Время шло, Яна мерила шагами комнату. Драгоценные минуты складывались в часы – и всё без любимого, всё впустую. Наконец-то настало время вечернего чая – святое для свекрови, и счастливое для Яны: маникюрными ножницами ей удалось-таки расковырять щель в раме, отколупнуть замазку и краску, и изо всей силы потянуть шпингалет. Потом то же самое – с верхом. Яна расцарапала пальцы и прищемила ноготь указательного пальца, тихонько взвыла от боли – но зато она была на свободе. Негодование сменилось ликованием. Яна едва не закричала от радости, и вовремя зажала себе рот рукой. Теперь оставалось расшатать раму. Скрежет резанул по ушам, она с ужасом застыла, зато окно легко поддалось. Яна вылезла наружу и, едва сдерживая нетерпение, прокралась к калитке – на цыпочках, низко пригибаясь, точно вор, а на улице расправила плечи и приняла независимый, степенный вид. Так, неспешно, она и прошла до самой ограды, а потом припустила бежать, что было мочи.
Спотыкаясь и без конца оглядываясь, Яна достигла холма, где её истошным лаем встретил Жучок. Вместе они добрались до хижины, и встревоженный Егор, с паяльником в руках и в одном наушнике, бросился ей навстречу. Задыхаясь и рыдая у него на груди, Яна объяснила, что её заперли, что свекровь позвонила мужу, и что она ужасно его боится.
- Он что, когда-нибудь угрожал тебе? – нахмурился Егор.
- Он… один раз пытался меня побить… даже почти…
- Дрянь! - У Егора сами собой сжались кулаки.
- … и у него такие страшные друзья – лысый Санёк и Виталик со шрамом на носу… И, раз уж так, то мне терять уже нечего, вот я прибежала к тебе, больше не к кому, никого у меня нет…
Егор мрачно дослушал, баюкая её в объятиях.
- Мафия, - сказал он тихо, словно его могли здесь подслушать, и вздохнул. – Они давно хотят эти места к рукам прибрать, дачи продавать здесь. Но ты не бойся раньше времени, что-нибудь придумаем.
Но они так ничего и не придумали. Потому что их руки были рядом, губы – тоже, и потому что невозможно было – врозь, когда – рядом…
Счастливая ночь летела быстрее ночной птицы, колоколом гудело Дерево, осыпая на них звёзды, а они никуда не спешили, просто любили друг друга так, как умели только они.
- Егорка, почему мне так хорошо с тобой, даже плакать хочется… Я как будто всю жизнь тебя ждала – и вот дождалась… - шептала Яна в ухо Егору. – Я так не хочу, не хочу возвращаться – так и жила бы здесь с тобой…
- Ну и живи. Я дом дострою, материал уже заказан, будешь моим лаборантом. Зарплата маленькая – зато за квартиру платить не надо, Институт постарается. А диссертацию защищу – так и печку нормальную сделаю, и крышу покрою шифером – у меня друзья в стройматериалах, сделают в лучшем виде!
- Не надо шифером. И с листочками хорошо.
- Это пока. А зимой они потрескаются и раскрошатся.
Яна уютно уткнулась ему в плечо, слизнула капельку пота. До боли свой, родной человек, словно она знала его всю жизнь и прожила её лишь ради этой встречи.
Его нежные пальцы перебирали её рыжие волосы бережно и щекотно.
- Знаешь, я в тебя влюбился с первого взгляда, - признался Егор. – Как увидел на платформе – ты была как луговой эльф, такая лёгкая, солнечная, в ореоле света. Мне сразу захотелось подойти и коснуться тебя, и боязно было – не обожгусь ли? Я тогда подумал – это будет моё личное солнышко. Жаль, что раньше не встретил – жизнь без тебя была какая-то нелепая и пустая. А потом появилось Дерево – и вот ты. Выходит, оно нас свело. Теперь всё будет иначе.
- Я хочу быть твоей женой! – пискнула Яна из-под его ладони.
- Будешь, – уверил Егор. – Разделаешься со своим – так и поженимся. А то и без развода – я тебя никогда не брошу, даже думать не моги. Ты не думай, что я такой разгильдяй – у меня и квартира в Москве есть, просто там сейчас друг живёт, он из Чечни вернулся – а деваться некуда, у жены новая семья, а ему лечиться надо…
- Я и не думаю, мне с тобой везде хорошо будет!
И они снова любили друг друга, и говорили, говорили, говорили о своей любви и о будущей счастливой жизни, пока Яна вдруг не зевнула и не почувствовала, что глаза сами собою закрываются. И тогда Егор начал убаюкивать её, смешно выговаривая шёпотом: «Баю-баюшки-баю…»
Уютно устроившись под его рукой, Яна провалилась в сладкий сон. И ей снилась бесконечная, сияющая дорога через леса, луга, реки и поля, и они идут по ней с Егором, взявшись за руки, красивые и нарядные, а далеко впереди идёт Дерево, и машет им, и зовёт за собою, всё выше и выше, через небо – в Космос, где падают, падают, падают, словно снег, разноцветные звёзды…
А утром, когда Яна заваривала чай со смородиновыми листиками, в дверь настойчиво постучали. Отчаянно залаял Жучок. У неё ёкнуло сердце. Она опасливо подошла к окошку и с ужасом увидела на пригорке джип мужа. Михаил теперь стучал в окно, упорно и властно, глядя в сторону, с досадливым и брезгливым выражением лица, словно бывал тут сто раз, и ему всё нестерпимо надоело. Егор, помрачнев, откинул крючок и, придерживая рвущегося Жучка, распахнул дверь.
- Что вам угодно? – спросил он подчёркнуто учтиво, но Михаил отодвинул его, словно вещь, и прошёл внутрь.
- Что мне угодно? Мне угодна моя жена.
- Ваша жена желает остаться здесь.
- Молодой человек, не встревайте! – отмахнулся Михаил. – Вы слишком часто совали нос не в свои дела, вот и сейчас зашли слишком далеко. Смотрите, чтобы это не закончилось плохо для вас. Вам что, мало было пожара и отключённого электричества? А теперь хватит церемоний. Яна, нам надо обсудить наши дела. Пока не поздно, идём домой.
- Я не пойду с тобой, - твёрдо сказала дрожащая девушка.
- Давайте выйдем на улицу и поговорим, – спокойно сказал Егор. – Только мы – не надо пугать девочку, это вам не поможет, напротив, зачтётся не в вашу пользу.
- Она пойдёт со мной, и немедленно! – голос Михаила стал сухим и металлическим – Яна прекрасно знала, что это означает. Она потихоньку продвигалась к двери, а Михаил продолжил: - Вы своё скверное дело сделали – не мешайте его исправлять. Моя жена – молодая дурочка, зато я не дурак.
- Нет, дурак! – крикнула Яна и выскочила за дверь. – Дурак, что связался с этими… лысыми! И я не позволю вам делать гадости Егору. Иначе – знаешь что?
- Яна, это глупо и нелепо, - устало сказал Михаил. – Яна, идём домой и там поговорим. Ты моя жена. Так нельзя. Неприлично.
- Да? – выкрикнула Яна с отчаянием. – А драться – можно? А то, что у тебя в каждом отделе – по любовнице, так можно? Да? Прилично?
Михаил вдруг засмеялся, тихо, потом всё громче, и так же неожиданно умолк.
- Яна, идём домой, последний раз говорю, - сказал он, не повышая голоса, протянул руку и пошёл к ней. – Учти, я пока пришёл за тобой один. Пока. Не усугубляй.
Яна пятилась от него до тех пор, пока не споткнулась о головешки. Тогда она повернулась и стремглав помчалась к Дереву, словно к единственному надёжному защитнику. Она бежала легко и стремительно, словно летела. Рядом бежал счастливый Жучок, радуясь новому развлечению. В другой раз Егор бы залюбовался ею, но сейчас он первый понял, что означает её бег, и его пронзил страх. Страх за любимую женщину, которую он только что обрёл, но может так легко потерять.
- Яна, не смей! – завопил Михаил с бешенством и даже сжал кулаки. – Стой, дура! Нельзя! Иди домой немедленно! Не позорь семью!
- Яночка, не надо, стой! – испуганно кричал Егор, срываясь следом, но Михаил яростно схватил его: - Куда, самозванец! Вон!
Пока Егор вырывался и отбрасывал соперника прочь, Яна уже добежала до лестницы и подпрыгнула, словно взлетела. Егор рванулся, Михаил отлетел в сторону. А Яна уже карабкалась по лестнице с упорством загнанной кошки. Ею двигали ярость и отчаяние. Через двадцать шагов она обернулась – Михаил всё так же стоял, задрав голову вверх.
«Ага, испугался!» - торжествующе подумала она. – «Слабо залезть самому!»
- Ага, слабо залезть, муженёк, кишка тонка! – звонко закричала она вниз и полезла дальше. Восторг переполнял её. Девчонкой она лазила по деревьям, и теперь испытывала подобное упоение. Ей хотелось петь. Дерево было похоже на того самого доброго дядю Стёпу-милиционера, на плечах которого она мечтала покататься в детстве. Жучок безостановочно лаял, подпрыгивал и кружился волчком, а потом вдруг заскулил жалобно.
Через пятьдесят ступенек у неё внезапно закружилась голова, и она на миг закрыла глаза, а, открыв, устремилась снова вверх. Она останавливалась отдохнуть, и опять лезла. Ноги почему-то устали очень быстро, и теперь потихоньку наливались свинцом. «Слишком много за компом сидела», - подумалось ей. Начал задувать ветер – внезапными резкими порывами, словно кто-то невидимый пытался сдуть её, как она сама сдувала непрошенную мошку, или отпугнуть. Или это дышало Дерево?
Капроновые канаты закончились, переродившись в металл. Металл вмиг заледенил ладони и колени.
Эйфория прошла, ярость – тоже. Остались лишь отчаяние и упрямство. Ей почему-то казалось, что её глупый подвиг заставит ситуацию разрешиться саму собой. Всё закончится миром, Михаил увидит, что она – человек решительный и самостоятельный, и чего-то стоит, - и отступится, даст свободу, оставит их в покое.
Дерево загудело. Тонкий, вибрирующий звук то нарастал, то утихал, словно гуд пчелиного улья. Ей стало страшно. Ей хотелось зажать уши. А Дерево гудело всё громче и сотрясалось, и железная лестница начала вибрировать вместе с ним. Ледяной ветер пронизал насквозь, пальцы онемели и отказывались слушаться.
Набатный гул летел торжественно и величаво, над лугом, над миром, по Вселенной.
Ну вот, теперь – остановиться, совсем. Подождать. Отдышаться. И – вниз. Да? Посмотреть, что ли, как далеко внизу осталась прежняя жизнь, и жизнь грядущая, ждущая её возвращения?
Ого! Неужели она так высоко? Как птица! Игрушечные – словно на макете - леса, перелески, игрушечный домик, холм с ветряком, луга и овраги, посёлки и дачные участки – всё это завертелось вокруг неё бешеной каруселью, или нет, весёлым цветным хороводом, калейдоскопом пятен, стремясь увлечь в свой круг и Яну.
«Ну, вот, теперь действительно всё!» - мелькнула мысль. Она полетит вместе с Деревом. Полетит в Космос. Одна, без Егора.
- Егор! – закричала Яна, и не услышала своего голоса, ветер сдул его и унёс куда-то далеко, на макушку холма. Глупые, ничего не значащие тут, на высоте, звуки. Новый приступ страха и тошноты окатил её слабостью – и в тот же момент тяжело дышащий, словно от быстрого бега, Егор оказался рядом. Его большие, ласковые руки подхватили её.
- Ну, милая, отдохни, обопрись на меня, и давай спускаться, - прошептал он ей на ухо. - Уже не страшно. Ведь я с тобой.
Так, в его тёплых руках, всхлипывая и ойкая, Яна начала возвращение. Обратный путь оказался невыносимо длинным. Ноги не желали повиноваться, тело превратилось в несуразную и непослушную глыбу. Они часто отдыхали, и тогда Егор целовал её щёку, ухо, затылок, шептал нежные слова, уговаривал потерпеть, баюкал в своих надёжных руках.
На последних метрах руки уже не держали её, ноги дрожали, коленки подгибались, и она скрючилась, повиснув между его телом и лестницей. Егор и сам обессилел со своим грузом. Он тяжело дышал, и лишь чудом преодолел последние ступеньки. От нервного напряжения Яна была почти без сознания.
Напрягшись изо всех сил, Егор спрыгнул вниз с Яной на руках. Они упали в траву, и его ногу пронзила острая боль – он скорчился на земле. И лишь тихо завыл с тоски, когда Михаил уводил невменяемую и полуживую Яну к своему джипу.
...
Для Яны начался период ужаса и боли, унижения и тоски – словно в ночном кошмаре, который невозможно прервать, пока он не захочет закончиться сам.
Михаил, казалось, с облегчением выпустил на волю самые жуткие, скрытые, внутренние потребности, вошёл во вкус, видя её мучения, возбуждался при виде её страданий.
Он категорически отказался разговаривать и обсуждать развод.
Сначала её заперли в маленькой спальной комнатке, по-настоящему, в полной темноте, завесив окна с обратной стороны, убрав со стены бра, а потом Михаил раздобыл где-то длинную цепь, и прицепил один конец к её ноге. Она даже не успела толком понять, как это произошло – он просто вошёл в тёмную комнату, и когда она зажмурилась от солнечного света, набросился на неё и резко стиснул лодыжку чем-то холодным, жёстким и звенящим.
Потом были свет и открытая дверь, но не было свободы. Она могла передвигаться лишь от комнаты до туалета и обратно. Цепь оказалась тяжёлой и быстро натёрла кожу – тогда Михаил перенёс её на другую ногу, обернув лодыжку мягкой тканью. Он собственноручно приносил ей пищу и тазик с водой и полотенцем, а по вечерам - зубную пасту и бидон горячей воды для подмывания и мытья ног.
Но хуже всего было другое. Он приходил каждый вечер, а иногда и среди дня, а иногда – и среди ночи, крепко подвыпивший, и насиловал её снова и снова, с наслаждением доставляя боль, в трезвом виде – ещё хуже, чем в пьяном. Ибо в трезвом – он был холоден и расчётлив. Пьяным же он больше любил разговаривать с ней, и расписывал, что он сделает с Егором, как подробно и с удовольствием будет бить его ногами и руками – в этих подробностях пьяная хвастливость мешалась со страхом.
Но чего он боялся – Яна не могла понять. Могло ли такое быть, что произошла стычка с Егором? Предположим, Егор приходил за ней, а Михаил натравил своих дружков и избил его? Егору пойти за помощью некуда. Его коллеги – если в лаборатории есть мужчины – далеко, да и кто захочет вмешиваться в чужие семейные «тараканьи бега»? А вдруг Егор сломал ногу и не может ходить? Яна исходила тревогой за Егора. Как получилось, что она позволила себя увести? Непостижимо! Непостижимо! Чудовищно!
Яна потеряла счёт дням. Они раздробились на череду кошмаров, измерялись количеством «открываний-закрываний» двери. Оставалось только ждать окончания отпуска.
- Зачем ты мучаешь меня? Что я тебе сделала? – рыдала Яна.
- Ты – шлюха, ты это заслужила! – спокойно отвечал он, тем спокойнее, чем сильнее плакала она, и хлестал по щекам. – Ты изменила мне, ты унизила меня, ты ходила на холм! – и снова насиловал её, долго и упоённо, словно мстил.
Яна теперь едва таскала ноги, на них были синяки и потёртости – их Михаил ежедневно заботливо смазывал заживляющей мазью, от которой не было толку.
Но однажды он пришёл утром, после завтрака, довольный и оживленный, снял цепь, сам раздёрнул шторы. По глазам резанул нестерпимо яркий солнечный свет. «А ведь ещё лето!» - с тоской подумала она.
Михаил, посмеиваясь, потрепал её по щеке.
- А знаешь, твой этот… хмырь приходил, - сказал он весело, обернувшись на пороге. – За тобой приходил.
- Давно? – с замиранием сердца вымолвила Яна.
- Да с неделю как. Я ему сказал, что ты в Москву укатила. Развлекаться.
Он ушёл, не тронув её. Дверь всё же запер. А Яна осталась посреди комнаты, оцепенев от горя. Теперь уж точно ждать нечего.
Скоро под окнами раздался рёв мотоциклов, и Яна увидела отвратительных дружков Михаила. Капитолина Игоревна суетилась, накрывая стол в саду. Яна наблюдала, как там появляется водка, коньяк, колбаса, рыба, гигантские алые помидоры, огромная сковорода с чем-то аппетитным… Они сидели так очень долго, и разговаривали под громкую и невыносимо неприятную музыку, напоминающую скрежет и лязг, под тяжёлый, гнетущий ритм. Яна не разбирала разговора, но понимала, что они смеются, пьют, снова смеются, понижают голоса, склоняясь друг к другу, и снова пьют… А потом все вместе уехали, уехали на целый день, забыв о ней.
К полудню Яна забеспокоилась. Уйти, сбежать, пока не поздно. Как открыть дверь? Поковыряться в замке? Она не взломщик, да и взламывать нечем. Ей не оставили даже пилки для ногтей. Оконные рамы заколочены с обратной стороны. Растрясти их, чтобы выпали гвозди, или попытаться вытянуть руку сквозь форточку, или выбить стёкла? Второй раз номер не пройдёт. Закричать? Да кто на даче услышит или захочет услышать? Только разморенные мухи…
Впрочем… Она даже застонала от слишком позднего прозрения. Подпол! Из него есть узкий лаз с дверкой, закрытой снаружи лишь на щеколду – зимой на неё вешался замок, но сейчас… Яна быстро собрала свои нехитрые пожитки в рюкзак – бельё, пару кофточек, платье, босоножки, косметику и недочитанного «Коллекционера». Жалко бросать – это она покупала на свои, кровные. А ничего чужого ей не нужно. Если рюкзак не пролезет – придётся что-то бросить. Денег нет. Но Егор одолжит на дорогу…
Её угнетало странное, гнетущее беспокойство, заставляло двигаться порывисто и быстро. Она скатала тяжёлый палас – для этого пришлось приподнять ножку дивана, нырнула в люк и аккуратно закрыла за собой крышку. Долго ползла между пустых стеклянных банок и мешков с удобрениями. Вот он, вожделенный путь на свободу. Щеколда, небрежно накинутая, при первой попытке приподнять её длинным концом расчёски, «уселась» ещё глубже. Яне удалось снять ей лишь с пятой попытки. Если бы свекровь была в саду, она непременно заметила бы, как щеколда ходит ходуном…
Извиваясь, как ящерица, Яна выползла сама и протащила рюкзак. Встала, отряхнулась, поправила волосы.
- Ты куда? – раздался вдруг сзади злой голос, и свекровь неожиданно цепко схватила её за руку. – А ну, стой! Шустра больно!
Яна отшатнулась от неё, словно от гадюки.
- Гады вы все! Сволочи. Уезжаю отсюда, - угрюмо бормотала Яна, пытаясь вырваться. – Надоело всё. Коллекционеры! В Москву еду, в милицию пожалуюсь! Ненавижу всех! Пусти, старая карга! Жирная кляча! – выкрикнула Яна и резко рванулась в сторону, а потом саданула изо всей силы свекровь рюкзаком в бок.
«Жирная кляча», охнув, неловко завалилась на куст смородины… Яна оглянулась с тоской, но не задержалась, чтобы поднять её, а понеслась к калитке…
Она бежала, поминутно со страхом оглядываясь по сторонам – не началась ли погоня, не выскочит ли из-за угла чёрный мотоцикл. Скорее, скорее, им с Егоркой надо срочно бежать. Уехать в Москву. Или нет – спрятаться пока в этих… как их – Хлямичах, у старожилов.
Она вылетела на луг и поняла, что опоздала. Рядом с домиком, как два Цербера, стояли знакомые мотоциклы, а за плетнём, прямо на лугу – джип Михаила. В доме истошно лаял, завывал и плакал навзрыд запертый Жучок.
Михаил и Егор, настороженные, стояли, пригнувшись, друг против друга.
- Мишка, ну давай, я его отделаю, - лениво прогундосил Виталик, развалившийся в траве. – А дачку его поделим… Хорошо стоит!
- Отстань, я сам с ним разберусь, - сквозь зубы процедил Михаил. И в этот момент Егор увидел её. Его глаза изумлённо и радостно расширились.
- Не сметь! – завопила Яна, рванулась, было, вперёд, но неслышно реализовавшийся сзади Санёк подставил ногу – кувыркнувшись, Яна распласталась на земле. И в то же мгновение Михаил прыгнул на зазевавшегося Егора, сбил с ног – и тот отлетел в сторону.
Яна, всхлипывая, на четвереньках поползла в сторону мужа, чтобы ухватить его за ногу, но всё тот же лысый Санёк пинком поднял её, скрутил руки за спиной и волоком оттащил к ограде. Яна бешено сопротивлялась, пыталась кусаться и отбиваться ногами, но силы были неравны. Ей зажали рот прокуренной ладонью. Санёк был одного с ней роста, но шире вдвое. Он просто «обернул» Яну собой, полностью прекратив всякое сопротивление, потому что сдвинуть его с места было равносильно тому, что сдвинуть с места грузовик.
Похоже, что у дерущихся силы были тоже неравны. Худой, но тяжёлый и натренированный Михаил, обычно холодный и расчётливый, словно обезумел от ярости. Он бросался и бросался вперёд, доставая Егора то кулаком, то ногой, но лишь слегка, мимолётно, чаще – мазал, отчего ярился ещё больше, и матерился.
Лёгкий, невысокий и подвижный Егор легко уходил и увёртывался, но он заметно прихрамывал, и нога доставляла ему видимую боль.
- Да кончай этот цирк одним махом – что слюни развозить, - снова прогундосил со смешком Виталик, которого явно развлекало происходящее. – Давай, в натуре, красившее. Задолбай его на хер!
- Замолчи, кретин! – заорал раздражённый Михаил и получил удар, от которого отлетел, ударился о ступеньку, и, рассвирепев, окончательно потерял голову. Мужчины наконец-то сцепились и покатились по траве. Санёк стоял неподвижно, как статуя, сжав Яну медвежьей хваткой, но внимательно наблюдал за происходящим. И Яна тоже затихла, дрожа от гнева и ужаса.
Она не хотела видеть происходящее, но не могла оторвать взгляда, и только губы пытались шевелиться, на ходу сочиняя молитву. Ей казалось, что время остановилось, и драке нет конца. Жучок теперь не выл и не скулил, а дико, хрипло рычал и бросался на окно – стекло дребезжало, старая рама ходила ходуном.
«Дурак, почему ты не зарядил свой газовый пистолет, милый, милый дурачок… любимый дурачок…»
А мужчины снова вскочили, и снова заходили кругами, точно фрагменты какой-то дурацкой карусели.
«Хоть бы Жучок выскочил!» – с тоской подумала Яна, задыхаясь под вонючей ладонью, такой жёсткой, что невозможно было укусить, и тихо завыла.
Вот Михаил опять выбросил вперёд ногу, поддел второй, быстро ударил и отскочил – Егор скорчился, упал на одно колено и тихо вскрикнул от боли – и тут же получил ещё один удар, и покатился по траве, а Михаил продолжал пинать его, отскакивая каждый раз в сторону, словно разъярённая, но трусливая собачонка.
Как Егору удалось увернуться от последнего удара и сконцентрироваться – осталось непонятным и ему самому. Но он вновь был на ногах, пошатывающийся, улыбающийся страшной улыбкой на разбитом лице.
- И это все твои аргументы? - хриплым, задыхающимся, но спокойным голосом осведомился он. – Не пора ли прекращать спор – на тебя жена смотрит.
Михаил долго сверлил соперника мутным, непонимающим взглядом, выдохнул и бросился вперёд – и получил удар в челюсть. Теперь у него из разбитой губы тоже текла кровь, и он зажал лицо ладонью, а Егор, сильно хромая и стиснув зубы, приближался к нему.
И тут позади Егора возникла, как тень, фигура Виталика, до того скучавшего в траве у крылечка. Вид его пугал насмешливой невозмутимостью. Мелькнула рука и снова ушла в сторону, и отскочила, словно ничего и не происходило.
Всё это случилось в одно мгновение. Все застыли от неожиданности, а Егор, схватившись рукой за грудь, медленно оседал на землю. На рубашке его расползалось алое пятно.
Лицо Михаила исказилось от ужаса. Он попятился.
- Всё… всё… ты что, идиот? - зашипел он страшным голосом. – Ты что, идиот? Ты всё испортил!
- Спокойно, ребята, сматываем удочки, - сказал сзади Санёк Яне в ухо, сделал шаг назад, увлекая её за собою, но споткнулся, и Яна вывернулась с неожиданной звериной силой. В один прыжок она оказалась рядом с Егором.
- Егорка, Егорка, ты жив, Егорка, скажи, милый, золотой… - забормотала она, пытаясь поднять его голову и заглянуть в глаза. – Что они натворили, сволочи, я их всех убью!
- Я жив, - вдруг тихо произнёс Егор и попытался улыбнуться, но закашлялся, и кровь потекла изо рта тонкой, как ниточка, струйкой.
- Девчонку нельзя оставлять, она свидетель, - деловито сказал рядом чужой, далёкий голос, и Яну снова схватили сразу несколько рук, и волоком потащили к джипу.
Последнее, что она успела увидеть перед тем, как машина рванула с места, был разъярённый Жучок, чёрной тенью мчавшийся по лугу наперерез мотоциклу…