То самое

Валерия Луганская
В местах, где ты вырос, как никогда ощущается время. Возвращаться в них больно, и уходить из них больно, как бы тебе в них не было раньше.

Казалось бы, юность полна сомнений, душевных метаний, еще не понятных эмоций, не самых лучших решений и не всегда настоящих друзей. Она учит тому, каковы люди, кто ты такой и где ты в этом мире. Учит, конечно, на шишках.

Там первый потерянный друг, который в моменте казался тем самым, а на деле оказался перевернутой страницей. Первый момент справедливости, когда ожидал худшего, а там, вдруг, удивили. Осознание себя в обществе. Неуверенность. Боязнь открыть рот перед кем-то. Боязнь показать, что ты чувствуешь. Первые моменты одиночества. И как же обидно. Потом понимаешь, забываешь, привыкаешь к миру. Осознаешь, что он не всегда хороший, не везде равный и не обязательно справедливый. В нем, порой, кажется, что ты не в праве говорить, что, вроде бы, никто и не слушает, но знаешь, что должен, как бы не было страшно. Когда нужно выбирать между «больно сейчас, но гордишься потом» и «жалеть, что не сделал, из зоны комфорта». Когда думалось, мир черно-белый, ведь так говорили, так обещали: правильно – есть правильно, и это просто, а плохо – есть плохо, и всем это ясно. Но если хорошенько подумать, если поставить себя на место другого, если слушать больше, чем что-то доказывать, то мгновенно поймешь, что в каком-то смысле правы все, и ни одно решение не верно.

Правда – еще одна ложь, которой очень любят учить детей. Правду просто говорить, да? Все тайное становится явным. Врать не хорошо, и нужно всегда, всегда говорить только правду. Да, только вот мир не черно-белый. И, порой, соврать милосерднее. Правда может делать больно и спровоцировать рост, но с той же вероятностью может быть первым шагом к падению. И вообще, что есть правда, когда весь мир думает иначе? А какой толк от нее, когда все ее знают, но предпочитают не видеть, потому что им это выгоднее? Каким весом она действительно обладает, если ложь из уст влиятельного человека перевешивает ее, когда та сказана каким-нибудь «никем»?

Больно ли это понимать? Еще бы.

А как же первая влюбленность? Хоть у кого-то она бывает приятной?

Первая серьезная ошибка.

Первые последствия, задевшие кого-то, кроме тебя самого.

Первая фраза, которую ты не имел в виду, и стыдно, что сказал, но обратно уже не забрать.

Страх неизвестного.

Ответственность выбора, когда вот так с лету нужно решить, кто ты такой. И все говорят, что ты это с пеленок знаешь. Но как ты можешь знать, если ты еще мира толком не видел, настоящих людей не встречал, не пробовал себя ни в чем, еще и не жил толком?

Воистину, сложное время. Едва ли приятное. Не пожелала бы вернуться в него.

И все же…

Почему стоять в этом месте так больно? Вот ведь та самая кровать, на которой лежала бессонными ночами в раздумьях. На ней были и слезы, и телефонные разговоры, и мечты о принцах и принцессах на белых лошадях. Она помнит не самое лучшее время. Так, почему же так трудно с нее подниматься?

Вот браслеты со скелетами. Мой темный период, когда «меня никто не понимает» и «отрезать челку и выкрасить волосы в черный – отличная идея», «улыбаться никому не хочу», «не смотри, не говори и не трогай», «оставь меня одну, я люблю одиночество», и давайте не будем забывать про великое «мне никто не нужен и мне на всех плевать», потому что кто такого себе не говорил в подростковые годы? Ужасные браслеты, выбросить бы уже или отдать кому-нибудь, кому нравятся. Но почему так хочется оставить?

Вот маленькая комната, казавшаяся когда-то большой, старый ковер, на котором засыпала после школы, старый диван, видавший лучшие времена и старый пес, который вот только вчера был щеночком. Что-то нужно принять, что-то отдать, от чего-то избавиться. Понимаешь же, что ничто в этом мире не вечно, и ты взрослый человек, и у тебя теперь новый ковер, но при виде вот этого в глазах стоят слезы. Этот, несомненно, тот самый.

Четко помню, что пол в этой ванной был ледяным в суровые зимы, и вставать на него утром босыми ногами из душа было настоящей пыткой. Встал не с той ноги, да? Нет, не на тот пол. Но теперь вспоминается с теплом и трепетом. Родной пол. Любимый пол. Пол, на который вставала перед страшным экзаменом. Пол, на который вставала в субботу после двух часов сна, когда тащить себя в школу ну вообще не хотелось. Пол, на котором я даже спала один раз, потому что «почему бы и нет?». Пол, который больше не мой.

А эта дорога до школы. Она всегда была такой короткой? Казалась ведь бесконечной когда-то. Всего-то пять бесконечных минут.

А та школа. Я ненавидела себя в ней. Казалось, что живу в чужой коже, и почему бы мне любить саму себя, если сверстники не любят? Им ли не знать лучше, они ведь большинство. И все же… Зашла бы туда еще раз. Вдохнула бы полной грудью, чтобы хотя бы фантомно ощутить себя так, как ощущала тогда.

Время ведь не отмотать назад. И даже, если мы провели его где-то не очень, мы все равно его любим. Дорожим им. Боимся того, что оно может.

Вот так смотришь на место, которое совершенно не считал любимым, и не хочешь его отпускать. У тебя уже есть новые места, новые люди, новые не менее важные воспоминания, но вот эти самые дороже всего. Умом понимаешь, что не хочешь здесь снова жить, но вот сердцем чувствуешь, что, а где еще тебе, собственно, место?

Видишь человека, которым был когда-то, понимаешь, что он тебе теперь чужой. Не можешь больше объяснить былые поступки, не разделяешь любви к некогда обожаемым вещам, знаешь, что вот тот человек еще очень глуп и бесконечно наивен. Гордишься тем, кем ты являешься сейчас. Не променял бы этого ни на что.

И все же, хочется вернуться туда, в детство, хотя бы на день. Хотя бы в один приятный момент, когда мир еще был простым. И хотя бы в один трудный, чтобы оценить, на сколько во времени он кажется жалким.

Туда больно возвращаться и еще больнее уходить. Нужно отпустить. Ничто в мире не вечно.

Я уйду, отпущу, все отдам. Мне, честно, важны не вещи, а люди. С людьми все в порядке, а значит я буду в порядке, даже если это место уже не мое.

Но.

Сегодня я буду засыпать на той самой кровати. Буду плакать. Буду любить ее всем сердцем. Буду скучать по ней. Она всегда будет «той самой» кроватью.

Это место всегда будет «тем самым» местом. Уже не моим. Когда-то моим. Но тем самым.