Миника

Часть 1. Знакомство
Был период, когда она звала себя Миникой. Иногда уточняла, Миника – малика. Как будто в доме была еще одна девочка Марина, только постарше. Вообще-то, в то время, она уже вполне внятно и понятно могла выразить свои мысли, так как говорить начала довольно рано. Но быть как все и вести себя соответственно, было не в ее характере.
Ведь Миника была дочкой своего скандально неуживчивого папы и внучкой б-а-б-у-ш-к-и К-л-а-в-ы (шепотом). К известной Клавиной эксцентричности с возрастом добавилась беспардонная, ядерная самоуверенность, которая обросла диктаторскими замашками и утвердилась на игноре чужого мнения. А Клава этим весьма активно пользовалась, в том числе и при воспитании внучки.
Поэтому не удивительно, что у девочки, имеющей такое потрясающе уникальное генетическое наследство, едва появившейся на свет, мгновенно родилось собственное мировоззрение, о чем она и известила родителей сразу, как только папа с мамой  принесли ее из роддома.
То есть, Миника открыла рот, и оттуда полились на родителей звуки, которые ясно выражали ее особое, в основном, негативное отношение к окружающему миру. С тех пор рот ее не закрывался и не закрывается, а мама ведет работу по предупреждению военных конфликтов и созданию миролюбивой обстановки в местах обитания дочки.
Собственное мнение Миника отстаивала всегда с несокрушимой силой, равной почти, что мощности тогдашней Ленинградской АЭС, и изменить его было практически невозможно. Правда, в дальнейшем, под систематическим и целенаправленным физическим маминым воздействием, оно с трудом, но все-таки менялось и, где-то, даже начинало приближаться к общепринятым человеческим понятиям.
Зато впоследствии, когда Миника стала взрослой Мариной, при обсуждении ее какого-либо, мягко говоря, неординарного поступка или словесного выражения, она всегда отбивалась абсолютно объективным фактом: «А вот именно в этом вопросе меня мама и не доколотила».
Часть 2. Ее величество
Тогда же, когда она была Миникой, ее значимость в семейной иерархии была главенствующей. Конечно, вины девочки в этом не было. Эта заслуга энергетически-кипучей бабушки Клавы, любовь которой к первой внучке бурно клокотала и выплескивалась за берега разумности. Поэтому все прихоти Миники, в то время, воспринимались бабушкой как закон. А те, кто выступал и пытался бороться (родители, конечно) против этих « святых законов», подвергались страшному уничижению, объявлялись предателями «родного дитя», так как, по выражению Клавы, «ради своего ребенка, они не могут даже лишний раз зад оторвать».
Естественно, что в светловолосой головке, с легкими, нежными кудряшками, жила мысль, что родители – это недобросовестные подданные «ее величества Миники». Поэтому, обращаясь к ним (чаще всего требовательно-капризным тоном) она называла их ни мама и папа, а «ну Волё-ё -ё-ё-дя», или «ну Лали-и-и-ся». А однажды, проснувшись и не вылезая из постели, еще с закрытыми глазами, монархически заявила: «Мамку мине… » и, после длительной, почти мхатовской паузы, добавила - «…Лалиску». Кстати, отход ко сну «королевны» доставался домашним очень нелегко.
Часть 3. Ужасы укачивания
Укачивание собственной персоны Миника превращала в особую, изощренную пытку родственников, главным образом мамы. Папа - хитрый, он нашел способ избежать этой процедуры почти сразу, после прибытия дочки из роддома. Тогда простывшую и затемпературившую маму на семейном совете было решено изолировать и не допускать к телу «ее величества», дабы оградить от заболевания. Вопросы ухода за ребенком, в том числе и укачивание, почетно доверили папе. Вначале он стойко справлялся с оказанной ему честью. Поил, менял пеленки, мыл, развлекал, как мог. Но вечером, на этапе укачивания дитяти «Волёдя» позорно «сломался». Его психика, еще мало знакомая с железобетонной твердостью характера родной доченьки, не выдержала ее упёртости. После часового мычания (отдаленно напоминающего человеческие звуки и где-то даже, может быть, первобытно примитивную мелодию) и усердного раскачивания кроватки, он сдался. Подхватив ребенка на руки со словами: «Ты у меня сейчас ремешка получишь» папа, может быть, в тот момент и мог бы применить запрещенный, антипедагогический прием воспитания. Но спасительница-бабушка, каким-то чудом, за полсекунды материализовалась у кроватки, и «Волёдя», тут же, не менее чем на 3 года, получил мораторий на допуск к телу властвующей особы.
Так, почетная обязанность укладывать спать «королевишну» оказалась закрепленной только за мамой и бабушкой. Надо сказать, что и бабушка редко справлялась с этой высокой честью. Эта женщина просто физически не могла быть мягкой, спокойной и нежной бабушкой. Ее жизненное предназначение и кредо – это движение вперед, причем, с большой скоростью. Клава и тихие, убаюкивающие детские колыбельные совершенно несовместимые понятия. Поэтому каждый раз, когда она укачивала ребенка, из спальни доносилось Клавино пение в ритме русских народных танцев, типа камаринской или топотухи. Под эти мелодии, любому человеку, меньше всего хотелось бы заснуть. А скорее, возникало желание энергично вскочить с постели и с залихватским «И-и-и-их!» начать бодро и весело отбивать каблуками под затейливую матерную частушку. Клавин сын, дядя Миники, так и характеризовал этот процесс бабушкиного укачивания: «Ну, все, понеслась в плясовую».
Вот почему маме доставалась единоличная борьба с сопротивляющейся против сна дочкой.
  Для этого нужно было одновременно выполнять несколько действий. Во-первых, Минику надо было нести на одной руке и второй слабо почесывать ее локтевой сгиб, с характерными признаками аллергии. Любая мамина попытка сесть или перестать расчесывать ручку, тут же на корню пресекалась командным окриком: «Тань!» или «Сесы!». Во-вторых, при этом надо было, не переставая, петь разные песенки. Для этого у мамы, в той же руке, на которой лежала Миника, был зажат сборник советских песен миниатюрного формата. Не дай Бог, если песенки прекращались или затихали. Тут же раздавался резкий приказ: «Пой!» или «Сино пой!», что в переводе означало: «Сильно пой». Процедура эта длилась не менее часа, а то и больше. Но, зато, когда все-таки Миника засыпала, домашние получали такие редкие, но такие сладко драгоценные минуты отдыха. Потому что вся жизнь в этом доме была подчинена только одному: созданию монарших условий жизни Миники. Надо ли говорить, кто был инициатором этого режима.
Часть 4. «Копать!»
Миника, как и многие дети, была болезненным ребенком. В то время ее любимейшим занятием была прогулка в песочницу, где она увлеченно копала и сооружала из песка куличи. Поэтому «гулять» и «копать» для нее это были слова – синонимы. Каждый раз, когда Миника вспоминала об этом увлекательном занятии, она, собственным волеизъявлением, брала ведерко с лопаткой и, приговаривая, «копать» шла к входной двери. Отвлечь ее, и увести из прихожей, было практически невозможно.
Вот как-то папе, все-таки, несмотря ни на что, доверили сопроводить Минику в песочницу. И в очередной раз он не справился с почетным заданием. Ровно через 15 минут Волёдя вернулся с сопротивляющейся Миникой на руках и, весьма неучтиво поставив ее на пол, констатировал: «Она не умеет себя вести». Но бабушка тут же отбила претензию: «А что ж ты не научил ее хорошим манерам?!». У Клавы, глядя на обсыпанного с ног до головы песком папу, возникло подозрение, что он не позволил, «родному-то ребенку!», соорудить из себя большой кулич. И, поэтому, особо не заморачиваясь, Волёдя решил увильнуть от этого, непосильного для его слабой нервной системы, мероприятия. Да-а-а, ему надо было поучиться у бабушки служению внучки.
Как-то, заболевшая в очередной раз внучка, пылая от температуры, схватила ведерко с лопаткой и оказалась у входной двери. И тут началась душераздирающая сцена, описать которую не хватит слов. Клава этого ужаса видеть не могла. Схватив пустые ведра, она выскользнула на улицу и вернулась уже с заполненными песком. Последовала срочная уборка ковров с пола. А прямо под хрустальной люстрой, у подножия вальяжных кресел, обитых благородным велюром, в несколько слоев были постелены клеенки, полиэтиленовые скатерти и прочие полозащитные материалы. На это наслоение были высыпаны ведра влажного песка. И это у Клавы, известной всему миру супер стерильностью и чистоплотностью, прямо посредине квартиры! Тот, кто не знаком с этими достоинствами Клавы, вряд ли может оценить в полной мере высоту ее жертвенности. А чего только не сделаешь, ради любимого дитяти!
Часть 5. Свержение с трона
Но в среде домашних, все-таки существовала оппозиция, недовольная «царствующим режимом». И как всякую оппозицию, ее поддерживали представители внешнего мира. Таким представителем был, уже упоминаемый здесь, дядя Миники. Он резко негативно относился к методам воспитания, которые использовала бабушка. «Королевишну» же, вполне устраивала обстановка в подчиненном ей обществе, и на недовольных она мало обращала внимание. К примеру, исторический факт. Клава, держа на коленях внучку и целуя Минику, приговаривает: «Моя-то миленькая, красавица моя…». Тут поток елея прерывается недовольным высказыванием дяди: «Ты её всё облизываешь, сколько можно уже...». Их «величество», не удостоив презренного оппозиционера даже взглядом, снисходительно поощряет: «Ну, бабушка, продолжай, продолжай…. Миленькая, красавица… давай дальше».
Но шло время, и близился час расплаты и свержения с трона властвующей особы, потому что и у преданной бабушки терпение было на исходе. Выехав к родным на отдых на Кавказ, и, оставшись один на один с Миникой, Клаве пришлось в полной мере вкусить все прелести плодов своего воспитания, посеянных ею в свою «миленьку».
Да и родственники, познакомившись с Миникой, были весьма, мягко говоря, огорошены ее монархическими замашками, взлелеянные Клавой. Так, к севшим за стол взрослым, детки обычно, не задумываясь, вскарабкиваются  на руки. Но только не их высочество. Миника, в этом случае, подходила и с подчеркнутым уважением к собственной особе, задавала Клаве вопрос: «Бабушка, хочешь меня?».
А как-то, внучка затребовала на даче у родственников на обед любимых макарончиков. Клава их сварила, но Миника заявила, что это «не такие макарончики!» и пренебрежительно,по королевски, смахнула тарелку с макаронами со стола. Любимая бабушка для любимой внучки пошла искать по соседям другие макаронные изделия (дело происходило все-таки за городом, в маленьком садоводстве). Нашла, сварила и получила тот же результат: макароны на полу, тарелка разбита, а Миника всем своим видом выказывает презрительное недовольство бабушкой. И тут ЭТО и случилось! Бабушка, которая так боролась с невыдержанными родителями, применявшими к своей дочке категорически запрещенный воспитательный прием, собственными руками сделала тоже самое со своей внучкой, причем с большим удовольствием. Результат был потрясающий! Из, извините за выражение, говнистой «королевишны» Миники, тут же вылупился прекрасно послушный ребенок. Который, конечно, вначале порыдал от удивления, потом тут же после рева уснул и, проснувшись, съел макарончики, даже не посмотрев, какие они.
Часть 6. Заключительная. Конец Миники
Встречая Минику с бабушкой с Кавказа, закаленные в борьбе с ней родители были готовы к любым ее требованиям. Поэтому, когда в электричке она заявила: «Хочу писить», папа с мамой быстренько устроили это в переходе между вагонами (тогда в электричках не было туалета). На требование «хочу кушать», мама там же, в вагоне электрички, быстренько метнула скатерть самобранку с любимыми Миникой блюдами. Но, когда родители услышали еще и «хочу какать», то растерялись, так как это устроить было очень не просто. И тут Миника, увидев их лица, произнесла заключительную фразу своего царствования: «Мама, папа, да скажите вы мне – НЕ МУДРИ!». И родители поняли, что эпоха Миники прошла, теперь у них дочка Мариночка и перед ними открываются новые горизонты родительско-детских проблем и занимательные пути их решения.