Этот день был безумно сер- сеял мелкий противный дождь, было холодно и сыро. И невыносимо скучно. Так скучно, что ни телевизор, ни новенький магнитофон, ни игры с друзьями уже вовсе не радовали нашу младую душу- хотелось чего-нибудь этакого, непредсказуемого, странного и запретного.
- А давайте-ка пойдем на старое кладбище!, - вдруг выпалил друг и верный мой портфеленосец Витька.
Предложение, как ни странно, принято было с энтузиазмом. Ну еще бы- на это кладбище ходить запрещали, пугая всяческими ужасами в виде покойников, вылезающих из могилы, приведений и черных человечков- ну куда же без них. На самом деле кладбище было опасно только одним- старые могилы, осыпаясь, могли потянуть и нас, глупую мелкоту, вслед за собой. Засыпать, конечно же, вряд ли получилось бы, но напугалась бы детвора изрядно, вот родители наши, вечно занятые на работе, и придумывали для нас, как сейчас сказали бы мои мальчишки, демотиваторы в виде жутких историй.
Неистовое детское желание делать все вопреки запретам, скука и жажда приключений взяли вверх, и наша буйная четверка отправилась на старое кладбище.
…О, как красив был тот уголок соснового леса! Тихо шуршал мелкий дождь, шумели где-то высоко синие руки вековых сосен, дрожали капельки на паутине между их стволами…И было сказочно тихо в том лесу, наполненном вековым почтительным молчанием старого кладбища.
Сюда редко ходили люди, здесь покосившиеся памятники могил выглядели угрюмыми и нелюдимыми, но тут- мы это знали наверняка- всегда жила какая-то великая тайна, скрытая за уже нечитаемыми надписями заросших настырным серым мхом старых камней.
И вдруг уже у самого морского берега- ввысь взметнулась гранитная трехгранная стела с надписями хоть и поблекшими от старости, но вполне читаемыми, обнесенная внушительных размеров корабельными черными цепями с якорями по углам. Вот так находка- вполне уцелевший памятник и даже с засохшими букетами цветов на надгробье! Будет о чем рассказать тем, кто остался киснуть дома! Вот так удача!
На памятнике была лаконичная и суровая надпись: «Здесь похоронен экипаж минного тральщика «Лазурный», погибший в 1942 году при выполнении боевого задания…» Дальше шли семь фамилий моряков, похороненных в этом забытом лесу: капитан, боцман, матрос…юнга. «Макаров Иван, 1930 года рождения, юнга». Юнга…
И все.
Просто юнга- мальчик, которому на момент гибели было только двенадцать лет! Мальчик, который был моим ровесником и на год был младше Витьки! Наш ровесник- юнга! Мальчик, погибший в той войне. Просто мальчик, который неведомо как попал в мясорубку кровавой взрослой драки, которому наверняка было неимоверно страшно, которому ужасно хотелось жить. Мальчик, который мог бы стать когда-нибудь как я, врачом, или как Витька- летчиком, у которого могло бы быть совершенно другое детство- с играми, книжками, спортивными кружками, а потом и с первой любовью к девочке, которой носил бы из школы портфель и развязывал бы банты на косичках. Возможно, он мог бы стать великим писателем, как наш земляк Валентин Пикуль, тоже юнга Северного флота, прошедший через эту страшную войну и теперь пишущий замечательные книги- мы рвали друг у друга из рук его «Реквием каравану», а, возможно, он стал бы просто хорошим человеком, растил бы детей, водил бы их по воскресеньям на каток или на пляж…
Или строил бы корабли.
Или писал картины.
Или учил детей.
Или…
Но этого мальчика просто не стало. Не стало красивого, здорового, сильного мальчишки- хилого и глупого ведь не брали бы на корабль юнгой.
Не стало, как и не было.
Как и не было на свете Ванечки Макарова, как будто и не рождался, не жил и не мечтал, не плакал по ночам в подушку о маме. Которая, если она, конечно, у него была, еще долго молилась за своего сына…
Бедная мама и бедный Ванечка Макаров!
Это было так несправедливо и так горько, что я заплакала. У кавалеров моих глаза тоже были на мокром месте. И все молчали. И домой вернулись молча.
А на следующий день нарвали полевых цветов, взяли с собой грабли и убрали ту страшную могилу на старом кладбище.
…Как-то Витька сказал мне: - Знаешь, с какого момента мы начали взрослеть?
Знаю. С того самого открытия того самого горького памятника моей жизни на старом заброшенном кладбище. Потому что нет ничего несправедливее детской смерти, разрушенной мечты и цепи жизни, которая вдруг оказалась просто корабельной черной цепью полузабытого памятника на могиле никому уже неизвестного Ванечки Макарова…Просто в угоду чьим-то амбициям.
Просто потому, что люди, прожив столько веков на земле бок о бок так и не научились договариваться, выплескивая свою злость, агрессию и неразумную жажду власти на головы миллионов ни в чем не повинных ванечек, сбивая и мечту, и любовь и радость этих детей на самом взлете, оставляя на Земле вместо возможного гения просто черную цепь с вросшими в серый мох якорями по краям.
А с ними уже – не взлететь…