Четвертое октября
тысяча девятьсот
девяносто третьего года…
С утра в Москве стреляли пушки и строчили пулеметы.
В центре было дымно и душно:
горел Верховный Совет.
Люди в тот день были как потерянные. Иногда сбивались в кучки, жались друг к другу, иногда разлетались, как пепел и пыль.
Было много пьяных.
...Район Красной Пресни блокирован людьми в форме. Многие из них тоже были пьяны и громко и грязно ругались. Я тоже шел, как бы не в себе, ничего не замечая и... вдруг наткнулся на какую-то банду омоновцев. Оказалось, что они не просто так стояли поперек дороги и матерились, а преграждали путь прохожим по плану какого-то их штаба.
Олин из омоновцев, огромвый детина подскочил ко мне
и взмахнул дубинкой над моей головой:
"Куда прешь?!!"
Если бы я только поднял руку, если бы попытался ею заслониться, то он проломил бы мне череп. Но я не закрылся, а посмотрел ему в глаза, и он не ударил.
Опустил руку и сказал уже не на собачьем языке:
"Здесь нельзя. Обойдите!"
На Ваганьковском кладбище, где-то за могилой Есенина,
строчит пулемет и грохочут выстрелы...
Никогда не забуду
Тот страшный день:
Четвертое октября
Тысяча девятьсот девяносто третьего года.