Издалека, церковь Успения Богородицы в болгарском городке Царево более всего напоминает огромный, сложенный из дикого камня сенной сарай. Зато внутри она оказывается неожиданно уютной, скромной церковкой со сводчатым дощатым потолком и белёными стенами, вдоль которых выставлены самодельные иконы с вышитыми по ткани, вырезанными из дерева, выложенными кусочками проволоки и Бог знает как ещё изображенными ликами святых. Выставка народного творчества, а не верковь.
Немолодой, коротко стриженый мужчина сидел на откидном деревянном стуле и с любопытством разглядывал непривычные интерьеры. В какой-то момент он достал телефон и хотел-было сделать пару снимков на память, но из-за прилавка с разнообразным церковно-сувенирным товаром на него властно шикнула златозубая, крашеная хной служка: -Не разрЕшено!
Мужчина пожал недоумённо плечами и убрал телефон. Запрет этот показался ему странным и даже обидным, ведь сидящая неподалёку парочка смазливых немчиков щёлкала своими "зеркалками" во все стороны, но это служку совершенно не беспокоило. С улицы донёсся невнятный шум и в дверях появился неопрятный, бородатый мужик в коротковатой рясе и резиновых сланцах на босу ногу. Буркнул что-то служке, оглядел из-подлобья присутствующих и прошлёпал в алтарь. Буднично, как в курятник. Слушать службу на болгарском языке, ради чего, собственно, мужчина и просидел здесь всё утро, решительно расхотелось. Он поднялся и почему-то пригнувшись, как в кинотеатре, направился к выходу. В пороге небрежно перекрестился и шагнул на улицу, под мелкую, летящую по ветру противную морось. Огляделся там, поёжился зябко и пошел вдоль стены к нависающей над морем оконечности мыса, на котором стоит церковь.
Ветер там был ещё резче, а морось ещё противнее, но рапахнувшаяся на три четверти горизонта панорама штормящего моря заворожила. Мужчина облокотился на металлический поручень ограждения и забыв про непогоду переводил взгляд слева, то шумящих где-то в невидимой дали пляжей Солнечного Берега, направо к притаившейся неподалёку в тумане Турции. Море, несмотря на шторм, было испещрено силуэтами разнокалиберных рыбацких лодок. В начале осени здесь подходит к берегу и начинает хорошо ловиться очаровательная, похожая на скумбрию рыбка, и всё местное население, от мала до велика, выходит на её заготовку. Возникло странное ощущение похожести, ведь в былые времена, у мужчины дома, в Нечерноземье, в эту же пору, все люди так же массово отправлядись, только не в море, конечно, а в лес, за опятами. Черепичные кровли Царево за спиной тоже чего-то смутно напоминали, да и вообще всё здесь, на этом мысу казалось удивительно знакомым. И шумящее море и лодки и терракота крыш.
Сильно захотелось курить. Мужчина глянул на неодобрительные, угрюмые валуны церковной стены, секунду подумал и полез в карман за пачкой домашней ещё "Золотой Явы". Чиркнул зажигалкой и задымил, пряча сигарету по-мужицки в кулак. Настроение, бывшее с утра благодушно-приподнятым испортилось. Стойкое, невесть откуда взявшееся ощущение дежа-вю раздражало. Окружающие пейзажи сделались причиной смутного, непонятного беспокойства. Нужно было просто развернуться и уйти, забыть про весь этот странный морок, но одна интересная деталь привлекла внимание мужчины и заставила его задержаться. В километре, примерно, справа, закрывая собою вид на городок Ахтополь, разрубал набегающие волны острый мыс , несущий на себе высокую, округлую скалу. Тучи в этот миг проредились, дав возможность солнцу её подсветить, выделить на фоне серого, мглистого неба, да подсветить так удачно, что мужчина принял эту скалу за величественный, выдвинувшийся из пелены тумана корабль. Бьющийся внизу прибой стал пенным буруном под форштевнем, а камни, бездушные мёртвые камни превратились в живые, полные ветра крылья парусов.
Впрочем, мужчина знал возможности своего воображения и потому увиденному совершенно не удивился. Он двумя затяжками прикончил сигарету, переложил окурок на ноготь среднего пальца и щелчком отправил его в бьющуюся внизу тёмно-бирюзовую хлябь. Усмехнулся, глядя на дорисованный его фантазией корабль и совсем уже собрался уходить. Но в этот миг в атмосфере произошло чудо. Кто-то назовёт его рефракцией, но зачем усложнять, ведь чудо и проще и понятнее. Пробивавшийся сквозь тучи луч фантастически правильно преломился и залил всю громаду жёлто-бурых каменных парусов восхитительным алым цветом! Мужчина не просто остолбенел, он забыл дышать. Впился руками в холодное железо поручня и бессмысленно мигал широко распахнутыми, увлажнившимися глазами.
Через несколько секунд чудо закончилось. Растворился с туманом корабль, стих ветер, унялся дождь.И вместе с ними исчезла, будто вышла куда-то Болгария. А её место заняла дивная, суровая страна, та самая, в которой мужчина провёл всё своё детство. В ней не было Солнечного Берега, а был Гель-Гью, не было Царево, а была Каперна, был Лисс и конечно же Зурбаган, город дряхлых лодочников и солнечных отсветов, город, который никто никогда не видел, но наверняка каждый, хотя бы раз в жизни произносил, пробовал на вкус его имя, смаковал, будто мякоть диковинного заморского фрукта. И ведь что удивительно, придумал эту страну писатель столь же великий, сколь одновременно и слабый. У кого из классиков на каждой странице можно встретить ляпы вроде: "стоял куря" или "окружённый высокими рвами". Кто ещё мог себе позволить шедевральную беззатейность рассказа "Четырнадцать футов"? Только Грин. Александр Степанович Гриневский. Мастер, создавший самый яркий, самый живой и убедительный образ мечты. Не какая-то вонючая синяя птица, за которой ещё гоняться надо, а прекрасный корабль под алыми парусами, который обязательно войдёт однажды в твою жизнь. Нужно только крепко верить и уметь терпеливо ждать. Так, как умел этот коротко стриженый, немолодой, но и не старый ещё мужчина.
Сорок лет после детства искал он эту страну. От Певека до Батуми. Всматривался во все попадавшиеся на пути города, искал похожие очертанья берегов и до рези в ушах вслушивался в десятки прибоев, пытаясь разобрать в них ту волшебную, напетую Грином мелодию. А когда уж устал искать и почти решил что страны этой вовсе нет, она явилась к нему сама, в этом пыльном, задрипанном углу Евросоюза, куда он приехал по случайно купленной, "горящей" путёвке. Явилась, и как Молли из "Золотой цепи" сказала: -Это я, милый! Я пришла, как обещала! Не грустите теперь!
Мужчина выпрямился, расправил плечи и вздохнул полной грудью, будто желая забрать с собой весь этот ставший вдруг тёплым и пряным воздух. Взглянул на бьющие в камни волны, повернулся и побрёл к своему отелю. Он именно брёл. Медленно и ровно, стараясь не расплескать переполнившую душу радость. Не выпустить из-под сердца сладкую ломоту внезапного, нежданного счастья. Он брёл расслабленный и безвольный настолько, что все его простые, безгрешные мысли плавали у него на лице, как картинки в синематографе и любой встречный, русский он или болгарин, без всякого перевода мог эти мысли читать:
...как это я до сих пор в Старом Крыму не был?... говорят, с Его могилы море видно... обязательно посмотрю... поеду и посмотрю... весной... перед сезоном... помяну там... да и ему поставлю рюмочку... ракии!.. гроздовой... здесь пару бутылок куплю, в гараже припрячю, а весной возьму... не вино Артура Грея конечно, но, всяко лучше водки будет!.. Степанычу она тоочно понравится...