Когда до отбоя оставалось полчаса, Василий стоял возле Фон Штюринга. В руках у него был котелок с гречневой кашей.
- Господин офицер, можно мне это понести брату?
- Мы смотрели ваши документы. Вы действительно с одного района. Но почему вы живете не в одном, как это по вашему, не в одном селе?
Колени Василия Яковлевича предательски дрожали, ему пришлось сосредоточиться, чтобы не подать вида, как он волнуется.
- Это моя фрау, жена. Я женился на девушке из соседнего села и стал там жить. Господин офицер, можно мне идти, после отбоя меня никто не пропустит.
- Gut, ходи, ходи, только потише, потише, осторожно. Офицер махнул рукой.
Сердце у Василия выскакивало из груди, когда он пересекал расстояние от кухни до барака, но в этот раз повезло, автоматчик с вышки стрелять его не стал. Василий прокрался темным маршрутом, выбирая незаметные места. Через пять минут он уже стоял у входа в шестой барак, постучал в дверь. За дверь высунулся старший по бараку, Курц.
- Мне нужен заключенный Глазков Николай, у меня разрешение офицера, Фон Штюринга. Можете Вы его позвать?
- Не положено. В бараке командую я. Пусть ваш Фон Штюринг командует на кухне.
- Господин старший по бараку, там мой брат. Разрешите. Василий встал на колени.
Курц задумался. Портить отношения с начальником кухни ему не хотелось.
- Ну, хорошо, сейчас позову. Голова Куца скрылась за дверью.
Еще через пару минут из барака вышел изможденный, побледневший, отчего похожий совсем на мертвеца, Николай.
- Времени вам десять минут, Курц опять скрылся в бараке.
- Ты кто? - Николай недоуменно смотрел на незнакомого человека.
- Тише, Тише! - шепотом проговорил Василий. - Я твой земляк, Глазков Василий.
- А, тот самый, как-то даже с безразличием произнес Николай. Видно было, что ему трудно удается стоять на ногах от усталости.
- Да ты присядь, братишка, присядь, не стой. Николай опустился на четвереньки и прислонился спиной к стене барака. - Я работаю поваром в столовой у немцев.
Николай поднял изможденные глаза. - Так ты иуда? Фашистам продался за кусок хлеба?
- Дурак ты, Коля. Я работаю так же, как и ты, как каторжный. И живу, как и ты, только в одиннадцатом бараке. Сразу, как попал суда, в повара определили. Я сказал, что ты мой брат. Мы оба Глазковы и оба Яковлевичи.
- Тебя Васька, что ли зовут? А зачем ты пришел. Немцам меня хочешь сдать? Выслужиться?
- Дурак ты. Тут все уже сданы, дальше сдавать некуда. Я поесть тебе принес.
В глазах Николая промелькнуло так много в эту секунду - недоверие, и надежда, и боль.
- Вот, бери, ешь кашу.
Дважды повторять не пришлось. Николай схватил котелок и ложку и начал жадно, не жуя, глотать кашу. Из глаз его текли слезы и он не смахивал их даже с лица. Василий смотрел оторопело и думал: "Господи, до какой же степени можно довести человека." Потом вдруг новая мысль мелькнула в его голове. Он привстал и резко выбил котелок из рук Николая. Каша рассыпалась по земле, котелок подскочил и загремел по камням вымощенной дорожки.
- Ты чего? Ты же поесть мне принес! Или ты пришел поиздеваться надо мной? С Николаем случилась истерика, он рыдал и никак не мог остановиться.- Ты же земляк мой, ты же не фашист!
- Помрешь, дурак, ты же дистрофичный. Поешь много сразу - помрешь. Я тебе завтра еще принесу.
Ну, все, все, успокаивайся. Да, вот еще что, если спросит кто - я твой брат. Живу в соседнем селе, Ключиках, потому что женился на Матрене,
там и дом построил. Вас сколько было в семье детей?
Николай еще шмыгал носом, но потихоньку успокаивался. - Да пятеро нас: старшая Настя, потом я, потом Витька и Макар, ну и младшая Валюшка.
- Ну, вот запомни, я Васька, старший из всех вас брат. Запомнишь?
- Запомню, не дурак. Вася, как же мне благодарить-то тебя?
- Молчи, Коля, молчи. Никак не благодари. Нынче принес, а дальше, как получится. Только одно запомни, брат ты мне теперь, младший братишка. А теперь иди быстрей, а то не дай Бог, фашисты кругом. Да и мне надо в столовку.
Василий развернулся и также, крадучись, прячась в тенях от света прожекторов, шмыгнул в сторону кухни.