Трясогузка меряет шагами новую, с сырой ещё побелкой квартиру. Страдая от безделия, длиннохвостая синица меряется турнюром с лазоревкой. Дубонос хмуро пересчитывает шишки на сосне: ищет, где погуще.
Воробей цокает каблуками по крыше, гремит солдатскими жестяными тарелками, накрывает стол к обеду. Слышно, как он то и дело кричит кому-то:
-Че-го? Чье-го?!
Бегая туда-сюда, тревожит муху, сгоняя её с тёплого насиженного места, а та, разморившись на солнышке, лениво так, низким грудным просит:
- Ах, ешьте меня, терзайте, я вся в вашей власти, только отойдите со света поскорее, самый лучший загар - до обеда.
А воробей, от изумления чуть не падая с крыши, ей в ответ:
- Чего - чего?!
- Не ссорьтесь, пожалуй, хотя теперь! - подаю уж голос и я, но то напрасно, не вразумить их теперь. Безотчётное волнение весны задаёт тон, тревожит всех. Порывистость и хОлодность оправданы тяжестью её. Непросто это, дарить жизнь.
Несмотря на производимую собой нервность, веслединная* музыкальная шкатулка, при всём однообразии мотива, наскучит не враз. Кратная такту её кротость западает клавишей гармонии души. Плавное тёплое течение срывается вдруг с места и, хлопнув дверью, уходит, оставляя вместо себя опустошённые пригоршни ложбин, пустынные пригорки. Куда ни глянь - отлежавший бока осенний сор.
Стоит ли браться за дело вновь? Состояться ли? Но... если нет, то как же?! Не всякое свершённое оставляет след. А уж коли ему вовсе не бывать...
Чем мы живём, как не воспоминаниями, пока сами не становимся ими...
__________________
* - весенняя