Дорогие мои фронтовики

Римма Волкова 2
 К   75 –й ГОДОВЩИНЕ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

ДОРОГИЕ МОИ ФРОНТОВИКИ

Родилась  я  в конце марта в Москве,   накануне войны .  Мама говорила, что в тот год  была ранняя весна, большое половодье. Мои родители – Евдокия Тимофеевна Гордеева   и Габиб Джафарович  Мамедов – познакомились  в техникуме мукомольной промышленности , что на Бауманской. Папа приехал в техникум  из Баку  по направлению,  мама там уже училась.
Помнить себя начала лет с пяти. Тогда мы жили   в  деревни  Аминьево Кунцевского района , это была Московская область– сейчас  здесь уже огромный микрорайон столицы. 
 
Мой дедушка-Тимофей Андреевич  Гордеев   уроженец   деревни Каменка  Гжатского уезда Смоленской губернии   после смерти первой жены Александры Ермолаевны    посватался  к жительнице    деревни  Аминьево  Степаниде   Ивановне Сысоевой, бездетной вдове. Вместе с ним  переехали к  бабушке Степаниде и его  дети – Павел, Иван,  Дмитрий, Татьяна, Анастасия,  Евдокия и Мария .   Она их приняла, как своих. К слову сказать, все приемные   дети   называли   дедушкину вторую жену   «матерью» .


А для она меня была самой любимой  бабушкой . Родную  свою бабушку ,  Александру,  я не знала - она умерла совсем молодой.  У  нас  хранится  старая довоенная фотография   -  на Ваганьковском кладбище, у  гроба  бабушки  стоят  ее дочери, сыновья,  многочисленные родственники…  До войны оставалось  два  года .  Все еще живы…  Бабушка умерла   в 45 лет  -  «от сердца»,   а  точнее - от непосильного   крестьянского труда, голодухи.     Был у бабушки Александры один грех,   о котором она  рассказала  дочерям, находясь на смертном одре – покаялась …   В  годы гонений на  православную церковь ,   она, деревенская беднота, многодетная мать –  восемь  детей   было у Гордеевых -  ходила  вместе с такой  деревенской голытьбой по домам ,  и «сшибала»  иконы. Родная деревня моей мамы – Каменка   (Смоленская область, Гжатский -  ныне Гагаринский  район,Тумановский  сельсовет(ныне Вяземский район). А ведь и сама бабушка, и дети были крещеные. На   горьком примере моих бабушек и дедушек случилось   то, что погубило  нашу   бедную Россию    – безумство, отказ от Бога.

 Всю  жизнь мои тетки, собираясь вместе – а они были очень дружные и любили друг друга – плакали о том,  что  могила матери потеряна.Оправдывались тем, что  вскоре после  ее смерти началась война,  было не до посещения кладбищ – детей надо  беречь,  похоронки   пошли, эвакуация, работа -  «Все для фронта, все для победы»..    Но Господь милостив – призвал  меня поминать  в храме  мою  бедную бабушку – «Упокой, Господи , душу заблудшей рабы твоей Александры».

  До войны   дед   был председателем колхоза,  но   за какую-то  несправедливость     так  обматюкал  районное начальство, что его  поперли из председателей и выгнали из партии (конечно, дед был, как он выражался, ПАРТЕЙНЫЙ)… А когда овдовел да еще с оравой детей, уже никуда не совался,  работал в колхозе плотником.

 С первых дней  войны  дед  ходил в  Кунцевский райвоенкомат: просился на фронт. Был уверен,  что он, Георгиевский кавалер  Первой мировой (есть фото  1914 года ,  с "Георгием" )    и в Великую Отечественную пригодится. Не пригодился. Ему  в сорок первом   было 52 года, староват для призыва. И все-таки продолжал   ходить … И каждый раз, возвращаясь ,  заходил в «Дунайские волны» (в те времена многочисленные палатки, где продавалась водка в розлив, были окрашены ядовитой синей краской),  выпивал  с горя, приходил домой, садился на крыльцо и …плакал. В эти минуту никто не решался к нему  подходить  , а мы, дети, шептались: «Дедушку опять не взяли на войну…»
 

Дед  гордился тем, что  воевали    трое  его  сынов, четверо зятьев. А он,мастер на все руки,   чинил колхозный инвентарь, правил косы, тачал сапоги, подшивал валенки . Но сердцем и душой он был там, на фронте, и все дороги войны – от западной границы до Берлина  — «прошел» с нашими войсками.  Все сводки «От Советского Информбюро»  заносил на карту, знал все фронты, армии, полководцев, большие и малые  события  четырехлетней военной жизни.  А поскольку я всегда была с ним рядом – мама и бабушка с утра до ночи работали в колхозе  —  то  мое первое детское сознание, можно сказать, было военным.

Последние дни войны. По радио передают прямой репортаж с улиц Берлина, слышится стрельба, грохот пушек, пулеметов, крики: «Ура!». Как сейчас помню деда (в  старой-престарой  солдатской ушанке, которую он носил зимой и летом, — одно ухо с болтающейся веревочкой вечно торчало в сторону, как у деда Щукаря):  он прижался ухом к черной « тарелке»-репродуктору  и громко, с восторгом  и  неизменным «тудыт  твою  растудыт  твою» комментирует репортаж. «Бои идут на улицах Берлина!» — срывающийся от волнения голос Левитана поднимает меня с места. Выскакиваю на крыльцо и  что есть силы  кричу — «Бои идут на улицах Берлина! Победа!»

Эта весть перевернула всю нашу деревню: все повыскакивали из домов, плакали, обнимались. Ребятишки бегали по улице и кричали – «Ура!  Мы победили!».
 Дед, пьяненький на радостях,  собрался в Москву – на Арбат, к дочери Татьяне и заодно посмотреть  победный  салют на Красной площади. На Киевском вокзале его остановил милиционер: «Сапоги, папаша, грязные». Дед стал  обнимать милиционера: «Милый ты мой! Победа! Теперь сыновей и зятьев буду ждать, а ты… сапоги».
         
Старшего сына Павла, летчика, дед не дождался. Тот умер  от ран  в госпитале в  г.Сталино в Донбассе (ныне  г. Донецк). Его имя на обелиске братской могилы  на воинском кладбище в Донецке. Об этом мы узнали спустя много лет после войны.

Иван, фронтовой разведчик, вернулся, но прожил недолго .  Умирал в муках (сжег желудок, говорили, что разведчикам после возращения с задания давали    неразведенный спирт). Может, от этого. Но на все воля Божия.
 
  А какой же наш дядя Ваня был красавец!   Что  лицо, что  рост, что  стать! Казалось бы, откуда?  Из     глухомани  смоленской, из нищеты деревенской.  Помню  его рассказы о том, как  с боевыми товарищами  ходил в разведку, о боях на улицах Вены. Нет, не зря брали в разведку самых смелых, отчаянных,    «орлов»! Таким был наш дядя Ваня. При разговоре он  белозубо смеялся, запрокинув  голову, всегда шутил. Таким мы его помнили всегда...

Похоронен Иван Тимофеевич Гордеев на нашем семейном Кунцевском кладбище, там же, где дедушка Тимофей, бабушка Степанида.  Рядом с крестом на железной доске вписано и имя нашей родной бабушки Александры. Могила-то ее потеряна на Ваганьковском кладбище, а здесь хоть и условно, но все же   со своими.

Из  зятьев, оба  Василия с фронта не вернулись. Они,  фронтовые шофера,  погибли от прямого попадания авиационной бомбы, ничего не осталось от солдатиков. А их  женам  пришло по  бумажке — «без вести пропал», и, конечно, никакого пособия на детей  было не положено. Третий зять – муж тети Тани дядя Петя — был в Народном ополчении, защищал  Москву. В боях под Ельней его тяжело ранило в голову. Второй муж тети Маруси, Василий Гришко,  принес с фронта «трофей»: с осколком в легких прожил почти тридцать лет. Врачи при операции извлекли из легкого кусок железа с волокнами от шинели, заключенный в  капсулу.


Теперь об  отце. Он был  призван  на войну   в начале 1942 года,   райвоенкомат  уполномочил  его  угонять на восток колхозный скот - колхоз имени Калинина  находился в деревне Аминьево Кунцевского района Московской области, где жили тогда мои родители.  Наша деревня располагалась     в нескольких километрах от  столицы ( сейчас здесь огромный микрорайон ). Время было тревожное - враг стоял у ворот Москвы.  Помню, мы с бабушкой Стешей сидели в картофельной яме на огороде и видели немецкие самолеты – бомбить Москву летели, гады.  На наших задворках  стояли зенитки  И в минуты затишья девушки - зенитчицы , в ладных начищенных сапожках приплясывая  на крыльце,  задорно пели песню о   том, «как хороша страна Болгария, а Россия лучше всех».               
 
В действующую армию отца взяли , как говорится, с дороги… Служил в войсках связи. …Дважды был тяжело ранен, долго лежал в госпиталях   Сибири, Якутии.  Через  всю страну  везли туда  почти полгода.  Раненые ноги воспалялись, поднималась температура, с поезда снимали,  помещали в один из придорожных  госпиталей, которых было много вдоль железнодорожной магистрали .  Потом снова сажали в санитарный эшелон  и  транспортировали далее, до следующего госпиталя. Но точно в каком городе был «отцов» госпиталь  — не знаем, отец особо не говорил об этом, а может и мы не интересовались. О чем   сожалею.


Недавно в семейном архиве я нашла  его военно-учетную карточку:
 «Мамедов Габиб Джафарович  1909 г.р.  Место рождения –г.Ереван. Призван Кунцевским военкоматом (Моск. обл.) 28 января 1942 г.,  Принял присягу в феврале 1942г.  Красноармеец-телефонист 353 стрелкового полка 1-го  батальона   взвода связи; Снаряжение:  Винтовка № 100369(2. 06- 42г.). Противогаз № 486. Винтовка- №3953 ( 26.10.42). Барабан № 607  - (19 .06.43). Карабин - № 97168 (24.10.43). С 1942 по 1944 гг. ;старший  телефонист  148-го стрелкового полка. Ранен 9 ноября 1943 г.;  Тяжело ранен 25 апреля 1944 г.  (сквозное пулевое ранение левого голеностопного сустава ), отправлен в эвакогоспиталь № 1943, гр.1 ст.19. Награжден медалью «За боевые заслуги» №  528178».Уволен по ранению.


Конец 1944 года. Мне пять лет, но все помню...  Мама, бабушка Стеша  и я пошли встречать санитарный эшелон, прибывший из тыловых  госпиталей.  На Курском вокзале – полно народу. Отца вынесли из вагона два санитара, поставили на ноги, подсунули под мышки костыли. Мама и бабушка заголосили. А я громче всех  заревела – от страху! Неужели этот худой, обросший, растерянный дяденька и есть мой папка?! Пять километров от  станции Матвеевская (Киевская жел.дорога) до нашей деревни шли несколько часов  — отец отдыхал  через каждые несколько шагов. Когда подходили к колхозному саду, увидели бежавших навстречу деревенских ребятишек – они всегда встречали возвращавшихся с войны. Молча шли до нашего дома.  Мальчишки старались шагать рядом с папкиными костылями. Многие из них так и не дождались своих отцов.


Отец стал работать по своей «мукомольной» профессии –  мастером  на Тестовском  мелькомбинате. У него была «рабочая» группа инвалидности, после войны даже тяжелым инвалидам давали «рабочую» группы — жить-то надо было. Ходил  медленно, с костылями , сильно хромая, одна нога в коленке совсем не гнулась, другая тоже вся в  шрамах , полувысохшая.. . В доме об  его негнущиеся в коленках  ноги мы всегда спотыкались — они  мешала нам с братом Аликом бегать. Иногда мы встречали папку  с работы, бежали навстречу, он привозил гостинцы  из Москвы – у нас  в деревенском магазине ничего не было, только водка да крабы в банках («snatka» — значилось на этикетке). Да, еще конфеты «подушечка» – наша радость.

 Помню, как приходили с войны молодые ребята, отцы моих деревенских сверстников, и спивались. Водка-то лилась рекой – в магазинах, в рюмочных, в палатках, в привокзальных буфетах. И погибали: кто в белой горячке, кто под колесами машин, кто в петле,  кто замерзал по пьянке. Мама всегда подбирала пьяных  деревенских мужиков  и  растаскивала их по домам, отец был этим не доволен…. Он, непьющий, выросший в другой, восточной культуре не понимал, зачем  нужно   так пить, и всегда говорил: «Почему  ваши   мужчины такие «пьянушки?» ( русское слово «пьянчушки» было непосильно его языку).

При Брежневе  вспомнили о защитниках Отечества. Бывшие фронтовики  стали   не стесняться в день Победы надевать ордена и медали Но  льгот никаких не было. Потом разрешили инвалидам войны   бесплатный проезд в городском транспорте (метро, автобус и троллейбус)  с предъявлением инвалидной книжки. Отец  этим безмерно гордился.  Когда с трудом входил в  транспорт   на  своих перебитых в коленях, негнущихся и усохших ногах,  с гордостью говорил маме: «Дина, смотри, как я буду бесплатно проходить». Жену Дуню  он называл по-своему  «Дина». Отец  любил слушать азербайджанский песни,  фильм  «Аршин мал алан»  мог смотреть без  конца..  До  последних  дней   он так и не научился правильно говорить по-русски. Много лет ходил в День Победы к Большому театру  с табличкой – искал боевых друзей… Но никто не откликнулся… Правильно говорят, что на войне самый большой процент погибших и раненых – связисты.…

Иногда  мама досаждала ему своими укорами, что он не помогает  ей по хозяйству, хотя отлично понимала, какой из него, инвалида,  помощник… По дому все делала сама : топила углем печку, рубила дрова, таскала из колодца воду на коромысле,  стирала, мыла, на ней был и огород.  Все сама.      Существует такое мнение, что смоленские женщины  не шибко  домовитые, не умеют  ни шить, ни вязать,   ни мастерицы готовить  и  наводить уют в доме, они – рабочие  лошади, делают всю мужскую работу – валят  в лесу деревья,   рубят  дрова,  косят, пилят, носят непомерные тяжести. Такие и  коня на скаку  остановят ….Может потому, что испокон веку Смоленщина стояла на пути вражьей силы, стремившейся к Москве :  мужчины защищали  родную землю , женщины берегли детей и очаг…….

Теперь о бакинской родне. У отца были родные   братья Гамид и Ахмед.   С первого дня войны  оба  ушли на фронт. Убежал на фронт, приписав себе год, и  племянник   Нариман.   Он  был ординарцем –порученцем     у генерала Батова  Павла Ивановича (65-я армия ). К 35-летию Победы  П.И.Батов прислал ему свою  книгу с автографом -"Нариману Гасанову, храброму воину, красивому человеку, боевому другу".  В  своей книге воспоминаний о войне  боевой генерал  тепло   вспоминает   «красивого  азербайджанского мальчика  Наримана Гасанова, который лихо  гонял  на мотоцикле  с  донесениями по всему  Сталинградскому  фронту». А  в 46-м, за несколько дней до демобилизации,   подорвался вместе с мотоциклом на мине. Ему снесло полчерепа.  Два года лежал в госпиталях Германии, Польши. В 48-м  его, инвалида первой группы, выписали  -  без права работать, учиться...    Но Нариман все-таки закончил юридический факультет Бакинского Государственного университета, работал …
 
Я  хорошо помню  его  – среднего роста, огромные бархатные глаза,  мягкая улыбка… - таким мы    увидели его впервые.  Путь из госпиталя лежал через Москву, и  Нариман решил  навестить  своего  дядю  - Габиба.   Точного адреса   не знал,  знал только название деревни, что  в Подмосковье.  Добрался   по железной дороге до станции  Кунцево, оттуда пешком  до   деревни  Аминьево ( наша  большая  деревня простиралась   по обе стороны моста через реку  Сетунь, ни о каких "деревенских" автобусах  в те годы  и речи  не было) . Ему сказали, что «да,  нерусский  по имени  Загиб Захарыч ( так  на свой лад называли моего отца Габиба Джафаровича деревенские)   живет  за мостом, там и  спросите ».  Нариман идет по деревенской улице, у одного из домов видит играющих в мягкой  придорожной пыли черненьких девочку и мальчика (мы с  братом  Аликом  были погодки)  и,  ничего не спрашивая  у нас,  говорит – «Позовите отца». А  от дома  уже бежит , хромая на обе ноги и что-то крича по-азербайджански,  папка.  Так встретились после войны фронтовики - дядя и племянник.
 
Нариман гостил у нас несколько дней,  ходил на танцы в деревенский клуб.   Местные девчата  были от него без ума… еще бы, такой красавчик, да  еще вся гимнастерка в орденах и медалях.      Всю жизнь Нариман прожил с матерью, никогда не был женат. Его мучили страшные приступы эпилепсии – последствие  ранения в голову ( слева на черепе  у него   находилась   платиновая пластинка , она  прикрывала  кожу голову, под   которой бился пульс). Когда он без сознания падал в приступе, ему надо было  быстро оказать помощь ( мать и сестры знали, что надо делать). Однажды  он поволновался и  с ним случился приступ… а до ма никого не было …   Умер наш двоюродный брат Нариман Гасанов  совсем молодым.  Он   отдал Советской  Родине свою молодость ,   здоровье,  жизнь.

Дочь папиной сестры Зулейхи   Раифа Гасанова была связисткой при  штабе армии, , защищавшей подступы к   Северному Кавказу, имела боевые награды. Каждый год Первый секретарь ЦК КПСС  Азербайджана Гейдар Алиев собирал в День Победы бывших фронтовиков,  чтобы поздравить их, и всегда персонально отмечал  профессора Бакинского государственного университета, доктора  филологических наук  Раифу Юсуповну  Гасанову - она преподавала иранскую литературу на фарси.

Родной брат отца   Ахмед прошел всю войну. Но о  форсировании Днепра вспоминал , как о сущем аде -  не умея плавать , он  прицепился за бревно,  которое под ливнем  снарядов и мин  долго носило по стремнине;в числе первых   высадился на  занятый врагом берег, за что и получил боевой орден.  В  мирной жизни работал в МВД  Азербайджана.      

Долгое время у нас в семье не знали, где похоронен  младший  брат отца   Гамид.   После войны с географических карт исчезло множество населенных пунктов, где когда-то шли ожесточенные бои, изменились границы  районов и областей.  В июле 1943 года началось контрнаступление советских войск под Курском.  11 –ая  гвардейская армия (Брянский фронт)  под  руководством генерал-лейтенанта И.Х.Баграмяна  наносила удары с севера , в направлении   Ульянова,  Мелихова, Крапивны и других населенных пунктов .   Впоследствии  ( уже в семидесятые годы)  останки  воинов , погибших при освобождении этих деревень ( большинство из которых уже  не существовало  )     из индивидуальных могил были перезахоронены в братскую могилу на территории Афанасьевского сельского   совета  Калужской области.  Там и нашел свое упокоение  двадцатишестилетний  сержант  12 –го стрелкового гвардейского  полка  Мамедов Гамид   Джафарович .   Сохранилось  его  последнее письмо  семье : « Дорогие мои, иду в бой, за вас, за Родину. В минуты, когда  рядом смерть ,  только любовь решает судьбу. Любовь к своим детям и семье.   Пусть моя отцовская любовь спасает вас от всех несчастий  для дальнейшей нашей встречи…» 
   
Бакинские  родственники  на семейном совете решили не  говорить  страшную правду   матери Гамида  ( моей бабушке) Баджи. Она бы не перенесла весть о том, что  ее любимый сын погиб… Мать  ждала своего сына всю жизнь и умерла, так и не узнав правды.

Летом  1987 ( через год после Чернобыльской аварии) мы  с   вдовой Гамида  Тамарой Савельевной,  приехавшей из Кишинева, где она жила с детьми,  посетили
  деревню Афанасово  Калужской области, чтобы поклониться праху  ее мужа и его однополчан.   Обелиск был в цветах…местные школьники  шефствовали  над братской могилой… Вечная слава героям…

 Уезжали из Афанасова ранним утром.Вдоль дороги, по  опушке    березняка    благоухало  июльское  разноцветье: казалось, так бы упал на землю и дышал   родными запахами.  Тишина  кругом... И  вдруг наш водитель говорит : «Смотрите, вон там,  на болоте,   цапли танцуют!». И видим - вдали  в утреннем тумане  две цапли, как в мульфильме,  крыльями плавно взмахивают, ножками- палочками перебирают.Танцуют...  От   их воздушных силуэтов  идет   какое-то  легкое   свечение. Так красиво  - залюбуешься!  … Кто же тогда знал, что это свечение –  дыхание Чернобыля?  Только через несколько лет  после аварии на Чернобыльской АЭС            район , где находилась    деревня  Афанасово ,  был объявлен   закрытой  радиоактивной зоной, и   все жители   выселены.      

 …Уцелел  ли в этом  ныне  безжизненном пространстве   тот  обелиск с именами  погибших героев,   которые  отдали свои  жизни  за  маленькую русскую деревню, которой уже нет на карте? Кто ответит…