору, должна была прийти ещё с первым утренним лучом светила.
Ещё с самого детства алого цветка трудолюбивая пчёлка в свободное от изматывающей работы время любила садиться вблизи неё и напевать песнь о вечно утреннем, бодром солнце, согревающие лучи которого в песне зеркалом отражались от скоплённой на свежей зелени дружелюбной росы. Именно из-за её песни та роза так выделялась среди остальных роз своей красотой: её сильные корни столетним древом, мёртвой хваткой держали рыхлую землю, а крепкий стан, словно Атлас, мог бы выдержать вес самого неба; только нераспустившийся бутон пока был похож на окровавленную клубнику, а преострые, будто ножи, шипы кактусом окружали цветок в своё время.
Однако, так жаждущая долгожданной встречи алая роза всё-таки решила избавиться от своих острых шипов, боясь навредить ими своей любимой пчёлке во время скорой встречи.
Даже сейчас в её голове болью отзывалась сцена, как она с дыханием сладкого мёда, своими нежными листочками выдирала каждый свой настырный шип, жаркой, словно лава, алой кровью орошавшие зелень неподалёку, а затем бросала как можно дальше, чтобы случайно не навредить своему единственному опылителю.
Трудолюбивая пчёлка всё опаздывала, но сильная алая роза всё терпеливо ждала её под холодными утренними лучами зевающего светила.
Но вдруг до кровавого цветочка будто донеслось сладкое жужжание, которое очень напоминало ту любимую песнь пчёлки: знакомый игриво летящий к ней силуэт, своим полётом описывал живописные дуги, словно подкрадывающаяся к своей добыче змея, что было непривычно для цветка.
Будто отважившаяся на своевольную смерть путём падения в только что рождённую протозвезду комета, так врезался силуэт пчелы в новораспустившуюся алую розу без шипов, которая с распростёртыми объятиями встретила своего душегуба.
Когда силуэт пчёлки ощущал не предназначенные ему нежные кровавые объятия розы, та беззащитно принимала в себя вонзённое ядовитое жало хитрой осы, которая бы так легко не отделалась, будь у цветочка хотя бы один шип.
Только звук вакуума сопутствовал попытке умерщвления наивного цветочка, но ещё живая, оклемавшаяся от шока роза была сильна: ведь её корни и стебель были не как у других роз, а одному лишь жалу уже улетевшей осы не было смочь погубить её.
Сила силой, но туманом образовавшийся вокруг хохот не переставал небом давить на психику ужаленной розы.
Порозовевший цветок потерянно глядел вокруг и видел, как остальные растения потихоньку отворачивались от неё, с отвращением нарекая дешёвой порочной особой.
Окутанная холодными лучами умирающего светила, порозовевшая роза со слезами подняла взор на алое небо и наполнилась ужасом, когда вместо облаков она уловила грозовыми тучами скопившихся эбонитовых ос, которые роковыми иглами, будто вороны на падаль, стремглав направлялись прямо на её беззащитный бутон.
В момент прибытия запоздалая трудолюбивая пчёлка ещё долго не могла узнать освещённый холодными лучами солнца, исхудалый, выдранный с корнем, завядший вечным сном мраморно-бледный труп цветка, окружённый плачущими, устроившими панихиду, её же шипами.