Увлечённый человек обычно вовлекает в свои увлечения и своих домочадцев. Это я не раз в жизни наблюдала. Вот, например, жене захотелось заняться бальными танцами. И что? Мужу приходится идти вместе с ней, дабы не расставаться с любимой женщиной на эти танцевальные часы, а потом, смотришь, он и сам увлёкся так, что уже непонятно стало, кто кого танцами очаровал. Или другой пример. Муж, страстный любитель рыбалки, все выходные проводит на водоёмах. Жена, заподозрившая неладное, напрашивается в воскресенье с ним на озеро, славящееся щудовищами – такими щуками, которым в ведро Емели и не поместиться, пожалуй… И вот, попав в первый раз на рыбалку, женщина с первого заброса на спиннинг вытаскивает рыбку – пусть не потрясающих размеров (да с большими размерами она и не справилась бы!), а просто обыкновенного щукарика, такого себе щупленького и неказистого… И что? Да вот что: заболевает женщина с этой первой пойманной рыбки рыбацкой страстью. ОРЗ – острое рыболовное заболевание. Тоже трудно лечится, как и рукодельное. И уже мужу в выходные покоя нет. Он бы и на диване полежал бы, да женщина пристаёт: «Поехали!»
Острое рукодельное заболевание – тоже вещь серьёзная. Вот мужчина, например, решил заняться изготовлением мебели, столик для начала соорудить для ребёнка. Так жене ведь приходится в проекте тоже участвовать: размеры прикидывать, себестоимость просчитывать, опилки убирать…
Примеры привожу из реальной жизни. Конечно, острым рукодельным заболеванием чаще всего бывают поражены организмы слабой половины человечества, тут тебе и шитьё, и вышивание, и вязание, и плетение, и валяние, и пэчворк, и квилт, и что хочешь.
Много всяких женских рукодельных увлечений, причём большинство из них никакого участия мужей не требуют, если только жить не мешают. Ведь бывает, так рукодельница своими амигуруми или кружевами увлечётся, что суженому-ряженому и обед приготовить забудет.
Так вот моё ОРЗ настигло меня в пенсионном возрасте. Сыновьям повезло, они уже в это время жили своими семьями и от маминого кукольного хобби никак пострадать не могли. А мужу пришлось туго. С утра до вечера жена, словно зомбированная, только и делала, что сидела за компьютером в поисках нужной информации или крутила своих куколок из лоскутков. Все старые платья-рубашки пошли в дело. Муж соглашался, что эта его удобная рубашка стала староватой, можно отдать её жене на какого-нибудь куклака Кулачника или Симеона-Столпника. Муж соглашался, что ужинать сегодня будем попозже, так как жёнушка не успевает сделать Зосиму_Пчельника, а по правилам, крутить куклу нужно в один присест, в один заход, отложить работу нельзя.
Жизненное пространство стало сокращаться: в комнатах поселились тряпичные барышни, то тут, то там обнаруживались новые скопления пакетов с тканями, синтепухом, нитками, ветошью – остатками лоскутков и ниток.
– Ой, это не выбрасывай! – пугалась я, видя, как муж собирается сложить в мусорное ведро футлярчики от киндер-сюрпризов, оставшиеся от внуков.
– Зачем они тут валяются?
– Ты что, это можно использовать для кукол, вместо ореха в кукле Торохкольце.
И снова:
– Втулки от бумажных полотенец не выбрасывай, пожалуйста…
– Зачем тебе этот хлам?
– Из одной такой втулки получается замечательная Столбушка.
– Что?
– Не что, а кто. Кукла. Столбушка.
– С каких это пор кукла стала «кто»?
– А ты разве не знаешь, что по законам русского языка кукла склоняется по падежам как одушевлённый предмет?
– Прости, матушка, не знал. Учту.
– Чему тебя только в школе учили… Кто? – куклы, нет кукол, отдам куклам, вижу – кукол! Понимаешь, это падежи: винительный как родительный!
– Так ведь она же неживая!
– Кто?
– Не кто, а что! Кукла!
– Дорогой, так ведь одушевлённость-неодушевлённость не определяется тем, что «оно» двигается или живёт. Я детям на уроках говорила подсказку когда-то: правило ВоР: Винительный у одушевлённых как Родительный! А, по-твоему, труп, мертвец, покойник – одушевлённый или нет?
– Матушка, помилуй, мне это не понять, – протестует муж против моих грамматических разъяснений. – Я согласен: кукла – это кто!
– То-то же, – успокаивается во мне кукольная душа, но бывший учитель во мне ещё по инерции продолжает учить попавшегося под горячую руку человека:
– Труп – вижу труп – неодушевлённый, а вижу мертвеца, покойника – одушевлённые! В русской грамматике они одушевлённые, понимаешь? И кукла – тоже одушевлённая!
Муж под напором моих энергичных разъяснений, от куклы перешедших в область детективных слов «труп» и «покойник», сдаётся и готов признать за куклами не только право на одушевлённость, но даже право этих рукотворных созданий идти на выборы.
Для меня куклы и без правил русской грамматики раз и навсегда одушевлённые, живые существа. Все мои родные и близкие – от мужа до внучат – начинают это понимать. И вот муж, сам того не замечая, постепенно втягивается в сферу моих кукольных интересов и потребностей.
Сначала я обнаруживаю, что мои артисты из пальчикового театра кукол могут замечательно храниться, если выпилить из фанеры основание для них: две руки. На пальчики этих рук, правой и левой, можно поместить героев пушкинских сказок о царе Салтане и о золотом петушке. Но ведь сама я не умею пилить. Хотя муж утверждает, что я умею пилить – один неизменный объект – его самого. Однако пилить словами и пилить пилой – действия, конечно, разные… Муж снисходит до моих запросов и приносит мне из своей мастерской выпиленные из фанеры две руки, пристроенные для устойчивости на круглые основания. Красиво, удобно, артисты-куклы в порядке!
Дальше – больше.
– Знаешь, а для сказки о рыбаке и рыбке я придумала другую подставку. Смотри, вот я даже нарисовала. Избушка на берегу моря. А возле неё – три деревянных столбика, на которые и можно надевать куколок. Старик, старуха и рыбка золотая. Я потом раскрашу фанерку – здорово получится.
Льстиво улыбаюсь:
– Лучший мастер всех времён и народов!
Какие только просьбы не приходилось выполнять этому мастеру для своей жены, заражённой острым рукодельным заболеванием! Он выпиливал дуб для моего сказочного Лукоморья, связанного в стиле амигуруми. Он делал стеллаж для кукол. Он искал подходящие ветки, строгал нужные палочки, вырезал деревянные ложки для моих кукол.
И всё это хоть и без большого удовольствия, но и без малейшего ропота. Надо значит надо, куда денешься, если у жены новый проект.
А потом я честно призналась сама себе, что те фотографии кукол, которые я делаю для своей Азбуки народной куклы, чтобы подготовить выставку, просто никудышние. Ну, не может человек сразу делать хорошо абсолютно всё: и куклы, и фотографии, и пирожки, да ещё и поэзию-прозу сочинять. А вот у мужа фотографии получаются замечательные. Ведь он хоть и фотограф-любитель, но с огромным стажем. Первый фотоаппарат, знаменитый советский «ФЭД», был куплен на рождение нашего первенца, чтобы фотографировать младенца-сынишку. Это было время, когда нужно было самому разводить химикаты-растворы – проявитель, закрепитель, самому проявлять, печатать, глянцевать и т.д. А нынче-то бывшему младенцу-сынишке уже идёт четвёртый десяток, так что стаж фотографа у нашего папы-дедушки исчисляется добрыми тремя десятками лет с хвостиком. «ФЭД» давно сменила цифровая фотография, но ведь и в цифровой фотографии требуются умения и навыки, которые у меня как раз начисто отсутствуют. Короче говоря, в моём кукольном проекте требовался штатный фотограф. Конечно, и с этой ролью муж согласился. При этом даже проявил инициативу, выписал по Интернету специальное приспособление для фотографирования небольших объектов, в котором есть подсветка и можно менять фон: красный, жёлтый, синий, зелёный – на любой вкус.
Моё кукольное производство постепенно приобрело такой размах, что начались кукольные гастроли, то есть я решила организовать выставки народных кукол. Кукол в чемоданах нужно было доставлять к месту назначения, фотограф по совместительству стал транспортным курьером…
Одним словом, если жена крутит, вяжет и шьёт кукол, то мужу скучать не придётся.
– Дорогой, ты сегодня вечером найдёшь для меня минуточку?
– Для тебя или для новой куклы? – уточняет муж, не сильно заблуждаясь по поводу моего ответа.
– Ага, нужно сфотографировать ещё одну барышню…
– Это уже вторая сотня… пошла? – спрашивает муж, обычно не сильно склонный к статистике.
– Сто двадцатый персонаж в этой затянувшейся кукольной истории, – честно признаюсь я.
– Бесконечной кукольной истории, – честно признаюсь я.
– Бесконечной кукольной истории, – поправляет меня кукольный фотограф.
Внуки обожают дедушку. Ведь он так же безотказно, как в моих проектах, участвует и в затеях внучат.
– Рано или поздно запас неизвестных мне тряпичных кукол исчерпается, не нужно будет никого фотографировать, – обещаю я мужу, снова подчёркивая словом «никого» одушевлённость моих барышень.
– Ты найдёшь, кем меня озадачить, – миролюбиво соглашается муж с этой странной одушевлённостью тряпичных кукол и идёт фотографировать очередную, сто двадцатую куклу по имени Бабушка-нянюшка.
«Жил старик со своею старухой у самого синего моря», – бормочу я, поправляя на руках у Бабушки-нянюшки её куклёнка-пеленашку.
Мы с мужем не у самого синего моря живём, нам до Белого моря 120 километров нужно ехать, да и корыта разбитого у нас нет – слава Богу, стиральная машинка благополучно стирает. И капризничать я, как пушкинская старуха, не буду, конечно. Но вот если что-то нужно будет для моих кукол, то дедушка к золотой рыбке не откажется пойти. Нет, вру, не пойдёт: сам, своими руками сделает. Как говорит наша маленькая внучка Настя: «Дедушка ручками так оп! оп! – и сделает!»