Ольга Милованова
ПРОСТИТЕ НАМ НАШЕ СЧАСТЬЕ
- Ты меня никогда не любил! – выкрикнула Ника и яростно грохнула дверью ванной комнаты.
Щелчок задвижки выстрелил в тишине. Кит впервые не бросился вслед за ней, не стучал в дверь, не настаивал выйти и поговорить спокойно, не клялся в вечной любви, не умолял простить его.
- Это конец!
Ника опустилась на пол и окунулась в свою печаль. Безутешно оплакивала она неудавшуюся любовь, и мечты, и надежды, да и никчемную теперь жизнь.
Проревевшись вволю, Ника встала, умылась холодной водой, и с каким-то мазохистским удовлетворением стала разглядывать себя в зеркале.
- Вот полюбуйся, уродина! Так тебе и надо! – злобно твердила она равнодушному стеклу, отражавшему её красное распухшее лицо, щёлочки глаз в набрякших от слёз веках и главное «украшение» - лиловую картофелину носа.
Приведя кое-как себя в порядок, Ника осторожно отодвинула задвижку, приоткрыла дверь и выглянула. Кита не было видно. Она прошмыгнула в комнату, стащила со шкафа большую сумку и начала торопливо собирать вещи, кидая их как попало.
Кит не проявился и на шум её сборов.
- Вот гад! - Ника остановилась и прислушалась. Из кухни доносился тихий мерный гул и бульканье холодильника, в комнате шелестели стрелки часов, с улицы, в приоткрытое окно врывался микс из гомона детей, шума машин, рева взлетающего самолёта и птичьего щебета. Звуки квартиры были привычны, но в то же время в них недоставало чего-то важного, чего-то существенного…
Ника прошла на кухню, но ни там, ни в прихожей, ни на балконе, даже в туалете Кита не было. Не оказалось на месте его кроссовок и куртки, пуста была и коробка, в которую они складывали свои зарплаты.
- Ушёл! И все деньги выгреб, крыса! – Ника точно помнила, что там ещё оставалась пара тысяч до аванса.
Обида вцепилась в Нику с новой силой. Она приготовилась уже заплакать…
Но вовремя вспомнила, что только-только с таким трудом вернула себе лицо, а потому отложила проявление чувств и вернулась к сумке. Теперь, утвердившись в своём решении уйти и навсегда позабыть об этом удоде, Ника укладывала вещи с удвоенным усердием.
А Кита всё не было!
Сумка, рюкзак и два больших пухлых пакета уже стояли в прихожей, оставалось только одеться и сделать последний шаг за дверь дома, в котором всё так прекрасно начиналось. Ника с собой тщательно зашнуровала ботинки… Перед тёмным зеркалом надела шапку… Долго оправляла и вытягивала пряди волос вокруг лица… Повертелась, оглядывая себя… Немного поэкспериментировала, добиваясь взгляда «раненой птицы»… Найдя искомое, горько, только самыми уголками губ улыбнулась двойнику за стеклом...
А он не возвращался!
Тянуть дольше не было уже никаких причин. Ника швырнула на полку под зеркалом ключи, потом вздохнула, вскинула на спину рюкзак, с трудом подняла сумку, перегнувшись, чтобы она не скребла по полу, свободной рукой ухватила пакеты, и кое-как выбралась в коридор. Закрывать дверь пришлось ногой, и Ника от души пнула её безвинную да так, что грохот эхом прокатился по всему подъезду шестнадцатиэтажного дома. За соседской дверью залилась лаем собачёнка. Ника терпеть не могла маленьких собак, считая их сплошным недоразумением и насмешкой над природой. Кроме того, шавка была любимицей очень неприятной дамочки немного за тридцать, которая оказывала Киту явные знаки внимания, избрав, вероятно, его своим «принцем». Появление Ники в жизни такого перспективного холостяка уж точно не входило в планы соседки, и она заняла активную выжидательную позицию. Раньше её неприкрытые реверансы просто смешили Нику, защищённую от глупой ревности превосходством своей молодости и взаимной любви. Но сейчас она злобно пожелала Китосу с этой тёткой счастья и мысленно, потому что обе руки были заняты, показала соседской двери средний палец.
Лифт, естественно! не работал. И это стало последней каплей – размазывая по щекам чёрные от туши слёзы, некрасиво кривя рот, подвывая и отчаянно жалея себя, Ника поползла вниз. Этаже на одиннадцатом она сдалась, опустила тяжеленную сумку на пол, и весь оставшийся путь просто волокла её по ступенькам.
Ей показалось, что спускалась она бесконечно под мерное чередование перестука и шелеста сумки на поворотах, пока совершенно обессиленная не выпала на освещённый мягким вечерним солнцем двор.
И здесь до неё совершенно никому не было дела. Дети с визгами носились по площадке, радуясь первым тёплым весенним денькам, мамашки сбились в кружок и что-то увлечённо обсуждали, даже редкие старушки, совершенно забив на свои прямые обязанности по бдению за порядком и сбору информации, безучастно сидели у подъездов, зависнув в телефонах. Весь мир безмятежно продолжал жить своей жизнью, в то время как Никина катилась под откос.
Она рухнула на скамейку, чтобы отдышаться и придумать, что делать дальше.
А его так и не было!
Ника подняла глаза. На газовой трубе над козырьком подъезда удобно расположились жирные птицы мира. Голуби шкворчали, без стеснения, в голос, обсуждая глупых людишек внизу.
- Кыш! Кыш! Пошли отсюда! – замахала руками Ника.
Несколько серых птиц лениво поднялись, хлопая крыльями, но, сделав небольшой круг, сразу же вернулись на тёплый насест и ещё ожесточённей заворчали, поворачивая головы, с пренебрежением поглядывая на Нику.
Ника разозлилась, и ей сразу стало легче. В конце концов, она много раз читала в глянцевых журналах и слышала от подруг, что жизнь с потерей мужских штанов не заканчивается, и теперь ей предстояло самой в этом убедиться.
Ника набрала номер закадычной подруги, с которой спала когда-то на соседних кроватях в подготовительной группе и на спор проверяла силу воли, трогая языком железный столб качели в мороз.
Им обеим страшно повезло – Нике и Милке ни разу не привелось делить ни конфеты, ни кукол, ни шмотки, ни парней. И хотя рядом с высокой худощавой красоткой с огромными серыми глазами и роскошной натуральной пепельной гривой, в которую вылупилась соседка по горшку, Ника чувствовала себя немного замухрышкой, она благосклонно прощала подруге этот недостаток за отменное чувство юмора, душевность и преданность. Кроме того, Милка обладала несомненным талантом, временно прозябая на должности преподавателя в местной художественной школе. А самое главное – имела в собственности маленькую квартирку в старом доме, затерянном в глубине спального района. Немного напрягало Нику в их отношениях только непомерная влюбчивость Милки, которая постоянно по кому-то вздыхала, мечтала и страдала. Подчас жертвы об этом даже не догадывались. Милка могла приметить парня на остановке, пока ждала маршрутку, и, как потом сама со смехом рассказывала, за несколько минут мысленно пройти все этапы: «полюбила, отдалась, вышла замуж, развелась».
Разумеется, были у неё и реальные отношения, но не так много, как, может быть, ей хотелось или судачили о ней окружающие. Мужчины вились вокруг Милки, хотя сама она этого совершенно не замечала. Ангельская внешность сочеталась с холодным неприступным выражением лица, которое она неизменно надевала при чужих. Сама Милка называла его: «Не влезай, убью!» (как на столбах с высоковольтным напряжением), но переделать себя не могла. Потому редкие особи мужского пола отваживались прорваться через это защитное кольцо ледяного презрения. Но если это удавалось, счастливчик попадал под неусыпную заботу Милки. Она отдавалась чувствам всецело и безраздельно, искренне полагая, что любовь - это круглосуточное общение с непременными целовашками-обнимашками, няшными подарочками и прочими муси-пусечками, ежечасными созвонами, СМС-ками, сообщениями в мессенджерах, а так же категорическим отсутствием тайн и секретов между влюблёнными.
В эти периоды Милка совершенно переставала существовать для остального мира. Она постоянно была занята, отвечала по телефону односложно, никогда ни о чём не спрашивала и быстро сворачивала разговор. По первости Ника обижалась, пыталась выяснить, в чём дело, но после привыкла и терпеливо ждала, пока Милка позвонит сама. А это случалось, когда очередная «любовь всей её жизни» выскальзывала из удушающих Милкиных объятий. Подруги мгновенно воссоединялись и возобновляли общение, как будто снимая с паузы, без взаимных обид и претензий. На маленькой Милкиной кухоньке, доливая чай тягучим приторно сладким ликёром, они проводили сеансы взаимной психотерапии, делились мыслями об общем вырождении мужской породы, а так же особенной козлиности и кобелиности отдельных её представителей.
Сегодня Милка ответила сразу, без лишних расспросов разрешила перекантоваться у неё, пока Ника решит вопрос с жильём, и уже через час они сидели за Милкиным кухонным столом.
Ближе к ночи, когда доля чая в чашках стала заметно меньше по сравнению с ликёром, распалённой обидой Нике пришла в голову гениальная идея - написать Киту, дабы раскрыть тому глаза на его никчёмное существование без неё. Но Милка, как настоящая подруга, решительно отобрала телефон и не дала свершиться позору. После короткой потасовки Ника сдалась. Подруги заверили друг дружку в безмерной любви и постановили на этом остановиться и лечь спать.
Кит же так и не позвонил!
Утро следующего дня выдалось не добрым - последняя чашка ликёра с чаем была, определённо, лишней. Ника с трудом разлепила глаза на настырный призыв будильника, поднялась со второй попытки и поплелась умываться, натыкаясь на углы. Поплескав в лицо водой, она уселась на край ванны, буквально на минутку положила голову на скрещённые руки, и тотчас же задремала, уронив волосы в раковину. Очнулась Ника от грохота - Милка, которой тоже надо было собираться, барабанила в дверь. Вздрогнув и окончательно просыпаясь, она наскоро почистила зубы и рассмотрела себя в зеркале. Красота была страшной и потребовала от Ники неимоверных усилий, чтобы прийти хоть в какую-то мало-мальски приемлемую форму. Единственное, что удовлетворило, так это взгляд «раненой птицы», который теперь дался ей совершенно без труда.
Одна мысль о завтраке отозвалась тошнотой. Ника просто за компанию посидела на кухне, потягивая воду, и в очередной раз поражалась, как в щупленькую Милку входит столько жратвы, да ещё и без каких-либо последствий для её фигуры. Подруга смела салатик, яичницу с колбасой, три внушительных бутерброда, немаленький кусманчик вчерашнего тортика, пару бананов и с пяток конфет. Обычно их совместный приём провоцировал у Ники приступ немотивированной агрессии. Тщательно высчитывая калории, постоянно ограничиваясь в сладком, мучном и жирном, истязая себя упражнениями, почти всегда оставаясь голодной, она отчаянно завидовала поразительной особенности Милкиного организма – жрать всё подряд и не толстеть.
Но не сегодня.
Милка спокойно, не боясь поперхнуться под завистливым взглядом Ники, выхлебала большую чашку кофе со сливками и пятью ложками сахара, и они отправились на работу.
По дороге Милка инструктировала Нику, что сказать «этому дятлу», когда он, наконец, позвонит. Та согласно кивала, поскольку искренне считала подругу, пережившую уже целых три романа, гораздо более сведущей в вопросах общения с противоположным полом.
- А если не позвонит? – вдруг спросила Ника.
- Позвонит! Куда он денется?! Таких как ты не бросают! – отрезала Милка.
- А каких бросают?
Милка немного замялась.
- Ну-у-у… других всяких… - потом будто решилась – Таких, как я, например, дур несчастных!
Нике стало стыдно. В слепом эгоизме своего несчастья она совсем позабыла, что всего неделю назад они так же, как вчера сидели на Милкиной кухне, врачуя чаем с ликёром или ликёром с чаем, сердечные раны подруги.
- Он так и не позвонил? – участливо спросила она Милку.
- Нет! – буркнула та.
- Вот сволочь! – выдохнула Ника.
- Да я его везде заблокировала и в телефоне в чёрный список внесла.
- А как ему тобой связаться? – удивилась Ника.
- Если бы любил, нашёл бы способ! – Милка мстительно сузила глаза.
- Но ведь ты… ему сказала… никогда не звонить тебе и… исчезнуть из твоей жизни… - осторожно начала Ника.
- Мало ли что я сказала?! – оборвала её Милка, - Мог бы и догадаться! Мужик должен быть настойчив!
Ника уже приготовилась броситься к Милке, чтобы вместе оплакать их несчастную бабскую долю, но… Опаздывать на работу было нельзя. Поэтому девушки просто помахали друг другу на прощанье и расстались до вечера.
Ника усердно трудилась весь день, наслаждаясь сочувствием коллег. На их встревоженные расспросы: «всё ли с ней в порядке?», «не заболела ли она?», Ника устало поднимала полные непролитой безысходности глаза и шептала умирающим голосом:
- Нет, нет. Всё хорошо, - и, тяжело вздохнув, продолжала отстукивать на компьютере.
Девчонки сочувственно шушукались за её спиной, немногочисленные коллеги мужчины ободряюще улыбались, тётки постарше укоризненно качали головами, видимо уже придумав и осудив жизнь, судьбу, а также моральный облик хорошенькой молоденькой сотрудницы. Короче, работа их дружного коллектива была практически парализована. Не поднимая головы, не выходя потрепаться на перекуры, не зависая в телефоне, и не прерываясь на чай-кофе, работала в этот день одна Ника, и это сразу отметила начальница – Стелла Юлисовна.
Эта дама была жуткой перфекционисткой и запойной трудоголичкой. Всегда в идеальной белой блузке, обтягивающей юбке, с образцовым пробором на голове и безупречно нарисованным лицом Стелла Юлисовна приходила первой и неизменно последней покидала офис. В работе ей не было равных, а в оценке людей она придерживалась только одного критерия – насколько он предан общему делу. Её уважали, боялись и, понятное дело, не любили, за глаза называя Стервой Юлисовной (в особо тяжёлых случаях заменяя первый слог её отчества на «Ху»).
День тянулся и тянулся, а он так и не позвонил…
Да и, вообще, обычно общительный Никин телефон, который в день принимал по несколько десятков звонков, сегодня непривычно молчал.
Впрочем, один звонок всё-таки был. Ника относила документы на согласование и не успела ответить. Ей мгновенно стало жарко, уши загорелись, горло перехватило. Она взяла дрожащей рукой телефон, но на экране высветился незнакомый пропущенный номер. Ника постояла в раздумьях – перезвонить или нет? Обычно она этого не делала, считая, что тот, кому очень надо, наберёт ещё раз.
Но! Это мог быть Кит!
Он вполне логично мог предположить, что обиженная Ника не ответит, когда увидит, что звонок от него, поэтому решил позвонить с чужого номера.
- Интересно, что ты мне теперь будешь петь, Китосик? – ехидно подумала Ника, нажимая вызов.
Слушая длинные гудки, она успела провертеть в голове несколько язвительных фраз, которые прервал бодряческий женский голос.
- Здравствуйте! Вы дозвонились в клиентский отдел банка N! Все ваши мечты сбудутся с нами! Только для вас у нас сегодня есть уникальное предложение, от которого вы не сможете отказаться…
Ника с трудом вставила в поток навязчивых слов своё твёрдое «спасибо, не надо» и отключилась. Она посидела немного, прижав телефон к груди, бессмысленно глядя в окно, потом встряхнулась и нырнула обратно в спасительную канитель дел.
Перед самым концом рабочего дня начальница принесла и плюхнула на стол перед ней большую стопку бумаг. Спорить и упираться у Ники не было сил. Она подняла на начальницу скорбный взгляд, но на закалённую Стерву он совершенно не подействовал. Похоже, та вообще не представляла, для чего женщине дано сердце. Да и было ли оно у неё?
Полу просьбой, полу приказом Стерва поручила Нике разобраться с документами к понедельнику, пожелала хороших выходных и развернулась, чтобы выйти.
- Вот, сука! – обречённо подумала Ника.
В этот момент начальница обернулась и с улыбкой кивнула. Ника застыла и мгновенно густо покраснела. Спохватившись, она низко наклонила голову и стала особенно старательно упихивать документы в свой портфельчик.
Закончив работу, Ника по дороге к подруге зарулила в магазин, закупиться какой-нибудь вредной едой - душа и тело срочно требовали утешения. Для этого пришлось распотрошить тщательно оберегаемую кредитку, но Ника справедливо рассудила, что худеть и экономить она будет потом.
Не раньше, не позже, а именно в тот момент, когда Ника стояла на кассе, рассчитываясь, позвонил, наконец, Кит.
Ника с горем пополам отыскала телефон в бездонных недрах сумочки, вытащила его, повела пальцем по экрану, приложила к уху и, удерживая его плечом. Параллельно она заталкивала продукты в пакет, доставала купон на скидку, вспоминала код от карты, опасливо косясь на недовольную задержкой огромную очередь. Возможно, от этого голос у неё был немного… неприветливый.
- Да! Слушаю! – выкрикнула она, чудом успев поймать выскользнувший телефон.
- Это я, - тихо сказал Кит.
- Я поняла, что ты! Чего хотел? – Ника перебирала одной рукой карты в кошельке, отыскивая нужную.
- Узнать. Успокоилась ты или ещё нет?
- Чёрт возьми! – выругалась Ника, когда пин-код к карте не подошёл во второй раз.
- Понял, - обиделся Кит и отключился.
- Бли-и-ин! – расстроилась Ника, но телефон сейчас был нужен позарез, в нём хранились все пины от её колоды карт. В контактах она записала несколько фамилий, первые буквы которых совпадала с первыми буквами названия банка, а кодом были последние четыре цифры номера.
Листая, Ника практически физически ощущала раздражение покупателей, столпившихся за ней.
- Ничего, подождёте! Я с работы, а вы могли бы и другое время выбрать! - запальчиво подумала Ника и с вызовом оглянулась, готовая защищаться, если грянет скандал.
Но. То ли вид у неё был очень уж свирепый, то ли уставшие, так же как она после работы, люди не имели сил ввязываться в перепалку, то ли в этой конкретной очереди невероятным образом собрались самые воспитанные граждане города. Никто не откликнулся на её вызов, и скандала не случилось.
- Благодарю! - нахамила Ника отупевшей от монотонной работы кассирше, сгребла оставшиеся продукты, подхватила тяжеленный пакет и стала выбираться из толчеи магазина.
Движение на выходе перегородило семейство, состоящее из мужа, жены, необъятной возрастной дамы (очевидно, матери одного из родителей) и двух малышей-погодков, которые восседали в тележках в виде автомобильчиков. Детёныши устали в духоте магазина и теперь истошно орали. Старшая мамаша встала монументом в дверях и, громко комментируя умственные способности членов семьи, объясняла, что каждый из них должен делать в данной ситуации. Молодые родители не огрызались в ответ, вероятно, привыкшие к её воплям, а упорно толкали громоздкие тележки к выходу.
- Громкость убавьте и дорогу дайте, – грубо сказала Ника толстухе.
Та запнулась от неожиданной наглости, но быстро собралась и накинулась на свежую жертву.
- Как ты, никудышка, со старшими разговариваешь?! – заверещала она.
- Как заслуживаете, так и разговариваю. И не тычьте мне, - спокойно парировала Ника.
- Мне сорок шесть лет! Как ты смеешь мне хамить, сикуха сопливая! – трясла дама жирным кулаком перед самым носом Ники.
- А выглядите на все шестьдесят.
Дама задохнулась, побагровела и, казалось, начала от злости распухать на глазах. Ника не стала дожидаться извержения, обогнула её и выскочила на улицу.
Весь путь до дома она не могла успокоиться. Возвращаясь вновь и вновь к стычке в магазине, Ника продолжала мысленный диалог, в котором разила хабалистую даму убийственными остроумными колкостями, жалея что они во время не пришли ей в голову.
Ввалившись к Милке, она первым делом всё рассказала ей в лицах, но в несколько подправленной версии, с особенно удачными выпадами, придуманными по дороге. Они вместе похохотали, разбирая пакет и накрывая на стол. Больше всего Милке понравилось, как Ника отбрила скандалистку, кичившуюся своим возрастом.
- Нашла чем гордиться! – недоумевала Милка.
- Ага! Она бы ещё своим центнером живого жира похвалилась! Смотрите все! Я налопала сотню килограмм! – кривлялась Ника, изображая толстуху.
С высоты своих прекрасных двадцати четырёх лет девушки искренне считали обязательными достоинствами женщины - молодость, стройность и красоту. А бедняжкам, которые по несчастью или собственной глупости, не соответствовали этим высоким идеалам, оставалось довольствоваться исключительно слезливыми сериалами, да безнадёжными мечтами о любви и счастье. Перешагнувшим же сорокалетний рубеж, пожилым дамам, вообще, полагалось шуршать пылесосом по дому, вязать бесконечные носки или шарфы, закатывать банки с соленьями, да возиться с внуками, облегчая жизнь молодому поколению. Разумеется, о своём преклонном возрасте, как о неизбежном несчастье, следовало скорбно молчать, а никак не размахивать им, как флагом.
- Твой то звонил? – прервала веселье Милка.
Ника замерла. Точно. Из-за всей этой суетни она совсем забыла об их неудачно сложившимся разговоре.
- Я сейчас! – она схватила телефон и скрылась за дверью ванной.
Но и на этот раз ничего не получилось. После нескольких коротких гудков безразличный механический голос сначала на русском, потом на английском известил её, что номер абонента занят, и предлагал перезвонить позднее. Ника переждала несколько минут и набрала снова… Кит всё ещё с кем-то трепался.
Ника медленно провела пальцем по экрану, завершая вызов, и задумалась.
- Мамочке жалуется, - первое, что пришло ей в голову.
Надо отдать должное, мать Кита была не самая ужасная женщина, да и виделись они всего-то несколько раз. Зоя Евгеньевна вполне спокойно приняла выбор сына, рассудив, что ему жить, никогда не лезла в их отношения, не навязывала своего мнения и не втюхивала опыта. Да и Кит ни разу не был замечен в мамсиковости – давно жил самостоятельно, сносно справляясь и с бытом, и с личной жизнью. Но девичий фольклор, те же глянцевые журналы и всевозможные женские форумы, из которых Ника частенько черпала информацию, упорно твердили, что все мужчины обожают своих мамочек, а все мамочки без ума любят своих сыночков, воспринимая любую девушку рядом с ними, как соперницу. Поэтому Ника немного помучила себя, воображая, как злорадствует эта… Зоя Евгеньевна! напоминая Киту, как она с самого начала говорила, что Ника ему не пара…
Тут её накрыло!
Кит теперь свободен, и об этом, конечно же, сразу пронюхала «принцесса» с блохастиком из 126-й квартиры. Ника живо представила, как та уже кружится вокруг Кита, соблазняя своими жирными пирожками и подвядшими прелестями. Без сомнения, это с ней он сейчас мило чирикает, да ещё, наверняка, не забывает проехаться по Нике, насмехаясь над её доверчивостью и глупостью.
Этого Ника не могла перенести! Обсуждать её?! Да ещё и с кем?! С этой шваброй с жидкой растительностью на голове?!
Ника разрыдалась, да так отчаянно, что Милка с грохотом уронила что-то на кухне и примчалась к ней с искажённым от ужаса лицом.
- Что?! Что он тебе сказал?! Что этот гад тебе сказал?! – тормошила она Нику.
Но та не могла выговорить ни слова, обливаясь горючими слезами.
Милка немного попрыгала вокруг неё. Ничего толком не добившись, схватила душ и окатила Нику холодной водой.
От неожиданности Ника мгновенно выключилась, хватая ртом воздух, потом вдруг практически нормальным голосом спросила.
- Ты чО, дура?
- Сама дура! – завопила Милка, - Меня чуть кондратий не хватил от твоего воя! Что он тебе сказал?!
- Ничего, - удивилась сама себе Ника.
- Как ничего?!
- Так… ик! Ничего. Мы с ним даже… ик! не разговаривали... ик! у него номер… ик! был занят, - Ника по инерции ещё всхлипывала и икала.
- А чего ж ты тогда ревела белугой? - Милка выглядела смешной в своей растерянности.
- Я… ик! как предста… ик! вила, что он… ик! с этой… ик! Раиской-крысой, ну… ик! помнишь… ик! соседкой… ик! и вот… ик! не смогла удержаться, - Ника уже извинительно улыбалась, приглашая подругу посмеяться вместе с ней.
Но Милка ничего не ответила, презрительно хмыкнула, одарила подругу ледяным отстранённым взглядом и, гордо вскинув голову, удалилась. Нике же пришлось задержаться, чтобы ликвидировать последствия своей бурной фантазии. Она скоренько умылась, переодела мокрую футболку, ухватила волосы в конский хвост, чтобы не мешали, и подтёрла пол.
Когда Ника появилась на кухне, Милка уже жевала, уткнувшись в телефон. Ни шуточки, принятые между ними, ни умильные рожицы, ни неуклюжие извинения, с которыми Ника приставала к ней ни на мгновение не отвлекли её от экрана. Милка безучастно угукала и, не глядя, на ощупь, методично сметала еду вокруг себя. Её рука отыскала большое блюдо с яблоками, и Милка принялась за них. Ника дала ей схватить второе, и бесшумно заменила яблоки картофелинами. Милка потянулась за следующим…
- Какого, х-на! – заорала она, отплёвываясь, после того, как откусила хороший кусок картофелины, и, наконец, подняла голову.
- Я подумала, что тебе без разницы, - невинно выпучила глаза Ника.
- Я тебе сейчас покажу – «без разницы»! Ты у меня сама сейчас попробуешь! – разъярённая Милка вскочила из-за стола и, размахивая картофелиной, бросилась за Никой.
Но та не стала ждать, а, взвизгнув, понеслась в комнату и перед самым носом Милки успела захлопнуть стеклянную дверь. Эта преграда защитила Нику именно своей хлипкостью. Милка не стала колотить и трясти дверь, опасаясь разбить, вставленное в неё молочно-матовое рифлёное стекло.
- Открывай по-хорошему, - приказала она.
- А драться не будешь? – притворно испугалась Ника.
- Буду! – честно призналась Милка.
- Тогда я не открою, - отозвалась Ника.
- Ах, так! Тогда я сяду под дверью, и ты никуда не выйдешь. Сама попросишься, как миленькая! - пригрозила Милка.
- Ты первая не выдержишь. Там на кухне эклеры в коробке, - применила Ника запрещённый приём.
Ответа не последовало.
- Да-да, твои любимые! Шоколадные! – Ника отлично знала слабость своей давнишней подруги и бессовестно добивала её.
- Шантажируешь?! А ещё подруга! – тяжело вздохнула Милка и её тапки пошлёпали в сторону кухни.
Ника немного подождала за дверью, потом приоткрыла её и высунулась. Путь был свободен. Она подобрала с пола брошенную картофелину и прокралась в кухню. Милка сидела за столом с надкусанным эклером в руке, демонстрируя абсолютное блаженство.
- Милочка, прости меня… Ну, пожалуйста… Хочешь, я сама эту картошку съем?! – жалобно заканючила Ника.
- Хочу! – бессердечно прочавкала Милка.
Ника вздохнула, откусила большой кусок картофелины и стала жевать, мучительно кривясь. Милка сначала просто издевательски улыбалась, глядя на подругу, потом начала мерзко подхихикивать. А поскольку рот у неё был занят, то этот смех больше напоминал хрюканье. Ника не выдержала и заржала во весь голос, при этом куски непрожёванной картошки разлетелись по всей кухне. Милка задержалась, но ровно на столько, чтобы проглотить эклер, зажимая рот для надёжности двумя руками. Освободившись, она сразу же присоединилась к Нике.
Они громко хохотали, дразня и подначивая друг дружку, пока в стену не задолбили. Девушки осеклись и разом посмотрели на часы. Обе стрелки сошлись на двенадцати.
- Ну, что? Мир, дружба, жвачка? – шёпотом спросила Ника.
- Должна будешь. Три… нет, четыре коробки эклеров, - так же ответила Милка.
- Замётано! – согласилась Ника.
Они ещё долго сидели, болтали о своём, о девичьем, не портя ликёр чаем, и разошлись по постелям, только когда небо над крышами начало заметно светлеть. Поэтому субботний день практически не отразился в Никиной памяти.
Утром в воскресенье она проснулась рано и долго бессмысленно разглядывала потолок, размышляя: «Где она?» и «Какой сегодня день недели?» Больше всего Ника боялась вспомнить о чём-то важном, что она непоправимо забыла!…
Она свела брови и наморщила нос, подстёгивая мыслительный процесс, и так глубоко задумалась, что даже напрочь позабыла о страшной грозе девушек – морщинах. Память же всё равно возвращалась не спеша. Первыми проявились разрозненные цветные события-пятна… потом они начали складываться в замысловатые не всегда логичные мысли-узоры…
Вдруг всё разом встало на свои привычные места! Ника выдохнула с облегчением.
Не-е-ет! Сегодня воскресенье… она у Милки… и…
Тут её, будто ударило.
Ох! Кит!…
Неужели это всё?! Неужели они действительно расстались?!
Перед глазами немедленно встало их удивительное по своей нелепости знакомство…
Она стояла в нескончаемой очереди на почте. Неожиданно подошла ещё одна женщина-оператор, Ника, мгновенно сообразив, ринулась к ней, довольно невежливо подрезав замешкавшегося здорового парня, стоявшего на несколько человек впереди неё. Тот только недовольно проворчал ей в спину, что-то типа «самая хитрая!». Ника даже не обернулась. Но ей не повезло. Оператор не собиралась обслуживать клиентов, а едва спросив что-то у напарницы, тут же растворилась в таинственных недрах почтового склада. Ника хотела вернуться на своё место в очереди, но толпа так плотно сбилась, что ей пришлось со скандалом ввинчиваться обратно. Занятая этим увлекательным делом, Ника сразу позабыла о потёмистом парне, не видела, как он расплатился и вышел из отделения. Поэтому, наткнувшись на него на крыльце, очень удивилась. Оказалось, что он её ждал. На второй, более внимательный, взгляд парень оказался вполне себе симпатичным – высоким с крепкими надёжными плечами, будто предназначенными для того, чтобы класть на них нежные девичьи руки. Волосы на макушке были собраны в пучок, затылок и виски коротко выстрижены, чистое открытое лицо приветливо улыбалось, а ещё он немного заикался от волнения. Последнее Ника отметила для себя с лёгкой ноткой торжества. Парень представился Никитой и попросил Никин номер телефона. Она без колебаний его дала, впечатлённая внезапным совпадением их имён, так как искренне верила в знаки судьбы, имена, цифры и прочую дребедень. Для Ники так и осталось тайной, чем она его тогда зацепила - то ли напористостью и наглостью, то ли неземной красотой. Кит отделывался ничего не значащим: «ну, понравилась просто». И, слишком критически оценивая свою внешность, Нике пришлось признать, что он запал на её не совсем светские манеры в очереди.
Роман закрутился стремительно. А почему бы и нет? Он привлекательный, она – чертовски привлекательна… Тянуть было нечего. На втором свидании (на следующий день) Ника сократила его имя до Кита, а через неделю они стали жить вместе.
С разной степенью успешности им удалось продержаться почти полгода. Оба были молоды, горячи и бескомпромиссны, искры летели между ними не только по самым незначительным поводам, но зачастую и вообще без всякого повода. Вот и в этот раз Ника, как ни старалась, не смогла припомнить причину, по которой разгорелся последний скандал, приведший её на Милкин диван.
В душе Ники заворошились сомнения.
Может зря?
Может, не стоило?
Может… я не права?!
Кит быстро загорался, он так же легко отходил, и всегда первым шёл мириться. Ника, чувствуя его слабину, для порядка ещё немного строила из себя обиженку, наслаждаясь своей властью над большим сильным парнем, и, только помучив его хорошенько, благосклонно прощала. А когда он нервничал, голос иногда предавал его, и в самый драматический момент спора давал петуха. Злиться после этого на него было уже невозможно, и Ника внезапно начинала смеяться над ним - надутым мальчишкой.
Ника улыбнулась.
Почему же он не позвонил на этот раз?
Понятно, что он обиделся из-за этого дурацкого разговора в магазине. Потом он с кем-то разговаривал. Тоже можно понять. И из этого совершенно не следует, что разговаривал Кит именно с соседкой. В конце концов, зачем им разговаривать по телефону, если она живёт от него через стенку…
Через стенку!
Зверь-ревность моментально заворчал и поднял голову…
Нет! Не сегодня!
Огромным усилием воли Ника затолкала его поглубже, закрыв мысленно на все замки и маленький крючочек, и милостиво согласилась, что Кит мог разговаривать с кем угодно... С Дюшей, например! Старинный друг Кита вполне подходил для этого.
Хорошо. Принято. Они разговаривали с Дюшей. Пусть… Обсудили какие все девки – дуры... Ладно… Долго разговаривали… Ну, и что? Это тоже не преступление. Но почему же Кит не перезвонил?! Ведь он не мог не увидеть пропущенные звонки от неё?!
А если с ним что-нибудь случилось?! Мысли Ники мгновенно переменили направление.
Как она сразу не догадалась?! Странное молчание Кита объяснялось только этим. Он так переживал из-за её ухода, что решился на самое страшное!
У Ники побежали мурашки по спине.
Как она могла? Как она могла?! Есть, пить, смеяться, когда её дорогой, её любимый, её ненаглядный, её единственный Китушка лежит, может быть, где-нибудь забытый, одинокий… и возможно уже… холодный!…
Ника потянулась за телефоном. Цифры номера расплывались перед глазами, трясущимися пальцами она провела по экрану... Длинные гудки тянулись бесконечно долго…
- Китик! Родной мой, ответь! – заклинала она телефон.
Кажется, подтверждались её самые худшие предположения. Она уже собиралась дать отбой, когда, наконец, отозвался сонный голос.
- Да! Какого чёрта?! Шесть утра! Кто это?! – недовольно пробурчал покойник.
- Конь в пальто! – проорала Ника в ответ и отключилась.
Не-е-ет! Никаких слёз из-за этого чёрствого удода! Он не дождётся! Больше она не будет посмешищем для него и его крысы с шавкой!
Телефон Кита незамедлительно отправился в чёрный список.
Но униженному самолюбию этого показалось мало, оно требовало активных и незамедлительных действий, и, чтобы не разнести планету на кусочки, бешеную энергию необходимо было срочно направить в мирное русло.
Ника вскочила с дивана, быстро привела себя в порядок, скатала, спрятала постель, выхватила из портфельчика документы, втюханные Стервой, и погрузилась в цифры и показатели. За этим занятием она просидела до половины одиннадцатого и очнулась только, когда в дверь просунулась всклокоченная голова Милки.
- Ты со скольки сидишь? – удивилась та, щурясь одним глазом.
- С шести, - не отвлекаясь, буркнула Ника.
- Ошалела?! Воскресенье?! Тебя что, обещали наградить орденом за заслуги перед работодателем?! - Милка немного прозрела, протопала в комнату и плюхнулась на диван.
- Отстань! - отмахнулась Ника.
- И с каких же пор мы стали такие работящие? – ехидничала, окончательно просыпаясь, Милка.
- С тех самых, как стала одинокой, самостоятельной женщиной, - отрезала Ника.
- Тебе поставят памятник и напишут: «Она умерла, но доделала отчёт».
Ника промолчала, боясь сбиться. Повисла пауза. Милка, видя, что подругу не расшевелить, пожала плечами, зевнула, потянулась и поднялась.
- Ладно, пошли завтракать, самостоятельная женщина, а то ещё и правда умрёшь от истощения. А мне отвечать. Не уберегла подругу, - Милка наигранно всхлипнула.
Ника добила очередную страницу, и отправилась на кухню вслед за ней.
В понедельник Ника выложила перед Стеллой Юлисовной аккуратную стопку документов с внесёнными жёлтым маркером правками. Та бегло просмотрела и довольно хмыкнула, что в данном случае означало одобрение. Но у Ники был приготовлен ещё и контрольный выстрел.
- Вот, - она выложила на стол розовую флешку.
- А это что? – подняла брови начальница.
- Документы. Исправленные и дополненные, - отчеканила Ника.
- Неплохо, - после некоторой паузы медленно выговорила Стелла Юлисовна.
Это был триумф!
Ника плыла по офису в ореоле своей недосягаемой успешности. Ещё бы! Получить похвалу из уст самой Стервы!
Но радость быстро улетучилась, когда после обеда начальница вывалила перед ней стопку документов в два раза больше предыдущей. Ника открыла было рот, чтобы возмутиться, но вовремя одумалась и принялась за дело.
С этого дня так и повелось. Стерва всё время подкидывала ей задания, над которыми Ника сидела, не поднимая головы. Теперь она частенько задерживалась в офисе и регулярно брала работу на дом.
Постепенно Стелла Юлисовна стала явно выделять Нику среди других сотрудников - брала её на совещания, поручала особенно деликатные или запутанные дела и даже, остановившись около её стола, при всех несколько раз перекинулась с ней вежливыми шуточками.
Но чем лучше Стерва относилась к Нике, тем каменее становились лица коллег и плотнее стена вежливого молчания вокруг неё. Вечно кучкующиеся молодые сотрудницы мгновенно рассыпались при её появлении, мужчины галантно кланялись и многозначительно хмыкали, пожилые дамы, умолкали на полуслове, когда Ника заходила в кабинет. Один раз за спиной она отчётливо услышала, что-то вроде «выслуживается» (только не литературный вариант). Она быстро обернулась, но по невозмутимым лицам и лживо-приветливым глазам опытных офисных склочниц так и не смогла определить, кто именно это сказал. С ней перестали садиться рядом за стол в обеденный перерыв, не звали пить кофе, не приглашали потусить после работы. А самое замечательное - при ней больше не сплетничали! Нику перестали оповещать о противостоянии секретарши со свекровью-монстром, проблемах бухгалтерши с сыном-оболтусом, а также интимных подробностях семейной жизни Любочки из рекламного отдела.
Ника приняла вызов и ещё больше увеличила пропасть между собой и коллективом, начав полностью копировать стиль одежды, причёску, макияж и манеру поведения ненавистной всеми Стервы. А та вскоре ушла на заслуженное повышение, потащив за собой и Нику.
Шли годы…
Как то Ника…Вернее, для подчинённых она давно уже была Вероника Сергеевна (или Железная Вероника, в особо же тяжёлых случаях первая буква её имени заменялась на «Х») - отчитала безалаберную молоденькую сотрудницу, указав на грубые ошибки в документе, над которым та работала. Девица сопела носом, хмурила нарисованные бровки, клятвенно обещала всё исправить. Но, когда, уходя, Ника, обернулась к ней, то отчётливо прочитала в злобном взгляде, брошенном на неё исподлобья: «Сука!»
Ника улыбнулась в ответ и приторно вежливо попросила, чтобы документ лежал на её столе сегодня же. До конца рабочего дня оставалось двадцать минут. Девица хотела что-то возразить, но опустила голову и спрятала глаза за густой занавесью рыжей чёлки.
Успешная карьера практически полностью лишила Нику личной жизни, но принесла финансовое благополучие. Она ездила на работу на престижном внедорожнике, носила только брендовые вещи, путешествовала по всему миру и давно уже жила в прекрасно отделанной квартире элитного жилого комплекса с закрытым двором. У неё всегда царил безукоризненный, никем не нарушаемый порядок. Ника практически не ела дома, никогда не приглашала гостей, поэтому, посчитав наличие кухни пережитком и ненужным атрибутом, довольствовалась лишь чайником, микроволновкой и холодильником.
С Милкой она по-прежнему дружила, хотя теперь встречались они гораздо реже. Верная подруга успела за это время несколько раз сходить замуж, приобретя двух сыновей от разных браков и стойкую аллергию к непарным носкам. Она так и не сделала карьеры художницы, побоявшись порвать с нервной малооплачиваемой, но стабильной профессией преподавателя.
Нике было приятно ощущать себя в их доме доброй феей. Она никогда не приходила с пустыми руками, одаривая шумную, взбалмошную компанию экзотическими вкусностями и обязательными подарками из поездок. Милка же могла ответить только неубиваемым чувством юмора, душевностью и преданностью. Но Нике, живущей в мире лицемерной приязни и вынужденного уважения, именно это было и нужно. Только здесь она могла позволить себе быть той давнишней наивной девочкой, по которой втайне от всех тосковала.
Правда теперь Милка завистливо поглядывала на подтянутую фигуру подруги. Избалованная своим реактивным обменом веществ, она привыкла много, вкусно, без ограничений есть, и, когда с возрастом организм её предал и перестал справляться, Милка незаметно для себя набрала порядочное количество килограммов, которые, впрочем, её нисколько не портили. Но она ужасно мучилась и постоянно выпытывала у Ники секрет её стройности. Милка внимательно выслушивала, согласно кивала и тут же забивала, твёрдо пообещав заняться собой с понедельника.
Образ Никиты с годами бледнел, стирался в Никиной памяти, постепенно превращаясь в воспоминание, которое, то ли было, то ли не было, то ли придумано, то ли прочитано в каком-то женском журнале.
А он за все эти годы не звонил и не появлялся…
Впрочем, нет. Один раз им всё-таки привелось встретиться.
Перед Новым годом Ника выбирала подарки для Милкиных бандитов в большом сетевом магазине детских товаров, когда туда вошло шумное семейство. Надменная, смутно знакомая, женщина дорого, но безвкусно одетая, не стесняясь, покрикивала на большого оплывшего лысоватого мужчину, на обеих руках которого повисли разнополые, но одинаково шумные дети. Мужчина нудил, безуспешно пытаясь урезонить потомство. Что-то в его заурядной внешности зацепило Нику и, всмотревшись, она с удивлением узнала Кита. Он тоже повернул к ней голову и по мгновенно появившемуся в его глазах выражению «больной коровы», Ника поняла, что он тоже узнал её. Кит остановился, будто собираясь что-то сказать, но Раиска (теперь Ника поняла, что это была именно она) проследила за его взглядом и грубо дёрнула к себе, загрузив нескончаемым потоком визгливых слов. Кит несколько раз попытался обернуться, но Ника не стала дожидаться финала этой унизительной для её давнишней любви сцены. Она поспешно расплатилась и выскочила из магазина.
Возможно, Кит и искал её потом, но Ника об этом никогда не узнала. Скованная требованиями корпоративной этики, она давно ликвидировала все свои аккаунты в социальных сетях.
Эта страница жизни навсегда была для неё перевёрнута. Если она о чём и жалела, то делала это исключительно одна, когда этого никто не видел.
***
Кит стоял потрясённый.
Вот что это опять было?!
Он снова, в который раз, оказался не готов к стремительному кульбиту их мирного обсуждения планов на грядущие выходные к этим необъяснимым нормальной логикой обвинениям и слезам. Он совершенно искренне не мог понять, что такого возмутительного было в его предложении провести воскресный день с Дюшей и его новой пассией. Но Ника внезапно вспылила и набросилась на Кита с обвинениями в чёрствости и эгоизме. Он пропустил момент и вместо: «хорошо, пусть будет по-твоему» (что ещё имело шанс загасить нарождающийся скандал), наивно начал соблазнять Нику преимуществом поездки на дачу Дюши. Увидев, наконец, что она завелась не на шутку, он попытался ретироваться, но было уже поздно. Она закусилась, припомнив Киту и задержку с работы в понедельник, и внезапный звонок с неопределившимся номером на его телефон вчера, и мифическую неприязнь к ней Никитиной мамы, и верх цинизма – заигрывание с соседкой!
Кит неловко начал оправдываться, что просто придержал лифт, когда увидел, что Раиса заходит в подъезд, да погладил её милого пёсика…
Это было совсем зря!
- Милого пёсика?! – взвилась Ника, - Сегодня тебе захотелось погладить эту занюханную псину, а завтра – потискать его подержанную хозяйку?!
- Да нет! Что ты?! Я даже не думал! – испугался Кит.
- Ты меня никогда не любил! – выкрикнула Ника, ринулась в ванную и яростно грохнула дверью. Задвижка щёлкнула звонко, как выстрел.
Практически сразу же из-за двери донеслись душераздирающие рыдания.
Кит заметался раненным зверем по крохотной кухоньке. Два шага от холодильника до окна, разворот, два шага обратно. И так бессчётное число раз. Но монотонное движение мало способствовало обострению мыслительного процесса и пониманию происходящего.
Обиднее всего было то, что в структурированном мозгу Кита не было места подтексту, предположениям, а тем более двойным, тройным смыслам. Он всегда говорил исключительно то, что думал и наивно ждал того же от других. Никина же способность цепляться к самым невинным его словам, и, виртуозно выворачивая их, устраивать скандал, каждый раз заставала Кита врасплох. Она фантастически предугадывала его мысли, сообразно причудливой логики делала из своих предположений далеко идущие выводы и бурно обижалась, в сопровождении целого водопада слёз. Кит никак не мог привыкнуть к её внезапным и абсолютно непредсказуемым вспышкам и теперь метался по кухне, перебирая в голове весь их разговор, пытаясь поймать и зафиксировать момент своего промаха.
Единственное, что Кит понял вполне определённо, что в очередной раз ни черта не понял. Никина логика снова оказалась за пределами его мыслительных способностей.
Он устало опустился на хлипкую, жалобно крякнувшую под ним, табуретку, опёрся спиной об стенку, вытянул ноги почти до противоположной стены кухоньки и, задрав голову, стал внимательно разглядывать потолок. Мозг разрывали злые мысли.
Что опять было не так?!
Сколько можно терпеть?!
Зачем мне всё это надо?!
Вот, возьму, сейчас и уйду! Пусть посидит, подумает!...
Нет. Не буду с ней разговаривать… день!... Нет, два!... Лучше, неделю!...
По правде говоря, Кит сам совершенно не переносил напряжённого густого молчания, сопровождаемого надутыми губами и холодными равнодушными глазами, которым Ника иногда наказывала его. Но сейчас это показалось ему замечательной идеей.
А эти злосчастные выходные, вот нарочно! проведу с Дюшей! И даже… Попрошу очередную девушку Дюши привести подружку и для меня! Вот! И пусть Ника поревнует на самом деле, а не придумывает всякую чушь!...
Тут его окатило изнутри жаркой волной. Кит замер на мгновение, потом уронил голову и закрыл лицо руками, почти уверенный, что Ника легко сможет поймать и прочитать его крамольные мысли.
Но из ванной по-прежнему доносились самозабвенные рыдания, и эти слёзы мучили Кита почти физически.
Собственная обида быстро кукожилась, выцветала и уже казалась ему пустой и несущественной. Злобные мысли испарялись, как вода, пролитая на раскалённый под полуденным летним солнцем асфальт. Он безоговорочно винил уже только себя грубого и неловкого за то, что снова довёл её и готов был в очередной раз согласиться с любыми, даже самыми абсурдными, доводами любимой, лишь бы она больше не плакала.
Кит всегда первым шёл мириться. Так ему казалось проще, тем более что финалы этих примирений были страстными и дарили обоим незабываемое острое наслаждение. Возможно, именно в этом и заключалась, не вполне осознаваемая ими обоими причина, по которой они бросались в жестокую пучину выяснения отношений, споров и бессмысленных беспричинных обид.
Кит встал и подошёл к двери ванной и, прилипнув к ней ухом, напряжённо прислушался. Рыдания почти стихли, уступив место тихим всхлипываниям и судорожным вздохам. Потом шумно полилась вода. Что-то брякало, стукало и шуршало. Потом потянулась бесконечная пауза полной тишины, в которой вдруг прорезались звуки окружающего мира: мерный гул и бульканье холодильника, шелест часов в комнате, микс из гомона детей, шума машин, рева взлетающего самолёта и птичьего щебета, доносящиеся с улицы, в приоткрытое окно. Часы, отражённые зеркалом в коридоре, неторопливо вели обратный отсчёт – пять… десять… пятнадцать минут…
Ника всё не выходила.
В тот момент, когда он уже был готов ломать эту чёртову дверь, наконец, клацнула задвижка. Немузыкально скрипнула дверь, и из-за неё высунулась всклокоченная голова Ники. Не разглядев Кита в полумраке коридора, она выскользнула из ванной, осторожно прикрыла дверь, развернулась и тут же наткнулась на него. Она была такая маленькая, беззащитная с огромными глазами на осунувшемся, запрокинутом к нему, лице, что Кит, не в силах выносить этого взгляда, поспешил спрятать её голову на своей груди, облапив всю Нику своими большими руками. Она легко сдалась, прижалась к нему всем телом и сразу же снова начала плакать, только теперь тихо без надрыва и подвываний. Футболка Кита намокла, глаза щипало, коридор расплывался.
- Прости меня, Никитёнок. Прости! Слышишь? - шептал Кит.
Закончилось всё, как обычно…
Ника дремала, утомлённая на его плече, рассыпав волосы по подушке. Левая рука уже задеревенела, но Кит терпел, бесконечно дорожа этими минутами. Молчащая с закрытыми глазами Ника выглядела воплощением ангела, волей необыкновенного случая оказавшегося в полной его власти. Глядя на её безмятежный лоб, удивлённо выгнутые бровки, он забывал и о нелогичных мыслях, которые там рождались, и о словах, которые недавно зло выкрикивали детские припухшие губы, кривясь в обиде. Его искреннее чувство к ней после особенно бурных ссор и жарких примирений, словно после грандиозной перезагрузки, ощущалось им особенно свежо и пронзительно.
Пальцами правой нежно, едва касаясь, он вёл ото лба любимой по самому контуру волос. Обрисовал маленькое розовое ушко, уловил биение жилки на хрупкой шее, ощутил под тонкой кожей трогательную угловатость косточек ключицы, плеча и руки, головокружительный выгиб её по-детски худенького тел. Рука ушла под тепло одеяла…
Она была вся здесь! Вся прекрасна! И вся его!
Надо быть абсолютным кретином, чтобы отказаться от своего счастья такого вздорного, непоследовательного, но бесконечно дорогого и полного.
Ника вздрогнула и приоткрыла глаза.
- Ки-и-ит, - сонно протянула она и выгнулась довольной кошкой.
- Что? – тихо отозвался он и осторожно поцеловал её в завиток на лбу.
- Представляешь? Мне вдруг представилось, что мы расстались.
- Да, да… - рассеянно ответил Кит, уже снова загораясь.
- Ну, послушай! – Ника решительно вывернулась из его ищущих рук, отгородилась одеялом и уселась, подтянув колени.
Кит остановился, удивлённый.
- Да. Я вышла из ванной, а тебя нет. Я вещи собрала и к Милке поехала, а ты всё не звонил. Потом, правда, позвонил, но я на кассе стояла и чуть телефон не выронила. А ты обиделся и отключился. Потом я тебе перезвонила, но ты с кем-то трепался. Кстати кто так долго разговаривает по телефону?
Кит открыл было рот, чтобы ответить, но Нику уже несло дальше.
- Потом мы с Милкой напились с горя. Её новый - этот из автошколы - бросил. Представляешь?
Кит расслабился и перевернулся на спину. Ника сейчас не нуждалась в собеседнике. Ей вполне хватало его междометий, удивлённых восклицаний и кивков головой, вставленных в нужные места. Перебивать Нику не стоило, да и вряд ли бы удалось, так как она была наполнена своими «воспоминаниями» до краёв. Следовало просто подождать, пока она прольётся вся до капельки и, иссякнув, остановится сама.
Дойдя до душещипательной сцены в магазине игрушек, Ника всхлипнула, отчаянно жалея себя одинокую, но гордую. Кит удивлённо повернулся к ней и спросил, подперев голову рукой.
- И это всё ты придумала за пятнадцать минут?
- Почему за пятнадцать? – Ника будто с разбегу наткнулась на внезапную преграду.
- Ну, ты была в ванной пятнадцать минут.
- Ты что с секундомером стоял?! – опасно пропела она.
Кит не был готов ко вторым разборкам за один вечер, поэтому сразу сменил тон и стал выкарабкиваться из ловушки, в которую неосторожно сам себя загнал.
- Нет. Что ты? - самым невинным голосом, на который только был способен ответил Кит, вытаращив честные глаза.
- Я просто стоял под дверью, ждал тебя. И каждая минута казалась мне вечностью. Поэтому я не сводил глаз с часов, Кит, прямо и не мигая, смотрел в глаза Нике.
Она немного помедлила, потом громко выдохнула и бросилась обнимать Кита, опрокинув его на спину.
- Бе-е-едненький! Жда-а-ал меня! Ки-и-итик мой! – сюсюкала она, целуя его, щекоча волосами и дурачась.
Наутро за завтраком Ника неожиданно выдала блестящую идею.
- Нам надо завести собаку.
- Собаку? – удивился Кит, оторвавшись от телефона.
- Да, собаку. Большую, породистую. Будем гулять с ней, дрессировать. Она будет нас защищать. Ты ведь любишь собак, Китик? – голос Ники звенел трогательной заботой.
Она стала убеждать Кита, что общие заботы о домашнем питомце сплотят их маленькую ячейку, научат заботиться о нём и друг о друге, заставят вести здоровый образ жизни (обязательные прогулки два раза в день станут отличной тренировкой для Никиной фигуры), а главное, доставят массу радости. Ника говорила всё вдохновеннее, совершенно позабыв о том, что первоначальный замысел состоял только в том, чтобы Кит, получив в собственность собаку, перестал засматриваться на соседского кабысдоха.
Он, как водится, не заметил подвоха, но немного замешкался с ответом.
В детстве у Кита была собака. Лет в десять он привёл с улицы овчарку, которая весь день носилась с детьми во дворе. Со слезами на глазах Кит умолял родителей взять бездомную собачку, обещая гулять с ней каждый день, кормить и заниматься. Родители сломались, и в их тесной двухкомнатной квартирке с проходной гостиной поселилась Динка. Собака оказалась умнейшая. Она сразу поняла, кому обязана приютом и, обожая всех членов семьи, оставалась беззаветно преданной исключительно Киту. Динка понимала его с полуслова, и иногда казалось, что она не говорит только потому, что её пасть не приспособлена для таких упражнений.
А тот, уже со второго дня, забыв обо всех своих слёзных обещаниях, сладко спал, когда отец выводил Динку на обязательный променад. Иногда, правда, тот говорил ей: «Иди, буди своего хозяина», и Динка послушно клацала когтями по полу к кровати Кита, оббивая, своим бешено вертящимся хвостом, всё вокруг. Она наваливалась передними лапами на Кита и радостно гавкала в самое ухо. Но тот продолжал мужественно спать.
После Кита и своих людей Динка до самозабвения любила конфеты. Она стаскивала их со стола, осторожно разворачивала лапами, подхватывала языком, а потом, ликвидируя следы преступления, съедала и бумажку.
Выяснилось это случайно. В гости приехала мамина сестра и привезла килограмм пять дефицитных в то время конфет. Ввиду того, что основной уничтожитель сладкого - Кит в это время лежал в больнице и довести себя до диабетической комы (съев всё зараз) не мог, она не придумала ничего лучшего, как оставить весь огромный кулёк в гостиной на диване. День ото дня количество конфет стало непостижимым образом уменьшаться. А поскольку у Кита было железобетонное алиби, сёстры с досадой подумали друг на друга и обстановка потихоньку накалялась, пока однажды мать случайно не подглядела из спальни весь этот цирк с конфетами и бумажками. Вора обнаружили, но в отличие от Кита (если бы это был он) не только не наказали, а умилились редкой сообразительности и находчивости. Всем желающим теперь демонстрировали трюк с конфетами, а Динка наслаждалась своей вредной привычкой вполне легально.
Боялась Динка только одного страшного зверя – соседскую кошку. Трёхцветная пушистая стервозина любила посидеть у подъезда и погреться на солнышке. Меланхолично взирала она с высокого крыльца на бедную Динку, которая, повизгивая, носилась вокруг, не решаясь пройти мимо врагини. Не помогали ни увещевания, ни заманивания вкусняшкой, ни грозные окрики. Если бы Динка умела плакать, она бы рыдала от отчаяния и стыда за своё несобачье поведение. Кита же и его друзей это чрезвычайно веселило. Вдоволь нахохотавшись, он сгонял вредную кошку с крыльца, но та, шипя и огрызаясь, тут же возвращалась на свой пост. Однажды, истерично визжащую Динку, отцу пришлось на руках вносить в подъезд под равнодушно-презрительным взглядом трёхцветного чудовища.
Кит стал самым популярным мальчиком во дворе. Когда он выходил с Динкой, вокруг него собирались все окрестные жители дошкольного и школьного возраста. Даже старшаки милостиво снисходили до того, чтобы пообщаться с малолеткой, спрашивая разрешения пройтись с Динкой на поводке или поиграть с ней в мяч.
Расставание с Динкой навсегда осталось в сердце Кита мозжащей раной и виной. Став взрослым, он понял, что содержание и воспитание большой серьёзной собаки требовало знаний, сил и терпения. Но ни его родители, занятые на работе, ни он сам тогда не смогли с этим справиться.
У Динки началась течка, и однажды утром она сорвалась с поводка и убежала, окружённая сворой распалённых страстью кобелей. Вернулась только к вечеру, низко опустив голову, поджав хвост и виновато заглядывая своим людям в глаза.
Естественно, Динка «понесла», и сразу встал вопрос: «Что делать со щенками?» Кит, слушая озабоченные разговоры родителей, всё более проникался презрением к «согрешившей» Динке. Он стал с ней груб и жесток, а она, словно осознавая, свою вину, безропотно принимала от обожаемого человека упрёки и даже побои.
В конце лета Кит с мамой уехали к той самой тётушке с конфетами, а когда вернулись, Динки дома уже не было. Отец сказал, что пристроил её в частный дом в пригороде, где она и ощенилась. Кутята родились мёртвыми, а сама Динка больше никогда не подпускала к себе кобелей.
Став взрослым, Кит периодически задумывался о том, чтобы привести в дом четвероногого друга, но каждый раз, с болью и раскаянием вспоминая верные глаза Динки, отгонял эти мысли, боясь снова оказаться предателем.
Но сегодня ему совершенно неожиданно пришло в голову, что именно в память о ней он должен сделать живое существо счастливым.
И, немного помедлив, Кит согласился, тем более что буквально пару дней назад слышал мельком на работе жалобы коллеги. Тот вместе с женой разводил новомодную породу собак - амстаффов, и его сучка-медалистка уже четыре месяца назад ощенилась. Но весь выводок оказался бракованным и теперь он пристраивал щенков по дешёвке «на диваны». На жаргоне заводчиков это означало, что собакам из-за небольших экстерьерных изъянов будет закрыт путь для разведения. Ни Кита, ни Нику проблемы разведения и участия в выставках особо не волновали, поэтому они решили, что он всё подробно узнает, а вечером после работы вместе съездят и выберут себе щенка.
С утра Ника гуглила информацию об амстаффах - американских стаффордширских терьерах, и к обеду весь отдел знал о том, что она приобретает самого умного, самого надёжного, самого игривого, а также самого красивого пса на свете.
Ника перебрала в телефоне всех знакомых, чтобы сообщить радостную новость, Милке, естественно, первой. Но закадычная подруга только поугукала равнодушно, потом спросила, зачем ей этот геморрой (в смысле собака) нужен, потом буркнула, что ей сейчас некогда и отключилась. Ника собралась уже было обидеться, но вспомнила, что Милка рассталась со своим инструктором только в её фантазиях, а, значит, находилась сейчас вне доступа для всего мира.
Ника уже подпрыгивала от нетерпения на стуле, гипнотизируя взглядом неповоротливые стрелки часов, когда, как всегда безупречная, начальница плюхнула на стол перед ней большую стопку бумаг. Ника подняла на начальницу умоляющий взгляд, но на Стерву он совершенно не подействовал.
- Разберитесь с документами к понедельнику, - сухо произнесла она, развернулась и направилась к выходу
- Вот, сука! – злобно подумала Ника её в идеально прямую спину.
В этот момент начальница обернулась.
- И хороших выходных, - Стерва широко улыбнулась во все свои 32 ослепительно белоснежных зуба.
Ника поперхнулась, закашлялась, лицо мгновенно запылало, она низко наклонила голову, пряча глаза, и стала особенно аккуратно укладывать документы в свой портфельчик.
В этот момент её накрыло ощущение дежавю.
Она это уже видела! Но никак не могла припомнить, где? и когда? В размышлениях о мистической непознаваемости мира и её собственной Никиной уникальности пролетели последние полчаса пятничного рабочего дня, и свободная она помчалась на условленное с Китом место.
Заводчица открыла им дверь, держа за ошейник мускулистую, крепко сбитую собаку средних размеров с короткой гладкой шерстью, необычайного кремового оттенка. Несмотря на массивное телосложение и широко расставленные передние лапы, та не выглядела громоздко, скорее даже элегантно.
Хозяйка провела их в комнату, где, отгороженные детским деревянным манежем, шумно возились два откормленных толстолапых щенка.
- Вот, два мальчика. Последние остались. Выбирайте. Три сестры однопомётные уехали в Польшу. Представляете? Весь помёт на диванах.
Посвящённая уже, Ника сочувственно покивала, но категорически не видела никаких изъянов.
- Вот, смотрите. У этого светлые глаза и нос, - хозяйка достала одного упитанного щенка и дала его Киту.
- А у этого слишком много белых пятен, гораздо больше положенных по стандарту 20-ти процентов, для выставки уже не годится, - Ника получила от неё второго щенка.
Оба собачена были великолепны – сплошная милота. Они почти сразу вывернулись из рук, будучи не в состоянии долго сдерживать, бурлящую в них энергию, и начали носиться по комнате. Наскакивая друг на друга, щенки подбегали к людям, требуя ласки и пытаясь завлечь в свои игры. Их объявленные изъяны не представлялись Нике серьёзными, и она никак не могла выбрать. А Кит совершенно не хотел ей помочь, сразу отговорившись, что полностью полагается в этом на неё. Пока Ника мучилась, он дотошно выспрашивал хозяйку о породе, особенностях ухода и изучал документы, которые та принесла.
Тут один из щенков взял инициативу в свои лапы. Он подскочил к Нике, коротко визгливо тявкнул, требуя её внимания, а, когда та присела рядом с ним, чтобы погладить, подскочил и длинно лизнул наискосок по лицу – от шеи до лба.
- Собака–целовака, - расхохоталась Ника и выбор был сделан.
Расплатившись, они вышли под возмущённое рычание матери, запертой в другой комнате.
Домой поехали на такси. Брыкающееся шерстяное счастье норовило вывернуться от Ники, желая везде засунуть свой любопытный нос и изучить незнакомую обстановку, и утихомирилось только в крепких руках Кита.
Не поднимаясь в квартиру, он сразу побежал в магазин за кормом и вернулся часа через полтора, нагружённый целым ворохом разной степени нужности приспособ для нового жильца.
Постоянно сверяясь со всезнающим Гуглом, несколько раз перезванивая заводчикам, они кое-как надели на щенка новенький брезентовый ошейник, покормили его и добились-таки, чтобы он сделал свои естественные дела на пелёночку в коридоре.
Наполненные впечатлениями, зализанные и вымотанные вконец, они добрались до дивана уже далеко за полночь. Щен развалился между ними, ушастой головой на коленях у Ники, и громко сопел, иногда подрагивая лапами, которые свалил на Кита. Вполголоса они обсуждали, как будут звать это беспокойное счастье.
В щенячьей карточке уже было записано длинное вычурное имя - Найджел, Норман, Нильс, Нейтон, которое дал заводчик. Ника пробовала каждое из них на язык, произнося с разной интонацией и примеривая на щенка. Но ни одно из них не хотело сочетаться с лапами, ушами и хвостом, доставшимся им.
Они начали было спорить, но сил на хороший скандал уже не было, и Ника неожиданно свернула его.
- Пусть будет пока просто Щеном, а потом определимся.
Кит радостно согласился и, устроив собачена на его новенькой подстилке, они отправились спать.
Первое, что увидела Ника, открыв утром глаза, - довольную морду Щена, который вольготно развалился между ними. Осталось загадкой, когда и как он взобрался на довольно высокую кровать, оба – и Ника, и Кит клятвенно заверили друг друга, что не были ему пособниками в этом беззаконии.
Кит отнёс Щена на подстилку и, присев перед ним, строго сказал, что его место теперь здесь. Тот внимательно выслушал хозяина, наклонив голову и навострив одно ухо, потом повернул голову другим ухом вверх, умильно глядя на Кита, но, как только он поднялся, сразу же понёсся к кровати, ловко взобрался на неё и устроился, как ни в чём не бывало рядом с Никой.
Она рассмеялась. Киту же пришлось неимоверным усилием сдержаться, чтобы показать маленькому наглецу, кто в доме хозяин. Он снова строго сказал Щену, что его место не здесь. Но тот закрыл глаза и прикрыл морду лапой, как будто ничего не слышал. Пришлось применять непедагогические меры - Кит свернул газету и шлёпнул ею Щена по толстой попе.
- Нельзя, я сказал! – добавил он страшным голосом.
Щен недовольный соскочил с кровати, но его обиженки хватило ненадолго, уже через пару минут он шумно колбасился под ногами, мешая накладывать ему корм, несколько раз опрокинув миску с водой и вылизывая у человеков всё, до чего мог дотянуться своим наглым мокрым языком.
Немного ошалевшие от обилия новых родительских обязанностей, Ника и Кит задумались, что делать дальше. Выгуливать Щена пока было небезопасно, ему недавно поставили необходимые по возрасту прививки. Но и сидеть два выходных дня в квартире с гиперактивным собачьим ребёнком казалось верхом безумия.
- Ты ведь говорил, что Дюша звал нас на выходные за город, - вспомнила Ника, когда они сами уселись, наконец-то, завтракать.
Кит поперхнулся кофе и закашлялся. Ника заботливо похлопала его по спине.
- Звал, - осторожно ответил Кит, когда смог говорить.
- Ну, так поехали. Щен хоть там погуляет на свежем воздухе, - прощебетала Ника.
Кит внимательно смотрел на неё, ожидая подвоха.
- Ну, что замер? Иди, собирайся – она невозмутимо убирала со стола.
Уверившись, что нового катаклизма определённо не предвидится, Кит позвонил Дюше, обрадовал, что они всё-таки приедут, рассказал о новом члене семьи, уточнил дорогу и что необходимо прикупить.
Часа через два они уже выходили из такси перед высоким глухим забором из профнастила.
- Соседи достают. Ходят. Заглядывают. Спрашивают. Что посадили? Чем полили? Когда убрали? Надоело. Вот и отгородились, - ответил Дюша на немой вопрос Ники, пропуская их внутрь.
За забором открылся уютный домик, окружённым любовно устроенным участком, основную часть которого занимала аккуратная лужайка с небольшим зеркалом прудика и совершенно замечательной беседкой.
Институтский друг Кита был настоящим красавцем и не только знал, но и бессовестно этим пользовался. Натуральный блондин, наделённый природой карими глазами, чёрными ресницами и бровями, с атлетической фигурой и отлично подвешенным языком не оставлял девушкам практически ни единого шанса удержаться и не влиться в длинный шлейф его поклонниц.
Ника не встала в их ряды только благодаря какому-то внутреннему стоп-сигналу, который всегда в ней загорался при виде красивых мужских особей. Ей посчастливилось со стороны наблюдать за стремительной сменой спутниц Дюши. Но обида за отвергнутых клокотала в душе Ники и, движимая женской солидарностью, она однажды высказала её «самовлюблённому павлину»:
- Как ему не стыдно так поступать с девушками? Сегодня с одной, через месяц-два с другой?
На что Дюша простодушно ответил:
- Что поделаешь? Все ведь хотят счастья.
Ника чуть не задохнулась тогда от возмущения, но со временем обнаружила, что Дюша, кроме всего прочего, обладал ещё потрясающим обаянием и харизмой. Он не только сам оставался со своими бывшими в прекрасных отношениях, но непостижимым образом даже сдруживал вчерашних соперниц между собой, и они составляли нечто вроде клуба по интересам. Это немного смиряло Нику с наличием у Кита красавчика-друга, постепенно она привыкла и приняла его.
Новая пассия Дюши оказалась невысокой и немного полноватой, с целой копной, отливавших на солнце огнём, рыжих кудрявых волос. В отличие многих прочих предшественниц она не ходила за ним по пятам, не висела на нём, не вздыхала, не заглядывала в глаза и не хохотала над каждой его шуткой. Она несказанно обрадовалась Щену, сразу уселась его гладить, за что тот незамедлительно вылизал ей руки и лицо. Общаться с ней оказалось легко и приятно. Она много знала, имела об этом своё собственное мнение, нисколько не навязывая его, много шутила и сама заразительно с охотой смеялась. Они с Никой быстро нашли общий язык и с удовольствием чирикали о своём, о девичьем, пока парни занимались делами. С мстительным удовлетворением ловила Ника недоумённые взгляды Дюши, кажется, впервые оказавшимся отодвинутый на второй план.
Осознанная или нет, но тактика рыжеволосой хохотушки принесла свои плоды. В воскресенье по дороге домой, Кит подтвердил догадки Ники, рассказав, что его друг, похоже, запал на эту новенькую и такого раньше за ним не наблюдалось.
У входа в подъезд они столкнулись с Раиской, которая выходила погулять со своей собакой.
В полном боевом снаряжении! И напрасно! – ехидно подумала Ника, отметив и ядовито-розовый спортивный костюмчик, и навороченные кроссовки, умелый макияж и тщательно накрученные и уложенные все три волосины.
- Ой, какой красивый пёсик, - заворковала соседка, широко улыбаясь – Я и не слышала, что вы завели собаку. У вас мальчик? Очень хорошо. Будут дружить с моим Арнольдом. Вместе гулять. Вы во сколько выходите?
Ника ничего не ответила и прошла мимо, надменно смерив её взглядом. Кит невнятно поздоровался, кивнул и прошмыгнул за Никой. Уже в дверях она обернулась и, торжествуя, поймала прокисшее выражение ненавистной морды Раиски.
Воскресный вечер омрачился совершенно позабытым в круговерти новых впечатлений отчётом. Ника прошлёпала в прихожую, достала из портфельчика документы, втюханные Стервой, потом устроилась с ноутбуком на диване и попыталась погрузиться в цифры и показатели. Получалось это плохо, потому что Щен категорически не желал оставаться один, требуя внимания. Он лез под руки, наступал толстыми лапами на клавиатуру, укладывался на разложенные бумаги, а от его языка невозможно было увернуться.
Промучившись около часа, Ника смирилась с тем, что не видать ей медали за заслуги перед работодателем, поэтому скоренько, особо не проверяя, подбила итоги, свернулась, упихала, как попало, документы в портфельчик, отнесла его в прихожую и с облегчением забыла обо всём до утра.
Завершив, положенный марафон по кормлению, купанию и естественным надобностям Щена, они упали на диван. Кит с опаской предложил посмотреть на ноуте триллер по Кингу. К его удивлению не Ника возражала, а укуталась в плед, умостилась на его плече, даже не вздрагивая и не отворачиваясь в особо крово-мясительных местах. По её глубокому ровному дыханию и периодическим всхрапываниям он догадался, что она давно спит.
Щен, получив от обоих своих человеков положенную дозу любви и ласки, покинул их.
- Умный пёс. Понял, где его место, - подумал довольный собой Кит.
Кажется, впервые после детства Кит ощутил себя наполненным настоящим безраздельным счастьем. Все его любимые были рядом! И все спали! Восхитительную тишину комнаты наполнял только приглушённый бубнёж фильма, мерный гул и бульканье холодильника, доносившийся из кухни, да едва слышный шелест стрелок часов.
Кит обнял Нику и поцеловал в завиток на лбу.
В это время безымянный, но вполне себе довольный жизнью Щен лежал на коврике в прихожей посреди содержимого раскуроченной Никиной сумки и меланхолично дожёвывал завтрашний отчёт.