Истинный, настоящий, форменный скупердяй

               

Ещё  в  садике  влюбившись  в  очень  красивую,  пышноволосую,  светловолосую  яркую  блондинку  Оленьку  Богатову,  он  с  тех  самых  пор  потерял  душевный  покой  и  на  всю  свою  оставшуюся.  Да.  С  того  времени  влекло  его  только  лишь  к  ним,  к  девочкам  и  девушкам  с  огромной  копной  волос  на  голове.  А  все  остальное  в  них  для  него  уже,  вроде  бы,  не  имело  особого  значения.  К  примеру,  какое  там  у  нее  лицо?  Фигура?  И  прочее,  и  тому  подобное.
 
Словом,  на  эти  мелочи  ему  было  откровенно  наплевать,  потому  что  его  идеал  остался  в  том  садике,  в  его  мечте,  в  облике  головки  писаной  красавицы  Оленьки.  Да,  чтобы  светлая  грива  на  голове  прекрасного  пола  была  бы  как  можно  массивнее, а  волосы  должны  быть  непременно  густоты  бразильских  джунглей,  и  кудрявость  их  ни  в  коем  случае не  исключалась,  а  очень  даже  приветствовалась.
 
В  конечном  итоге,  поэтому  и  женился  он  на  этом  идеале,    радужной  мечте  своего  детства,  вообще  проигнорировав  и  ее  излишне  высокий  рост,  сравнительно  с  его  высотным  уровнем  превысивший  аж  на  целых  семь  сантиметров.  А  еще  он  попросту  махнул  рукой  и  на   ее  крайнюю  худобу,  зато  связав  судьбу  дальнейшую  с  необычайно  пышноволосой,  с  золотыми  кудрявыми  локонами,  яркой  блондинкой  и  умницей  Лизонькой  Шмидт.
 
И  он,  между  прочим,  целых  десять  лет  не  мог  налюбоваться  ею,  золотоволосой  избранницей,  буквально  сдувая  с  волос  ее  мельчайшие  пылинки.  Но,  как  говорят,  всему  приходит  конец… И  вот  однажды  пробил-таки  тот  никому  неведомый  роковой  час,  с  ног  на  голову  перевернувший  жизнь  любящих  супругов.  А  всему  виной  идея.  И  не  было  предела  удивлению  напуганной  до  полусмерти  супруги  от  внезапно  появившегося  необычайно  странного,  совершенно  непонятного  ей,  желания  мужа.
 
Да-да.  Когда  он,  ее  любимый  супруг  вдруг  начал  с  жаром    просить,  а  затем   прямо  на  коленях  принялся  умолять  дорогую  женушку  немедленно  изменить  свою  внешность.  И  хорошо  еще,  повезло  жене,  что  просьба  мужа  касалась  лишь  волосистой  части  ее  головы,  а  не  излишнего роста и худобы… Но  все  равно  уж  слишком  чудной,  прямо-таки  поистине  шизофренической,  показалась  ей  просьба  супруга  и  в  самом  деле.
 
Родной  человек  ее,  муж,  на  полном  серьезе  предложил  ей  остричь  густые,  шикарные,  светлые,  вьющиеся,  пряди  волос … накоротко,  «под  мальчишку»!  Вначале  крайне  возмущенная  Лизонька,  конечно  же,  в  категоричной  форме,  было,  кратно  отказалась  расстаться  со  своей  гордостью -  роскошными  от  природы  золотистыми  кудрями,  попросив  у  мужа  подробнейших  объяснений.

 Мол,  это  в  честь  чего  же  она  должна  добровольно  подчиниться  его самой  настоящей  болезненной  прихоти?!  Вот  взять  и  совершить  этакое  издевательское  уродство  над  собой,  родимой?!  Да,  он,  муж  ее,  хотя  бы  примерно  представляет,  на  кого  она  тогда  похожа  будет?!

Мол,  допустим,  если  бы  она  хоть  на  личико  симпатичной  была,  или  фигурой  стройной  была  бы  как  балерина?  И  если  бы  роста  она  не  была  бы  слишком  высокого,  и  худобы  бы  не  было – тогда  еще  можно  было  бы  и  подумать  о  подобной  короткой  прическе?  Так,  все  же  за  что  родной  муж  собирается  наказать  ее?

Ведь,  если  сознаться  честно  перед  собой,  да  это  муж  ее  и  сам  прекрасно  понимает, ее  изумительные  роскошные  волосы - это  и  есть  одна-единственная  имеющаяся  у  нее  гордость,  чем  она  может  хоть  чуток  блеснуть.  И  пускай  «вильнуть»  ей  особо  нечем,  но  вот  качнуть  ими – она  может  эффектно  и  запросто! А  он,  ее  любимый,  собирается  за  что-то  лишить  ее  даже  и  этого?!  Неужели  ревность?  Пусть  объяснит,  за  что  же  он  её  так-то,  а?!

Разумеется, вначале  они  впервые  жутко  поссорились,  но  супруг  был    непреклонен,  и  эта  их  распря  чуть  ли  не  довела их  до  развода.  А  странную  просьбу  муж  попросту  пояснял … нежданно-негаданно  появившейся,  и  даже  самому  себе  непонятной,  резкой  сменой  его  былой  мечты  детства.  Да-да!  Того  самого  идеала!  Впрочем,  и  она  ведь  помнит  о  нем: о  строгой   обязательности  присутствия  на  голове  его  будущей  супруги  «густой  копны  волос».
 
Но  у  него  почему-то  внезапно  вот  взяло  и  исчезло  то  «чувство  прекрасного».  Да-да.    Испарилось  оно. И  в  связи  с  этим,  естественно,  поменялись  и  его  духовные  ценности,  и  с наступившим  казусом  он  поделать  ничего  не  может,  ибо  пробовал  не  единожды.  Только  долго  молчал.
 
Ну,  вот  перестала  ему  прическа  её  громадная  нравиться  и  все  тут.  Не  осталось  ничего  от  почти  тридцатилетней  любви  к  боготворимой  им  некогда  «пышной  копне  волос».  И  ведь  не  только  на  одной  ее  голове,  но  и  вообще  всего  прекрасного  женского  пола.  Хоть  убей  его!  И  тут  муж  ее,  продолжая  стоять    на  коленях,  искренне,  с  необыкновенной  горячностью  добавил,  чтобы  жена  ни  в  коем  случае  не  беспокоилась,  и  не  переживала,  думая  об  охлаждении  его  к  ней.  Ну,  что  будто  бы  он  разлюбил  ее.  Совсем  нет!

Чувства  его  к  ней  совершенно  не  изменились,  он  также  любит  и  уважает  и  ее,  и  детей,  но  он  еще  раз,  коленопреклоненно,  умоляет любимую  супругу  сменить прическу,  сделав  её,  насколько  это  возможно, короче. Мол,  вот  еще  из-за  чего  просит  он  сделать  короткую  прическу: кроме  «смены  у  него  чувства  прекрасного»,  он,  супруг  ее  венчанный,  желает,  к  тому  же,  постоянно видеть  свою  любимую  жену ... как  можно  более  молодой!  А  поэтому-то  пусть  будет  она  теперь  всегда  с  короткой  мальчишеской  прической.  Ведь  она  же  обязательно  будет  молодить  ее!
 
Таким  образом,  он  все-таки  убедил  ее,  а,  значит,  и  победил.  И  верная,  послушная  ему  во  всем,  рослая,  худющая,  супруга  Лизонька,  с  этой  несуразной  короткой  стрижкой, как  некая  дура  набитая,  пытаясь  не  обращать  внимания  на  еле  сдерживаемый  коллегами,  знакомыми,  детьми,  смех,  тем  паче  всё-всё  выдержала, пойдя навстречу  просьбе мужа  любимого.
 
Но  Лиза  успокаивала  себя.  Мол,  для  чего  она  сие  сделала?  А  ради  обыкновенной  любви!  И  вовсе  не  в  угоду  какому-то  там  дяде  чужому,  а   мужу  своему.  И  ради  сохранения  любви  и  брака - тоже.  И  Елизавета  Аркадьевна,  стиснув  зубы,  терпела.  Она  стойко,  мужественно  проходила  с  этой  ведь  и   вправду  уморительно  смешной,  коротенькой  прической  «под  мальчишку»  долго.  Вплоть … аж  до  90  преклонных  лет…

И  она  все  прекрасно  помнит,  как  откровенно,  уже  не  скрывая,  особенно  потешаться  над  ней  стали  после  её  пятидесяти  годочков.  Наверное,  читателя интересует,  отчего  и  почему давились  от  смеха,  и  хихикали  люди,  глядя  ей  вослед,  а  иногда  и  прямо  в  глаза?  А  потому,  что  народ,  взирающий  на столь  коротенькую  мальчишескую  прическу  в  ее  возрасте,  попросту  принимал  ее  за  обыкновенную старую дуру, старающуюся  с  помощью  уродующей  короткой  прически  казаться  более  молоденькой  и  привлекательной…

Но  ведь  со  стороны-то,  как  говорится,  видней.  И  в  её  отнюдь  не  девичьем  уже  возрасте  за  50  с  нелепой  стрижкой  «под  мальчишку»,  она  самым  настоящим  чучелом  огородным  смотрелась  при  ее  столь  высоком  росте  и  худобе.  Одним  словом,  выглядела  она  теперь  всегда
очень  даже ... уморительно смешной.

А  уже  откровенно  комично  смотрелась  Елизавета  Аркадьевна  со  своей  потешной,  коротенькой  прической,  еще  через  пару  десятков  лет.  То  есть,  по  достижении  восьмидесяти.  Ибо  от  немалого  уже  возраста  сквозь  редкие  волосики  явственно  проглядывала  кожа  черепа,  цветом  своим,  естественно,  соответствующая  немалым  годам.  А  вот  на  затылке  волос  было  и  совсем  чуть-чуть.  Так.  Кое-где.  Почти  что  натуральная  мужская  лысина,  да  и  только…

Но,  тем  не  менее,  она,  по-прежнему  боготворя  мужа,  все  насмешки,  продолжавшиеся  шесть  десятков  лет,  стойко  вынесла  и  перемогла.  И  с  этой  идиотской  короткой  прической  Елизавета  Аркадьевна,  во  всем  послушная  мужу,  продолжала  упорствовать  и  «молодиться,  кося  под  девочку» … аж  до  девяноста  годиков!  Да-да.  Вплоть  до  момента,  когда  вдруг  очень  серьёзно  заболел  супруг.
 
И  лишь  «благодаря»  возникшей  хворобе,  наконец-то,  и  выяснилась  истинная  причина  той  давней,  шесть  десятков  лет  тому  назад  появившейся  весьма  странной  прихоти  хозяина  дома,  об  обязательном  изменении  пышноволосой  златокудрой  супругой  её  изумительной  прически… Да.  И  только  теперь  стало  достоверно  известно,  с  какой  целью  упросил  ее  «благодетель  муж»  произвести  самую  настоящую  расправу  над  некогда  чудными  волосами! 
       
И хотя неизбывная печаль Елизаветы Аркадьевны, столь запоздало проинформированной  приболевшим  муженьком,  была  беспредельна, но  все  равно  в  создавшейся  ситуации  она прекрасно  понимала  самое  основное.  Ведь,  несмотря  ни  на  какие  ее  огорчения,  из  ее  жизни  собирался  «уйти» и, вполне возможно, навсегда, самый дорогой человек в мире… От  преподнесенной  вести  она,  конечно,  попросту  совершенно  обалдела.
 
А  потому  что  та  давняя  настоятельная  просьба  мужа  о  максимальном  укорочении  ею  чересчур  длинных  волос  с  переходом  на  прическу  «под  мальчишку», все  равно  даже  и  сейчас  казалась  Елизавете  Аркадьевне  бредом  той  самой  сивой  кобылы,  и  блажью  окончательно  чокнувшегося  на  расчетливости  и  бережливости  ее  благоверного  муженька-экономиста.
 
Нет-нет!  Даже  не  так.  Слишком  скромно  сказано.  Жена  поразилась  той  шизофренически  бесцеремонной  просьбе-мольбе  мужа, произнесенной  им  много  лет  назад  стоя  на  коленях,  изумившая  ее,  помнится,  до  основания.  Но  вот  сегодняшнее,  теперь  уже  честное  признание  мужа,  которое,  правда,  снова  шокировало  отнюдь  не  молодую  супругу,  и  чуть,  было,  не  довело  ее  до  инсульта,  ведь  ни  в  какое  сравнение  не  шло  даже  с  «той»  его  просьбой.  Да,  лучше  и  вовек  бы  не  слышать  ей  этого  его  последнего,  по  сути  дела, психически  ненормального  признания  на  исходе  их  жизни!

Вот  нет  бы,  промолчать  дураку  старому,  коли  уж  все  один  хрен  давным-давно  уже  свершилось!  Ну,  кому  нужна  была  эта  его  запоздалая  исповедь?! И  теперь  ей,  жене  его,  что?  Вешаться  после  слов,  ею  услышанных?  Да-да!  Ибо  от  вновь  полученной и сногсшибательной покаянной  речи возлежавшего больного  мужа,  у  совсем  «убитой»  его  словами  Елизаветы Аркадьевны, (впрочем,  шокированной  теперь  уже повторно,  как  и  тогда,  в  30  лет!),  оставшиеся  волосики  ее,  не  спрашивая  разрешения  самой  хозяйки,  зашевелились  сами  собой,  попытавшись  все,  как  один,  восстать  на  дыбы!

А  все  потому,  что сообщенная  весть  была,  вне  всякого  сомнения,  и  в  действительности  потрясающей  и  ошеломила  ее  снова,  так  же,  как  и  много  лет  назад,  в  один  миг  на  время  аж  припечатав  её  к  полу.  Да.    Уж  что-что,  а  удивлять  ее  муженек  родненький  еще  как  умел… Ведь  надо  же  было  ее  венчанному  додуматься  и  учудить подобное?! И  еще  хорошо,  что  хоть  исповедь  свою  супруг  начал  издалека,  так  сказать,  с  подходом.  Видно,  жалея  ее.  И  поведал,  хитрец  этакий,  не  сразу,  не  прямым  «ударом  в  лоб»,   а  начав  с  благодарности  в  адрес  «любимой  жены».
 
Он,  муж  ее,  этот  лукавый  дипломат  и  ярый  экономист, вдруг  с  признательностью  вспомнил  о  первых  годах  их  совместной  жизни,  когда  она  целых  пять  полных  лет,  упираясь  рогом,  буквально  пахала  на  трех  работах.  И  ведь  все  это  ради  чего?  А  для  учебы  его,  муженька  дорогого,  на  очном  отделении  экономического  института,  дабы  одарить супруга  ставшей  во  времена  перестройки  столь  нужной  и  престижной  в  молодом  Российском   государстве  профессией.  Правда,  как  выяснилось  вот  прямо  только  что,  «весьма  пригодившейся»  экономисту  мужу  для  достижения  описываемой  невероятно  низменной  цели.
 
Муженек-то  ее  и  без  экономического  образования  прямо  от  самого   рождения  прижимист  был  до  невозможности,  так  как  по  шутейным  рассказам  свекрови,  ни  в  ясельках,  ни  в  садике,  ни  в  школе,  он  никогда  и  никому  не  давал  ничего.  А  дополнительно  натаскиваемый  в  означенном  институте  на  экономию,  расчетливость  и  бережливость  целых  пять  лет,  супруг  ее  совсем  обезумел.  Как  это? А  так  это!  Даже  и  произносить  сие  язык  не  поворачивается…

Ведь,  оказывается,  истинной-то  причиной  его  просьбы,  желания,  мольбы,  шесть  десятков  лет  назад  немедленного  перехода  жены  на  как  можно  более  «короткую  прическу»  была,  как  ни  странно  это  звучит,  «она».  Да-да,  экономия  распроклятая!
 
А  если  сказать  проще  и  выразиться   много  честнее  на  родном  русском  языке,  мужичком  ее  руководила  обыкновенная  и  всепожирающая,  не  раз  уже  упомянутая  автором  книги … жадность  Плюшкина.  И,  в  итоге,  получалась  вообще  полная  ахинея.  Как  уже  упомянуто  выше, на экономическом  факультете  пять  долгих  годиков  проучился  и  без  того  невозможно  скупой  от  роду  муженек  ее  совсем  даже  не  зря.  И  доказательство  этому  ждать  себя  долго  не  заставило…

Получается,  ведь  за   первые  десяток  лет,  прожитых  совместно  с  златокудрой Лизонькой, неимоверно  алчный  экономист-муж  ее  очень    внимательно,  и  с  не  проходящей   болью  в  душе,  все  это  время  непрестанно  наблюдал  за  постоянным  и  бессмысленным,  по  его  личному  мнению,  транжирством  любимой  женушки.  Ибо  денежные  средства  тратила  она  на  себя  совершенно  попусту.  Да.  Бессмысленно.  Нет,  дело,  тут  было  совсем  и  не  в  еде...
 
Ее  скупой  муж  денно  и  нощно  невероятно  терзался,  мучился  от  «жабы»,  и  вот  однажды  прижимистая  экономическая  душа  его  все-таки  не  выдержала.  Да-да!  Она  попросту  более  не  вынесла  столь  часто  наблюдаемой  им  очевидной  бестолковости  жены.  И  он,  еще  раз  прикинув  все  «за»  и  «против»,  хотя   и  невероятно  тяготясь  совестью,  все  соображал.  Ну,  вот  как  же  ему  поступить  с  ней,  с  бесталанной?  И  вдруг  внезапно  аж  задохнулся  от  пришедшей  оригинальной,  попросту  захватывающей,  идеи.

       
И  пока  «не  сбежала  мысль»,  он  немедленно  закрылся  в  кабинете  и  долго,  скрупулезно,  подсчитывал.  А насколько  уменьшатся  расходы  излишне  расточительной  жены,  если   взять  и  убрать  с  головы  ее,  родимой,  чересчур  большую,  откровенно  говоря,  прямо  гигантскую,  самую  настоящую  копну  тяжелых  и,  жаль, конечно,  очень  уж  красивых  золотистых  волос?
 
Да-да!  Безусловно,  волосы  бесподобные,  что  и  говорить,  очень  нравящиеся  ему,  но … нужные  ли  им  в  экономическом  плане  сейчас,  когда  в  семье  и  без  того  уже  двое  «дорогих»  детей  имеются?!  А  сие  можно  понимать  еще  вот  в  каком  смысле: ну,  кого  ей,  женушке, своими  чудо  волосами  и  прической  завлекать-то  теперь,  а?  Ведь  любящий  муж,  то  есть,  он – вот  он,  рядом,  давным-давно  «в  сетях»  у  нее  и  никуда  от  супруги  не  денется?    


Он  согласен.  В  своё  время  он,  будущий  супруг  Лизоньки,  было,  и  сам  повёлся  тогда,  с  треском  влюбившись  в  нее,  в  будущую  жену.  И,  в  основном-то,  из-за  ее  шикарных  золотых  волос!  И  она,  разумеется,  знала  об  этом  всегда.  Зато он, особенно после окончания не раз помянутого «бережливого  института»,  страдает  душой,  втихомолку  и  с  тоской  глядя  на  то … какое  непомерно  большое  количество  заграничного  и  дорогущего  шампуня  идет  на  обычную  мойку  столь  массивной  кучи  ее  чересчур  длинных  волос,  да  еще  и  вон  каких  густых?
 
И  ведь  за  один  только раз?! А, бывает, она для чего-то их аж  дважды  в  неделю  отмывает?!  А где, ну, где  смысл?!  Не  говоря  уже  о  длительной  просушке  их  таким  же  дорогостоящим  феном?  А    льющаяся  не  дешевая  вода?  Счетчики-то  деньгу  вон  как  наматывают?
 
Словом,  уму  экономиста  попросту  нерастяжимы  столь  бессмысленные  расходы...  И  лично  у  него  сердце  кровью  обливается  при  виде  совершенно  напрасного  транжирства!  Да-да!  А  чего  стоит  ежемесячная  стрижка  огромной,  самой  настоящей  «львиной,  гривы»?!  А  окраска  настолько  большой  шевелюры  отнюдь  не  копеечными,  и  совсем  не  дешевыми  иностранными  красками?!  А  лаки  там  всякие,  расчески,  бигуди  и  другого  прочего  инвентаря  для  ухода  «за  кучей»?!

Вот  сейчас  расстроенная  супруга  к  стенке  его,  больного,  приперла  безответным  вопросом.  Мол,  а  почему  это  он,  муж  ее  венчанный,  еще  тогда,  60  лет  назад,  честно,  прямо  глядя  в  глаза,  не  предложил  ей  вместе  продумать  его  бьющие  не  в  бровь,  а  прямо  в  глаз  экономические  доводы  о  настолько  значимых  для  всей  их  семьи  преимуществах  короткой  прически?
 
Ну,  почему?!  И  он  жене  ответить  попытался.  Да!  Ей-то,  мол,  легко  спрашивать!  Он,  откровенно  говоря,  несколько  раз  собирался,  но  вовремя  останавливало,  прямо  одергивало, хорошо  известное  ей  благоразумие интеллигентного, искренне любящего жену человека.  А  еще  чуток – и  совесть…

Во-первых,  ему  жаль  было  обижать  столь  боготворимую  им  жену  своей  чрезмерной  скупостью,  и  если  бы  он  осмелился  предложить  родной  супруге  скопидомскую  экономическую  сделку  «с  добровольным  укорочением  ею  прически»,  то  отношения  их, безусловно,  испортились  бы.  И,  что  вполне  возможно,  могли  бы  иметь  далеко  идущие  плачевные  последствия.  Разве  нет?  А  он  очень  любил  и  дорожил  милой Лизонькой.
 
Во-вторых,  как  же  он  мог  с  открытым  забралом  пойти  против  своего  детского  идеала?!  Да, того!  Чтобы  непременно  иметь  жену  именно  лишь  только  светловолосую,  и  строго  обязательно  с огромной,  непременно  густой,  копной  волос?!

В-третьих,  отсутствием  шикарной,  прямо-таки бросающейся  в  глаза  мужикам  прической  он  уже  точно … отрезал  жене  путь  к  измене  мужу. Само  собой  разумеется,  все  эти  долгие  шестьдесят  лет  ему  и  на  самом  деле  страшно  претила,  и  совершенно  не  нравилась  ее  потешная,  не  подходящая  «ни  к  селу,  ни  к  городу»,  уморительная  короткая  прическа  «под  мальчишку»!

Бывало,  только  мельком  глянув  на  ее  голову,  глаза  его  сами  собой  моментально  опускались  долу  от  стыда  за  «лично  им,  бессовестным  мужем,  сотворенную  потешную  прическу».  А  иногда,  (пусть  жена  простит  его),  он  даже  еле  сдерживал  смех… Но  иной  раз  он  просто ... терпеть  не  мог  ее  смешную  стрижку,  и  тогда  невольно  приходилось  находить  отдушину.
 
Он  тайком  брал  её  девичью  цветную  фотографию  с  изумительной  золотоволосой  копной  и,  крепко  закрывшись  в  ванной,  любовался  ею  наедине  аж  до  слез  горючих… Но  пусть  Лизонька  еще  раз  простит  его  и  кое-что  сама  вспомнит.  Ведь  в  свое  время  не  кто-то  другой,  а  именно  она,  жена  его,  посоветовала  и  даже  настояла  на  «важнейшей  и  умнейшей  в  мире  профессии  экономиста».  Разве  не  так  было?

А чего стоила ему сложнейшая пятилетняя  учеба, а затем и профессия соответствующая? Ей, несомненно, прекрасно известно, что любое ремесло  обязательно  накладывает  свой  отпечаток  и  на  практическую  жизнь  владеющего  им.  Особенно  настолько  хитрой  и  ответственной  профессии  экономиста.  И  поэтому  не  обошла  она  и  его,  мужа  ее  родного.  И  без  того,  как  она  знает,  весьма  прижимистого… Она  согласна?

Тем  более,  жена  должна  прекрасно  помнить: в  его  семье,  корни  которой  находятся  где-то  в  далеком  Биробиджане,  и  даже  под  самим  Иерусалимом,  любую  копейку  считать  и  беречь  он,  скупой  супруг  ее,  своими  умными,  расчетливыми  родителями,  еще  с  детства  был  строго-настрого  приучен…

И  он,  помнится,  тогда  хорошо  подумал  и  решил.  Мол,  ну,  вот  сейчас,  наконец-то,  настал  и  для  него  тот  долгожданный  момент,  когда  он  осмелится  и  честно  поведает  любимой  супруге  о  своих  кропотливых,  скрупулезных  подсчетах.  Да.  С  целью  убедить  ее  взяться  за  экономию  с  самой  себя  и  в  добровольном  порядке,  сменив  чересчур  густой  массив  волос  на  более  короткую  стрижку,  и  оставив  на  голове  минимальное  их   количество.
 
И  он,  экономист,  еще  тогда  подсчитал  в  какую,  примерно,  сумму  выльется  ее  уход  «за  гривой»  и  буквально  взялся  за  голову.  А  вот  сейчас,  на  постели,  он  от  нечего  делать  высчитал,  сколько  сэкономлено  ее  короткой  стрижкой  за  60  лет  их  совместной  жизни.  И  поэтому  заранее  просит  ее  на  всякий  случай  положить  под  язык  таблетку  валидола… Мало  ли  что?  А полностью  открыться  ей  решил  он  из-за  своей  тяжелой  болезни… Ведь  кто  знает,  чем  она  закончится?
 
Так  вот  теперь  пусть  и  она  знает,  что  ее  вынужденная  экономия  на  лишних  волосах  за  все  шесть  десятков  лет  превысила  сумму  стоимости … двух  совсем  новеньких,  прямо  с  конвейера,  германских  шестисотых  «Мерседесов»,  и  стоимости  отдельной  однокомнатной  квартиры  в  центре  самой  Москвы  Первопрестольной!
 
И  пускай  теперь  она  хотя  бы  втайне  погордится  сэкономленной  суммой! Печально,  конечно, вот  что.  И  он,  несмотря  на  свою  многолетнюю,  поистине  жидовскую  экономию  на  ее  прическе,  до  сих  пор  никак  не  поймет  одной  простой  вещи…
 
Ну,  как,  как  такое  могло  произойти?! Ведь,  несмотря  на  столь  существенную  бережливость,  расчетливость  и  экономию  на  короткой    прическе  жены,  сами  они  собственную  машину  так,  к  сожалению,  приобрести  и  не  удосужились… А  кое-как  исхитрились  накопить  всего  лишь  только  на  мотоцикл  «Урал».  Правда,  хоть  с  коляской…  Это  же  вообще  уму  нерастяжимо!  Но  куда,  куда  же,  тогда  делись  с  таким  трудом  сэкономленные  за  счет  ее  волос  денежки,  предназначенные  для  покупки  «Мерседесов»  и  квартиры  в  Первопрестольной?!!  Где  они?!!

Но  не  надо  унывать!  А  пусть  вспомнит  она,  с  какой  коляской    вместительной  их  «Урал»  был!  Правильно  же?  И  он  надеется,  она  не  забыла,  сколь  раз  они  всей  семьей  ездили  на  нем  и  за  грибами,  и  за  ягодой.  И  просто  отдохнуть.  Ну,  а почему  не  получилось  на  большее,  он  не  понимает… Устав  от  оправдательной  тирады,  он  прикрыл  глаза.

Еще  раз  попросив  у  жены  прощения,  тайком  смахнув  непрошенную слезу, некогда настолько  проштрафившийся  хозяин со  скорбным  вздохом  вытащил  из  под  матраца  некем  никогда  не  виданную,  кроме  себя,  внушительных  размеров  денежную  свою  тайную  заначку,  и  с  плохо  скрываемой  грустью,  отведя  горестный  взгляд  в  сторону,  с  повторным  тяжким  вздохом,  вручил  весьма  увесистый  пакет  жене.
 
А  после  сразу  же  потребовал  принести  из  альбома  «ту»,  да,  «ту  самую»  девическую  цветную  фотку  пышноволосой  блондинки   с  той  самой  кудрявой  копной  золотых  волос… Да.  Которой  он  то  и  дело  тайком  любовался… Ведь,  оказывается,  та  самая  «радужная  мечта  детства,  идеал  его» никуда не  делись, а  всегда  были  с  ним,  с экономистом горемычным...
 
Какое-то  время  повлажневшими  глазами,  с  любовью,  смотрел  он  на  изображение  молодой,  красивой,  «будущей  жены  своей».  Затем  припал  к  изображению  губами  и,  по  его  внутреннему  убеждению  почувствовав  себя,  видимо,  почти  прощенным  супругой  Елизаветой  Аркадьевной,  незаметно  уснул.

Да.  Лежал  он  сейчас  с  заметно  посветлевшим  лицом,  безмятежной  улыбкой,  и  прижатой  к  груди  фотографией.  И  еще  с  не  замеченной  близорукой  женой,  сидящей  без  очков,  почти  уже совсем  скатившейся,  и  не  вытертой никем,  скупой  мужской  слезой  на  щеке…
 
Елизавета  Аркадьевна  еще  долго  сидела  возле  мужа,  с  жалостью,  и,  в  то  же  время,  с  умилением,  глядя  на  своего  «экономиста  хренова».  Да-да. На  почивающего  приболевшего супруга, еще  шестьдесят  лет  тому  назад  чокнувшегося  на  расчетливости.  Вернее,  даже  раньше...  И,  горько  качая  только  сегодня подновленной мастером привычной  уже  для  нее   короткой прической,  рассуждала  о  своем,  личном.

«Да-а… Вот  тебе  и  конечное  резюме… Натворил  муженек  мой  дел. Учудил, так уж учудил, супруг мой венчанный… Как  говорится,  «без  ножа  зарезал»… Но,  однако,  если  подумать,  в  итоге-то  ведь  все  едино  вон  как  искренне  он,  болезный, покаялся? Правильно?  Ну, я-то  уж  ладно,  пусть… Ну,  и  что,  если  я,  ни  о  чем  худом  не  подозревая,  и  не  ведая,  как  истая,  любящая, исполнительная жена, старательно осуществляла им, «экономистом  хреновым»,  тайно  задуманную  операцию  под  кодовым  названием  «короткая  прическа»?

Да,  пусть  даже  и   некую  прихоть,  просьбу,  мольбу  его  я  исполняла?  Но  ведь  зато  не  чужого  дяди,  а  своего  самого  дорогого  в  мире  человека! Да,  даже,  допустим,  пускай  я  и  совершеннейшим   посмешищем,  и  с  уродливой  прической  целых шесть десятков годочков проходила? Ну, и  что  с  того?! Или  что  убыло  с  меня?
 
Однако,  во  всем  происходящем  обязательно  есть  смысл. К  примеру,  я  и  впрямь  лишь  вот  сейчас поняла: вся  эта  показная  мишура  (то  есть,  искусственная  внешняя  красота),  лично  для  меня,  как  оказалось,  никогда  и  не  имела  особого  значения.  Ведь  подумать  только!  Мой  родной  муж,  помешавшийся  на  экономии,  столько  лет  терзался,  иногда  взглядывая  на  меня  с  затаенной  досадой!  Да-да! А  как  иначе  смотреть  на  длинную, худющую,  зато  «молодящуюся  жену» с  уморительно  смешной,  короткой  прической  «под  мальчишку»?

Это,  каким  же  нечеловеческим  терпением  нужно  было  обладать  мужику,  чтобы  женской  красоте  предпочесть  обыкновенную скупость?! Неужели  жадность  любовь переборола?  А  если  подумать,  то  дальше  все  происходило  еще  намного  смешнее  и  трагичнее?  Ведь с  неумолимо  подступающим возрастом  непомерно экономному  мужу  ее  приходилось  ежедневно таращиться  на  нее,  на  сухопарую,  сутулую  старуху, позорной  короткой  стрижкой  не  могущую  скрыть  даже  свои  позорные  залысины  на  голове…

И  все  это - под  влиянием  просьбы  лично  его  самого,  мужа  любимого  ее?!  Да,  и  как  можно  коротенькими,  реденькими  волосками прикрыть упорно лысеющую из-за накатывающихся годиков голову?  И,  спрашивается,  ради  чего  терпел  он  все  эти  моральные  лишения? По  причине  некоей  экономии?

Нет.  Попросту  немного  неверно  вопрос  поставлен.  Выражаясь  чисто  по-русски,  произошло  все  именно  из-за  нее.  Да!  Из-за  всепоглощающей  врожденной  жадности  мучился  он,  бедненький  мужичок  ее! Он  себя,  и  меня,  жену,  целых  шесть  десятков  лет  истязал  попусту,  заставив,  курам  на  смех,  и  окружающим  тоже,  столько  времени  настоящей  «курицей  ощипанной»  проходить…  Бедный,  сирый,  жмот  мой…

Уж  коли  ты  заначку  свою,  за  шесть  десятков  лет  мною  так  ни  разу  ведь   и  не  найденную,  лично  сам,   добровольно, отдал  мне - знать,  и  вправду  припекло  тебя,  милый…  И  приболел  ты,  наверное,  серьезно… Об  этом  даже  и  говорить  нечего…

Конечно,  простила  я  тебя,  своего  «экономиста  хренова»!  Но  ведь  ты  же  всегда  хотел  сделать  так,  чтобы  было  как  можно  лучше  всей  семье,  и  серьезных  обид  у  меня  к  тебе  никогда  не  было?  Верно  же?  Ну,  так  и  спи,  отдыхай  себе. И  поскорее выздоравливай, истинный  и  форменный  мой  скупердяй! И  супругу  свою,  погоди,  не  покидай.  Не  спеши,  родной.  Если  что – то  я  тоже  "туда"  вслед  за  тобой…
 
Подожди-ка… Что-то  меня подозрительно  на  стих,  рифму  потянуло… Но  всему  свое  время.  Пойду  я,  однако,  тоже  прилягу.  Глядишь,  все  вдруг  еще  и  обойдется  с  моим  экономистом.  Форменный  скупердяй,  помнится,  нагадал  у  цыганки,  что  мы  с  ним  даже  и  за  сотню  лет  потянем,  потому  что  наша  с  ним  наследственность,  судя  по  долгожителям  дедам-бабушкам,  совсем  и  не  против  этого.  А  почему,  господа  хорошие,  сразу  «нет»?  В  жизни  ведь  всё,  абсолютно  всё  возможно.  Главное,  верить  в  хорошее».