Грешный мир Михаила Коцюбинского

Центральная котловина Крымского горно-лесного заповедника – один из самых дивных, диких уголков Крыма. Душа его – Косьмо-Дамиановский монастырь. В эту "духовную лагуну" заходили и религиозные паломники, и люди светские, творческие, ищущие. К ним мы отнесём и Михаила Михайловича Коцюбинского, известного украинского писателя, волею судьбы заброшенного в Крым и посетившего эту горную обитель впервые на праздник "Покрова Пресвятой Богородицы" в 1896 году. Своеобразный юбилей. Монастырю уже 40 лет. Он мужской, славится на всю округу своим целебным источником Савлых-су. Человеку, ищущему материал для новых произведений, такая информация была "нА руку". Сама поездка туда помогла Михаилу вдохнуть "глубже" и придала некий экзотический вкус писательской пище, вкушаемой иногда обязательно-пресно. Вот что пишет Коцюбинский в письме к своей любимой жене: "... лезем на гору. Мы уже в полуверсте над уровнем моря. Лес становится всё более мощным, кряжистым. Почти ни одного дерева иной породы не встретишь: только бук и бук." Похоже, что писатель "со-товарищи" поднимается некоторое расстояние пешком... В то время он работал в филлоксерной комиссии, на виноградниках Алушты, в том числе и села Корбеклы (ныне Изобильное), распо-ложенного высоко в горах, на границе с буковым лесом. "Вот мы уже на самом высоком пункте, садимся на подводу и с головоломной скоростью спускаемся с горы. Ничего нельзя разглядеть. Только деревья скачут и кружатся за тобой, перед тобой с левой руки, с правой. Въехали в ущелье. С одной стороны стена, с другой – стена. Над деревьями ленточка неба, словно голубая дорога. А ущелье становится всё уже и уже. Куда же мы заехали? Ничего, близко монастырь, утешает Амет." Проводниками в конце 19 - начале 20 века служили в основном молодые татары. Амет, видимо, один из таких "горных гидов". Известно, что и татары-мусульмане посещали монастырь с целью омовения в чистом источнике. Крымско-татарское население всегда почитало родники, тем более такой значимости. "На горе между буком чернеет кое-где сосна, а над ручейком стоят лесные орехи. Пропасть всё сужается. Становится страшно, словно под землю едешь. Когда же конец? Но вот ущелье немного расширилось и упёрлось в зелёную великанскую стену Хамны-буруна, а на фоне свежего, как весной, леса показываются воротами в белой стене, из-за которых выглядывают круглые чёрные с золотыми звёздами купола церкви. Приехали." Первая встреча (а первое впечатление самое яркое) Михаила Коцюбинского в монастыре была с монахом-украинцем, который к тому же заговорил с путешественниками на чистом украинском языке. Михаил Михайлович почувствовал в этом уже немолодом мужчине, проведшем 50 лет в монастырях, родственную душу, назвав его "поэтом и индивидуалистом". Именно тогда Коцюбинскому приоткрылась "истинная жизнь" и он понял, что не всегда в монашеских обителях господствует "праведное бытие". И чтобы глубже "погрузиться" в это житьё-существование, писатель даже захотел поступить в монастырь послушником, будучи уже женатым человеком, "... надеть на себя подрясник, ходить в церковь, есть и спать вместе с братией", чтобы собрать материал для повести, сюжет которой уже родился и требовал наполнения живыми наблюдениями. Увы, во время своего второго приезда в монастырь в 1904 году Михаилу Михайловичу  так и не удалось осуществить свой замысел – обитель уже стала женской. Мы знаем о глубоком огорчении М. Коцюбинского. Возможно ещё несколько произведений увидел бы мир, но из под пера творца выходит только но-велла "В грешный мир", написанная, как считали некоторые литературоведы, "от отчаяния". Она аккумулировала в себе впечатления, полученные писателем благодаря поездкам в Косьмо-Дамиановский монастырь. Героиня произведения – "чёрная матушка игуменья", грубая и жестокая – управляет монастырём. В её окружении такие же корыстолюбивые, озлобленные монахини. Четырёх послушниц вынуждают проститься с обителью только за то, что они, собирая малину для игуменьи, попробовали несколько ягод... "Художник слова" акцентирует внимание зрителя на необыкновенную природу, окружающую героев. События разворачиваются на полянах и вершинах выше монастыря. Природные видовые площадки подтолкнули монахинь со страхом и с нескрываемым удовольствием взглянуть на "грешный мир", увы, так манящий к себе. "И вдруг остановились. Ослепли. Море света залило им глаза. Дрожащие, взволнованные, они раскрыли глаза. Перед ними лежал тот далёкий, грешный мир, из которого они бежали когда-то в тихую, чёрную яму, – заманчивый, весёлый, весь в сиянии, как мечта, как сам грех! Далёкое море открыло широкие объятия зелёной земле и радостно трепетало, словно живая небесная лазурь. А земля млела и смеялась в объятиях, словно женщина, упоённая страстью, и блестели на солнце ряды белых домов, как мелкие зубы её, а зелёные долины стлались, как косы." Покорные и испуганные грехом, девушки чувствуют растерянность перед большим миром. Финал новеллы прост и предопределён: несколько монахинь, в том числе аскетичная Устина и решительная Варвара изгнаны матушкой-игуменьей из обители. Они прощаются со своим безрадостным прошлым и отправляются в неизвестность будущего. В пути они впервые ощущают себя настоящими сёстрами, по-роднившимися узами тепла и единомыслия, когда ещё недавно в монастыре они были чужими и недоброжелательными одна другой. Так кто же всё-таки главный персонаж этой психологической прозы? Полное право на это имеет Крымская Природа. Многоликая во временах года, волнующая душу своей изменчивостью, монументальная и, отчасти, суровая, она и определяет тот реальный "грешный мир", который так не любили и боялись в стенах монастыря. "Мурашками" по коже пейзажи нам солируют о силе жизни, которая так заманчиво увлекает героинь верой в свой завтрашний день, одурманенный запахом свободы. Особенной торжественностью отличается удивительная панорама утреннего моря, утверждающая победу света над тьмой. Эта победа озаряет обездоленных послушниц, открывающих для себя воз-можное личное счастье в "грешном мире". Изучая материалы биографии Михаила Коцюбинского, неоднократно обращаешь внимание на его индивидуаль-но-обособленную позицию по отношению к религии. Она двойственная: с одной стороны неприятие духовенства как определённого класса (ряд рассказов писателя и статьи его дочери Ирины помогают нам докопаться до этого факта), с другой стороны нельзя не обратить внимание на то, как Коцюбинский осведомлён о глубинах переживаний верующего человека. Знакомясь с произведением "Куколка", уже на-чинаешь сомневаться в полной материалистичности новеллиста, создаётся впечат-ление, что религиозные чувства возможно касались души Михаила на определённом этапе его жизни. Писатель прибыл в горную обитель в определённом состоянии духа, но тут же столкнулся с нелицеприятной "прозой жизни. Царица новеллы – госпожа Природа только усилила переживания. Алчность и властолюбие игуменьи, человекоугодничество благочинной, враждебность и зависть сестёр друг к другу – всё это никак не соответствовало эталону христианской жизни. Детальные наброски удивляют точностью наблюдений: сестра Аркадия, скромно опустив ресницы над постным лицом, спешила к матушке с букетом роз, ещё мокрых о росы, её провожали недобрые вгляды встречных монашенок." Сердце художника слова всегда ранимо и оно обиделось тем противоречивым событиям, которые наглядно предоставили всё уродство и изъяны человеческой природы на фоне Природы Божественной, где величие гор, слегка пугающая дикость деревьев, напоминающих осторожных косуль и, изогнутых в крепких своих рогах, оленей в унисон с поющими лесными птицами над золотыми куполами церквей. Читая эти отрывки, размышляя над событиями новеллы, невольно задаёшь вопрос: действительно ли на тот момент, когда Косьмо-Дамиановскую обитель посещал Михаил Михайлович, в ней существовали худые нравы или это плод воображения, а может и эклектика типажей из внемонастырской жизни? Обратимся за исторической справкой к двум писатель-ницам, которые в своих краеведческих сборниках дают характеристику монастыря на период начала 20 века, когда он был женским. Заглянем в "Старый альбом" Лии Поповой: " В 1899 году мужская киновия по указу Синода была преобразована в женский монастырь. Первой настоятельницей была игуменья Варсонофия (Ксения Акулова), благочинная Топловского женского монастыря (умерла в 1919 году, по-хоронена в монастыре). Её стараниями в 1903-1905 годах в монастыре была устроена каменная подпорная стена для укрепления террасы, на которой стояла церковь Косьмы и Дамиана. В женской обители появились прекрасные сады, особенно сла-вилась обитель грушами, некоторые деревья плодоносят и по сей день. Кроме са-доводства, занимались огородничеством, разводили коров, мелкую живность." А вот что пишет Елена Литвинова в своём справочнике "Крым. Православные святыни": "Трудолюбие и дисциплину, заведённые в образцовом Троице-Параскевиевском монастыре, сёстры перенесли в новую обитель. Несмотря на бедность, хозяйство стало постепенно налаживаться. Сделали капитальный ремонт зданий, привели в порядок территорию монастыря, построили каменные подпорные стены, укрепившие террасу, на которой стояла церковь, новые кельи, просфорную, хлебопекарню, мастерские, прачечные и другие хозяйственные постройки." Удивительное проти-воречие – хозяйственница и положительно акцентуированный руководитель игу-менья Варсонофия в историческом описании монастыря, и – злая, жадная игуменья Серафима, выгнавшая монахинь, иудоподобная казначея, "в готовности" предавать всех и вся, враждебные друг к другу сёстры. Что это: фантазии гения, проницательно изучившего все "тёмные" стороны женской сущности или действительно так вы-глядела пустынь без красивой обложки?  В наше свободное время тоже есть люди, невероятно идеализирующие всех представителей духовенства, но и они, увы, в определённый момент осознают смысл Библейской фразы "всяк человек ложь...", есть и такие, что "изменяют" и монастырскому призванию – всё это зовётся "суровой правдой жизни". Её-то, завуалированную, никогда не упускал наш писатель...  Крымчанин-краевед, читая новеллу "В грешный мир", озадачивается: в каких именно окрестностях монастыря происходят события? Выше обители находятся три известные поляны, куда поднимались обычно насельники и гости. Это Гаврельская, Монастырская и Царские поляны. Все они описаны в путеводителях конца 19-начала 20 века, в частности Безчинского и Москвича, и в настоящее время расположены на территории Крымского горно-лесного заповедника. Для отождествления воспользуемся верстовыми картами и, уже доступными всем, картами старинных путеводителей.  Монастырская поляна – над обителью, на неё взбирались монахини для выпаса коров. Ещё через несколько сотен метров, на хребте Конёк – живописные Царские поляны. Границы одной из полян – скальная кромка, откуда одновременно можно созерцать горы Чатырдаг и Бабуган: "И весь этот чудный край  плыл куда-то в море тёплого света в широком, беспредельном голубом просторе...С левой стороны грузно лежал на земле угрюмый Чатырдаг, а с правой громоздилась на небо Чёртова лестница Бабугана, нагретые скалы, серые, голые, в чём мать-земля родила." Достоверное описание может только дать человек, впитавший в себя дух сих мест. И кто как не любознательный Михаил Михайлович, прихватив записную книжку, пробирался за монахинями на вершину, и там, прямо под облаками, застыл в изумлении, прислушиваясь к божественным, неземным звукам монахини Устины, вместе с Варварой, всматриваясь в призывы "грешного мира". Да грешен ли этот мир?