Всю свою сознательную жизнь я пытаюсь избавляться от ненужных вещей и от того, что не пригодилось в течение года. Говорят, хорошая привычка - "чистить" свой гардероб раз в год. Не носишь - отдай нуждающемуся, если жалко просто выбросить. Колотую посуду, кухонную утварь, которой не пользуешься, изрядно поношенную обувь, оставленную на авось пригодится в тёмном углу шкафа - всё это без малейшей жалости мной выбрасывается. Но вот в родительском доме есть предметы, от которых никто не посмеет избавиться, потому что они хранят в себе частичку той далёкой эпохи, когда конфеты не были сильно сладкими, когда тридцатилетних на вид прохожих мы смело называли тётями и дядями, когда мама и папа были молодыми.
В детстве у каждого из члена нашей семьи имелась любимая кружка. Не дай бог брат нальёт чай в мою! Всё - война! Даже если она была надколота, чай хлебался из неё с ещё большим наслаждением. Она не выбрасывалась до тех пор, пока сквозь трещину не начинал сочиться чай. Или ручка оставалась в руке, а кружка с чаем мозайкой разлеталась по полу. Тогда да, приходилось выбирать другую любимицу, ещё долго потом ностальгируя о той, что была несколько лет подряд на страже охваченной жажды.
Обожаемая мной сковорода с клетчатым дном, видавшая виды и пережившая многое, умела делать блины дырчатыми. На современной блиннице у меня не выходят ажурные блины - парадокс. В детстве, помню, у мамы было много сковородок. Старых, чугунных, очень хороших! Папа как-то решил их почистить от нагара и кинул в раскалённые угли топившейся печи. А когда пришло время вытаскивать, он пошурудил кочергой угли и, словно нашкодивший кот, молча глянул на маму. Мама вроде бы всё сразу поняла, но сделала недоумённый взгляд. Папа, кажется, и сказать серьёзно хотел о проблеме, да только предательский смех лез наружу и выдавал его оплошность. Достал он в итоге оттуда пару комочков некогда бывших сковородками.
- Хорошо хоть большие не бросил, так бы картошку в кастрюле жарили! - смеялась мама, когда отошла от потери.
- Ндааа, не чугууууунные были... - почёсывая затылок как-то смешно произносил папа. - Надо это перекурить! - и снова открывал печку, шурудил опять кочергой, будто до сих пор пытался там что-то отыскать.
Приезжая в деревню, в свой родной дом, я часто разглядываю нашу библиотеку. Беру старый, потрепанный томик Гоголя и бегло прохожу по до боли знакомым строкам "Вечеров на хуторе близ Диканьки". Я обожала Гоголя и до сих пор люблю. Все его произведения, что имелись у нас в доме, зачитала в детстве "до дыр". Маленькие зелёные книжечки, многие вспомнят их, наверняка почти у всех они были. Жёлтые страницы, до того сухие и хрупкие, ещё больше напоминали о преклонном возрасте этих книг, которые пестрой толпой ютились рядом с Пушкиным, Анн и Серж Голоном, Пикулем, сказками народов севера, книгами по садоводству, народной медицине и ещё с бесчисленным множеством этой многобуквенной братии разных цветов и размеров. Почти в каждой из книг были пометки карандашом и обязательно гербарий - листик клевера, рябины или фиалка, незабудка. Со временем они стали коричневыми и не сохранили своих природных оттенков, а жаль.
Все эти вещи вне времени и не перестанут быть важными! Они вроде бы и не нужны уже, мало того, с каждым годом их меньше и меньше и это, наверное, правильно - мама ведь тоже каждый год проводит тотальную чистку. Что-то сразу прямиком отправляется в мусорный мешок, а что-то всё же жалеется и пока стоит либо на своём месте, либо нашло укромный уголок, невидимый глазу, чтобы лишний раз "не мылить" взор.
Всё в деревне сейчас другое. Это хорошо и правильно. Переступая порог дома, по приезду мы идём мыть руки под краном, которого раньше в помине не было, мало того, в нашем детстве удобства в доме для мамы казались роскошью и несбыточной мечтой. Как оказалось совсем даже осуществимой, но не в том далёком и трудном для нас времени, а значительно позже. Старый туалетный домик в гости принимает теперь лишь папу. Домик вроде бы не в обиде на нас.
В момент приезда в доме очень вкусно пахнет жареной картошкой. Сковорода уже стоит на плите и ждёт нас. Та самая сковорода с клетчатым дном, только вот пластмассовая ручка наполовину обломана, но ведь это никак не влияет на вкус приготовленного. Мама обязательно перетирает на пять раз вилки и раздаёт каждому - такая у неё привычка.
- А это твоя вилка. - протягивает она мне мою личную вилку с белой ручкой. Такая вилка осталась в доме в единственном экземпляре и все в курсе, что я её люблю. Приятно, что её не выбрасывают, что любят угодить, сказав: "Держи СВОЮ вилку". И мне приятно угодить, налив маме чай в ЕЁ кружку. В этих мелочах и воспоминаниях, в этих необычных и обычных поступках, нужных старых вещах кроется самое главное понимание, которое без слов ощущается, которое взглядом передаётся, малейшим движением. Семья, прожившая бок о бок друг с другом, воссоединилась спустя долгий, а может и короткий, промежуток времени - дети приехали в дом, рядом бегают внуки и наполняют новым смыслом все старые предметы, вдыхают жизнь в этот тихий уклад.
После вкусного обеда наши бабушка и дедушка по обыкновению уединятся с внуками, а я уличу момент и выйду оглядеть каждый кусочек знакомой с детства территории. И пусть у меня сейчас другой дом, но фразу "Мам, мы едем домой", мама сразу поймёт. Эта фраза всегда будет наполнена бОльшим смыслом, потому что дом, в обширном понимании - это там, где моя вилка, книга, подушка, где мама и папа, где я всегда для них маленькая. Дом там, где я когда-то прятала цветочек в книжку и забывала об этом, а через год с интересом разглядывала разноцветные Анютины глазки, которым через 20 лет предстояло стать коричневыми. Со временем все мы потеряем цвет, главное, чтобы свет оставался. Пусть будет именно так!