Вздорский шёл по тихому апрельскому бульвару Боровичей и что-то сосредоточенно бормотал под нос.
Очень похожий на Виктора Авилова, сыгравшего главную роль в кинофильме «Господин оформитель». Эдакая инфернальная внешность колдуна. Лошадиное лицо, глубоко посаженные чёрные глаза и соломенные волосы до плеч. Костлявый и жилистый. Только трости и сюртука не хватало. Матвей был одет просто и безвкусно. В городе резко похолодало и на нём всё ещё была чёрная японская болоньевая куртка, приобретённая в комиссионке лет десять назад. С капюшоном и на синтепоне.
Довольно тёплая и лёгкая, ниже колен. Засаленная по краям рукавов и капюшона. В сочетании с трикотажными перчатками алого цвета смотрелась странно, если учесть что Вздорский был обут в не менее странные, чем перчатки, оранжевые шузы сорок шестого размера. Такие носили когда-то альпийские стрелки вермахта.
Ни с того ни с сего в голове бормочущего Матвея пронеслось: — Кто за квартиру не платит, того кондрашка хватит. А затем: — Старик, я слышал много раз, что ты не заплатил за газ. И тут же, без перехода. — Хороша кошка к мопеду. Мистическим образом, в то самое мгновение, когда в голове Вздорского пронеслась эта максима, из за пятиэтажки выскочил тарахтящий мопед «Карпаты», под переднее колесо которого влетела невесть откуда взявшаяся чёрная кошка. Ещё через мгновение её дымящиеся кишки увидел отвлёкшийся на визг лихача Матвей.
Из окна соседнего дома вылетел черный ворон и спикировал прямо на плечо оторопевшего афориста. Птица, словно забронзовела, да и сам Вздорский застыл у поребрика, как соляной столп.
Все мысли вдруг куда-то испарились, кроме одной: — Что это было, боже?!..
А в Бога Матвей не верил. Более того, он был убеждённым атеистом,
которого ещё в школе дразнили ботаником и задротом.
Призрачного гонщика давно уже и след простыл, а Вздорский так и торчал на бульваре, словно готовился стать памятником. Было еще очень рано, около шести утра, но всё же одно из окон пятиэтажки резко скрипнуло и распахнулось, щёлкнув шпингалетом. Сердце Матвея рухнуло в жёлтые шузы и он тут же оттаял. Ворон телепортировал на шиферную крышу красно-кирпичного частного дома напротив и, противно каркнув, исчез.
— Суки, когда же вы поспать дадите, — заорал алкаш с синим шнобелем и в тельнике с наколкой ВДВ на плече.
Из красно-кирпичного особняка выполз интеллигентного вида старикашка с лицом Аркадия Райкина и внятно прошипел: — Шволочи! — вот квитанцию принешшли вчера, а в ней такая шумма, такая, — и осёкся. — Тышяча двешти ублей!.. —Ш-шуки! — И тут же, как-то странно крякнув и схватившись за левую сторону груди в малиновой вязаной кофте, плавно осел на поребрик бульвар-штрассе. Стал похож на лужу, очертаниями напоминающую ботфорт страны Италия. Губы его посинели, а из искривлённого рта шла розоватая пена. Старик не дышал.
Переполошились соседи. В половине седьмого приехала «скорая» и увезла беднягу в морг. Вздорский сидел на поребрике и охватив голову костлявыми авиловскими пальцами с синюшными ногтями, плакал.
Не стесняясь. Во весь голос. Вздрагивая всей своей тощей и нескладной фигурой. Санитар со «скорой» коснулся его рукой, но тут же отпрянул, увидев в глубоко посаженных глазах страждущего такую муку, что ему стало не по себе.
Со всей этой долбаной мистикой нужно было что-то делать и Матвей наутро следующего дня был уже в Питере. Сидел в кабинете старого друга семьи — Николая Фомича Кузькина, который был доцентом кафедры психиатрии Питерского мединститута и практикующим врачом дурки.
— Николай Фомич, взмолился наш мистик поневоле, помогите! — Умоляю!..
— Хорошо, голубчик, — не переживайте так. — Вот вам направление на ЭКГ мозга. — Это не больно и не долго. Сдержанно улыбнулся и попросил передать привет отцу Матвея, с которым они прошли всю войну.
Стоял апрель 1975-го года. Вздорский работал корректором в одном из издательств Боровичей, специализирующихся на около-художественной литературе.
Сюда стекались рукописи подающих надежды литераторов. Чего он только не начитался за эти десять лет. Проза, стишки, дневники и конечно же, мать их, афоризмы. Может, от графоманской братии и заразился этой напастью. Так или иначе в его бедовой голове всегда и безостановочно почти что-то мелькало. Такой плотный поток сознания, де-белый шум, что у Матвея частенько побаливала голова. Спасался цитрамоном и вьетнамской «звёздочкой», а, когда и они перестали помогать, обратился к Фомичу и он выписал ему какие-то хитрые успокоительные капли на ночь, — без маркировки. Впоследствии выяснилось, что это были обычные сердечные капли на травах, в состав которых входили боярышник, пустырник и валериана. Но авторитет питерского доцента был настолько высок, что капельки подействовали на афориста, как плацебо чего-то более могущественного и действенного, чем банальное, проверенное временем средство.
К тому же Кузькин, когда стали известны результаты ЭКГ и выяснилось, что в дымящемся мозгу Матвея не сбалансированны процессы возбуждения и торможения, вручил тому пару упаковок лития карбоната.
— Попейте, голубчик!.. — Всенепременно! — Пол годика. Хуже точно не станет, сказал друг семьи и, сверкнув очками в дорогой позолоченной оправе, пожал сухую костлявую длань пациента.
Прошло два года. Ему стало лучше. Во всяком случае, афоризмы приходящие в буйную головушку всё так же часто и регулярно, перестали воплощаться в жизни. Вздорский пил капельки. Всё так же много гулял по утрам, успевая до восьми утра пройти с десяток километров. Теперь обязательно делал крюк и заходил в центральный парк. Стоял у озера и кормил голубей, отщипывая от сдобной булки с блестящей корочкой щедрые шматочки.
Но вот однажды случилось нечто, отчего Вздорскому стало сначала очень плохо, а затем и вовсе хорошо, потому что он, проснувшись в одно прекрасное утро в своей двушке-хрущёбе, оказался... в 2015 году.
Матвей обожал комедии Гайдая и особенно «Ивана Васильевича...»,
которого пересматривал много раз. Последний — при переходе в инобытие будущего, накануне вечером, после нагоняя, полученного от главреда.
Как обычно, выпил литий и капли, легко поужинал творожком и овощами, запечёнными в духовке видавшей виды румынской газовой плиты «Карпаты» и, как ни в чем не бывало, завалился спать.
Наутро проснулся и по привычке распахнув окно , — второй этаж, — не увидел напротив здания «музыкалки». На месте музыкальной школы маячил девятиэтажный дом, построенный турецкой компанией.
С подземной автостоянкой и охранником в черной униформе с нашивкой ощерившегося тигра на рукаве. Снова апрель и липкие каштановые почки, но деревья подросли, как бобы за ночь в японском мульте «Вокруг света за восемьдесят дней».
Матвей отстранился от окна и покраснел. Лицо пошло белыми пятнами, когда он увидел на уличном рекламном баннере цифру «2015»
Что там было за цифрой уже не имело значения. Вздорский понял, что он
заблудился во времени и тут же о Фомиче.
Кинулся в прихожую, к той самой куртке. Покопался в бумажнике.
С ужасом осознал, что те пятьдесят шесть рублей с копейками, которые он там нашарил, горю не помогут, потому что из радиоточки отчётливо раздавался голос:
— Валютные вклады в наш банк — лучшее решение всех проблем!
Беспрецедентно! Спешите! Пятнадцать процентов годовых.
Инвест-приват Банк — ваш уверенный шаг в счастливое завтра!
Белые пятна на малиновом лице афориста стали лимонными и он начал лихорадочно соображать. Осторожно выглянул в окно и, увидев тачку с никелированным значком «мерседеса» на носу, аж присел.
Это был черный мерс С-класса с тонированными стёклами и водилой в костюме от Hugo Boss. Сам «босс» был одет в джинсы и майку от Дольче и его друга и на вид ему можно было бы дать лет тринадцать. В каких-то чудаковатых туфлях, оказавшихся навороченными адидасами.
Сынок гендиректора того самого банка, который только что рекламировали по радиоточке «Маяк». — Странно, что она ещё работала, — подумал охреневший незадачливый путешественник во времени и на ватных ногах, закрыв хату на один оборот ключа, вышел на централ стрит Боровичей.
Ломанулся прямо на автовокзал, стараясь не особо пялиться по сторонам.
На его ногах были уже известные читателю оранжевые альпийские ботинки, свитер, и жилетка.
В будущем стало теплее. По ощущениям градусов на десять. Что-то около пяти тепла.
Во внутреннем кармане жилетки лежал лопатник с полтинником и бабушкино золотое кольцо с рубином, — единственная ценность, за которую можно было хоть что-то поиметь.
У кассы автовокзала сияла вывеска обменника и Матвей дрожащим от волнения баритоном спросил у окошка:
— С-скажите, а где у вас тут ломбард?..
— Да, за углом, возле базарчика овощного. Там вывеска. «Золото».
— Б-благодарю, — заикающимся бэ-баритоном ответил Матвей и уже через полчаса имел в лопатнике полтинник гринов.
В той же валютной кассе обменял на деревянные и в десять утра уже ехал в Питер на комфортабельном бусе «Ман».
В башке мелькнула фатальная мысль: — Фомича, поди, уже давно нет в живых, но может, кто остался из знакомых на кафедре. Вздорский помнил двадцатидвухлетнего аспиранта Никиту, любимчика Кузькина.
На кафедре он ему и рассказал всё. Фомич ушёл в 1998-м.
А Никита, возглавив кафедру, защитил докторскую по теме: — «Перверсии и пограничные состояния у работников умственного труда.»
Говорили почти два часа. Никита только прицокивал и кивал красивой седой головой. Пощупал пульс Матвея. Оттянул веко, постучал молоточком по коленке. Показал какие-то пятна. И попросил их описать, а затем сделал ему электроэнцефалолграму и отправил на общий анализ крови. Через два дня Матвей добровольно лёг на обследование, а через месяц с диагнозом: «Будь здоров, не кашляй» уехал в Боровичи и... женился на внучке Никиты, Анечке.
Она только-только защитила кандидатскую по сравнительной афористике душевнобольных. Медовый месяц провели в Италии. В 2020 оба заразились коронавирусом сovid — 19. Спасти не удалось. Двустороннее воспаление лёгких у обоих. Вакцину вкололи слишком поздно, — уже в России.
Сын Матвея и Анечки остался с дедой Никитой в Питере, на даче.
Ему постоянно снились афоризмы папы. В двадцать пять, в 2046 году, он получил Букеровскую премию по литературе от России за свой скандальный роман
«Афорист».
К тому времени все библиотеки перешли в режим аудио-видео кристаллов, вставляемых в затылочный выступ на черепах слушающих,
чипизированных Великим Литератургом Северного Каганата Земли, ЭйфОрием Гиперборейским.
Аудио-видеокристалл Матвея Матвеевича Вздорского «Афорист» входил в обязательную Программу Просветления Великих Выживших, которые
приобщались к сокровищам Маразума в специальных термах, лежа
в нефритовых джакузи с настоями трав, собранными Счастливыми Соратниками ЭйфОрия в горах Тибета.