СЕМЬЯ
Каждое утро в семье Соколовых начиналось одинаково. По сигналу будильника отец–Виктор Владимирович – школьный учитель физкультуры, высокий, худощавый, темноволосый, выпрыгивал из постели, как пружина. Не успев протереть глаза, он на ходу натягивал на себя любимую футболку, включал видавший виды старенький кассетный магнитофон «Панасоник», и в их наполненную тишиной и покоем квартиру врывался хриплый голос Владимира Высоцкого с песней «Руки – шире, три – четыре», под которую он приступал к утренней зарядке.
Для обоих его сыновей: старшего Виктора и младшего Сергунчика это означало:
- Подъём, на зарядку становись!
Режим Виктор Владимирович требовал соблюдать неукоснительно, считая это первым признаком здорового образа жизни. Поблажки для детей были лишь в воскресные и праздничные дни, когда утренний сон продлевался, но не более, чем на два часа.
Бабуля-Вера Ивановна, у которой Виктор Владимирович был поздним, долгожданным ребёнком, едва ли не с сына ростом, худощавая, как и он, с коротко подстриженными седыми волосами, морщинками, лучиками разбегавшимися по её добродушному лицу, одетая с утра в излюбленный фланелевый халат, нередко старавшаяся подниматься раньше всех, чтобы успеть приготовить завтрак, всегда одинаково незлобиво ворчала:
- Опять включил своего крикуна, - что вовсе не означало, что ей не нравятся песни Высоцкого. Просто этим она сообщала своим близким, что тоже проснулась, находится во здравии и скоро пригласит их к столу. Несмотря на солидный возраст, она неслышно передвигалась по кухне, стараясь не греметь посудой, зачастую тихонько «мурлыкала» себе под нос какую–нибудь песню: то «А ну-ка, девушки, то «Синий платочек», и это означало, что жизнью своей она на сегодняшнее утро довольна. Бабушкино пение никому не мешало, и её признанных всеми прав хозяйки никто не оспаривал. Припав на кухне к маленькому, ещё с советских времён чёрно-белому телевизору, Вера Ивановна в первую очередь внимательно прослушивала «Новости», чтобы за завтраком поделиться ими с сыном и снохой. Она, как и её немногочисленные знакомые - бывшие фронтовики, живо интересовалась всем, что происходит в стране, в городе, проводила активную ветеранскую деятельность, рассказывая школьникам безо всяких прикрас тяжёлую и горькую правду о войне.
- Простите меня, детки, за то, что плачу, - порой, не сдержавшись от волнения, извинялась она. Сколько родных и друзей потеряла я на той войне, будь она проклята! - выплеснув крупицу не проходящей своей боли, смущённо поясняла она слушателям. Школьникам, чутко внимавшим всем её душевным переживаниям, были интересны её рассказы. Где бы она не выступала: будь то школа, или другое учебное заведение, везде воцарялся единый дух: дух любви к Отечеству и ненависти в захватчикам нашей страны.
Ей вручались гвоздики или тюльпаны, как раскрытые сердца, и у Веры Ивановны снова наворачивались на глаза слёзы, и она неустанно повторяла:
- Родину нашу любите, берегите Россию. На вас вся наша надежда!
- Сталина на вас нет, - ругала она дома руководство страны и почём зря «костерила» свалившуюся на Советский Союз перестройку, особенно после его распада и девальвации рубля. Семья гордилась бабушкиным военным прошлым – с лета 1944 года на девятнадцатом году жизни она была призвана в Красную армию снайпером - и Витёк – так она называла своего старшего пятнадцатилетнего внука, любил слушать её рассказы о войне.
- Ба, давай еще что-нибудь про войну расскажи. Ну, помнишь, как ты за фрицами охотилась! Бывало, Вера Ивановна отмахивалась от него – не хотелось бередить в душе пережитое, но иногда на неё накатывала волна откровений, и Витёк слушал её, не перебивая. Его большие серые глаза становились задумчивыми, казалось, он мысленно переносился в ту далёкую и такую незнакомую ему войну, где он сражался с фашистами вместе с бабушкой, которой в День Победы – 9 мая 1945 года исполнилось всего двадцать лет.
- А помнишь, ба, ты мне рассказывала, что перед войной наши футболисты выиграли у фрицев. Молодцы наши, правда! Во время этих разговоров глаза у Вити загорались – это была его любимая тема. Он знал в деталях всё про «матч смерти», сыгранный в 1942 году в оккупированном захватчиками Киеве… Он тяжело переживал за российскую футбольную команду, скатившуюся после распада Союза в мировом рейтинге с ведущих на 65 – е место.
- Молодцы, молодцы, - соглашалась Вера Ивановна, - У тебя жизнь впереди. Вот, станешь настоящим футболистом и утрёшь нос всем: и немцам и англичанам, и бразильцам…Может, станешь таким же, как наш Лев Яшин или Олег Блохин, или Муртаз Хурцилава а, может, как Пеле. Нет, улыбалась она, глядя на внука, лучше как Валерий Воронин – он такой же красивый, как ты, чем приводила его в некоторое смущение. И они вдохновенно начинали вспоминать историю мирового и советского – российского футбола. Бабушка-то была отчаянной болельщицей, и в молодые годы её любимым игроком был Владимир Савдунин.
- У каждого нового поколения и кумиры свои, и песни свои, а футбол – вечный, - думала Вера Ивановна, и удовлетворённо отмечала про себя, что пусть не вся молодёжь, но всё-таки немалая её часть, всё равно не забывает песен её далёкой фронтовой юности. Впрочем, как и песен Высоцкого, не говоря уже о футболе.
Мать семейства – жизнерадостная сорокадвухлетняя крашеная блондинка с карими глазами - Надежда Леонидовна - частенько игнорировала установку мужа на поддержание ею хорошей физической формы.
- Чем я вам не нравлюсь, - дразнила она его, высоко подняв вверх свою маленькую точёную ногу? Хороша? И шла после душа в кухню к бабуле. Умостившись на краешке кухонного стола, проводила перед зеркальцем обычный для женщин утренний ритуал по преображению своей внешности, ведя с Верой Ивановной незамысловатые утренние диалоги. Как правило, они касались относительно простых житейских дел: что приготовить на обед, на ужин, иногда вставала вместе с ней или вместо неё к кухонной плите и легко порхала по квартире, собираясь на работу в почтовое отделение, где она занимала должность оператора связи. Одновременно с этим, она просматривала: хорошо ли выглажены носильные вещи детей, её юбка, рубашка с брюками мужа, которые, как правило, зачастую гладились с вечера.
- Чтобы отвиселись, - развешивая на плечиках вещи, говорила Вера Ивановна своей любимой снохе, когда та советовала ей поберечь здоровье.
По вечерам, когда вся семья бывала в сборе, не обращая внимания на гудящие от усталости ноги и спину, бабушка искала любой повод побыть с ними в тесном кругу, незаметно полюбоваться подрастающими внучатами, сыном со снохой, которые жили в ладу и не обижали её.
- Какие всё-таки разные Витёк и Сергунчик, - думала про себя бабушка, - Вроде бы оба от одних родителей. Разница в три года, конечно же, явно ощущается. Это и понятно. Но Витёк вылитый отец: и характером в него пошёл – такой же напористый, волевой, классный заводила (ребята ему «в рот смотрят»), футболом увлекается, мышцы себе какие накачал, плечи, торс, как у дискобола – на зависть сверстникам, и любознательности не отнять. Видно, что мужчиной растёт. Как только при такой занятости умудряется хорошо учиться!? А в кого Сергунчик, не пойму? Лицом то в отца, но во всём остальном – маменькин сынок, да и только. Вроде бы и музыкантов у нас в роду нет, а он музыкой бредит, ничего вокруг себя не замечает. Да ладно бы нормальные песни играл, а то всё пьесы какие – то, непонятные ей. Никогда бы не подумала, что он пойдёт в музыкальную школу, да ещё пианино выберет. Но своими мыслями о младшем внуке она не делилась ни с сыном, ни со снохой - вдруг, ненароком обидит кого из них.
И обожала обоих, как могут обожать своих внуков бабушки да дедушки.
Витя был гордостью не только своей семьи, своего класса и школы. О нём знал весь спортивный мир города, потому что он был лучшим игроком юношеской сборной по футболу. Он любил футбол до самозабвения и мечтал стать профессиональным игроком.
Однажды он спросил у отца: - Пап, а ты играл в футбол, когда был маленьким?
- Конечно, играл, сынок, многие ребята из нашего двора играли, - и этого ответа Вите было достаточно, чтобы проникнуться к отцу глубочайшим уважением.
Вымахав ростом в свои пятнадцать лет чуть ли не с отца, он коротко стриг свои русые волосы, во время игры надевал на лоб бандану и среди своих сверстников в школе и во дворе дома считался авторитетом. Витёк и сам не понимал, откуда у него возникла тяга к этой игре ещё с детсадовских времён. Где бы он не находился, чем бы не занимался и с кем бы не общался, все его мысли неизменно сводились к одному – футболу. Он постоянно прокручивал в голове различные игровые комбинации и мысленно расставлял на поле игроков своей, зачастую воображаемой команды. Он без запинки мог перечислить всех игроков лучших футбольных команд мира и их тренеров. Над его кроватью были пришпилены к стене фотографии Яшина, Пеле, Марадонны, Аршавина, а на стенах и книжной полке красовались грамоты, вымпелы и кубки за спортивные достижения за время обучения в школе, как общеобразовательной, так и спортивной.
На улице любая, небрежно брошенная кем-либо пустая пластиковая бутылка из–под пива или лимонада, попадая ему под ноги, тотчас становилась футбольным мячом. Что он только не выделывал с нею на ходу!
- Опять кроссовки изодрал, - не раз в году сокрушалась мать, обсуждая с мужем скромный семейный бюджет. – «На нём всё, как на огне, горит. Вот, Сергунчик – какой молодец…с улицы придёт - чистёхонький, не рваный, не дранный и не мокрый. Отец прерывал её восхищённые эпитеты в адрес младшенького:
- Конечно, конечно, Надюша, только Сергунчику ты постоянно за таблетками в аптеку бегаешь, а Витька наш – кровь с молоком! Много он болеет, а? И замолкал, удовлетворённый молчаливым сопением жены.
У супругов Соколовых условно, как-то само собой сложилось, что Витька – папин сын, а Сергунчин – мамин. Но это только в междусобойных разговорах. Виктор Владимирович не менее жены был доволен музыкальными успехами Серёжи.
БРАТЬЯ
Братья разительно отличались друг от друга не только состоянием здоровья, но и характерами, что не мешало им ладить между собой, так как Сергунчик не претендовал на лидерство ни в их братских отношениях, ни в школе, ни во дворе. Похожий лицом на Витю, такой же сероглазый, он был долговязым, узкоплечим, щупловатым на вид, с удлинёнными русыми волосами, всегда тщательно зачёсанными назад, ухоженными руками с длинными пальцами, характерными для пианистов, которые он всегда оберегал от механического воздействия. Сентиментальный по характеру он нередко являлся предметом насмешки для дворовых пацанов, но Витёк своего брата никому в обиду не давал. Он даже из братской солидарности, поддерживая престиж Сергунчика, мог дать лёгкий подзатыльник или пинка под зад коленкой кому-нибудь из слишком язвительных ребят, «прокатывающихся» по поводу Серёгиного увлечения классической музыкой:
- А ты знаешь, кто такой Сен - Санс? А ты когда-нибудь слушал Вивальди? А сколько лет было Шопену, когда он написал свою первую музыкальную пьесу? – ершисто наскакивал он на недоброжелателей брата, а когда обидчики недоумённо пожимали плечами, не зная ответов на его вопросы, Витёк обращал вверх лицо и глубокомысленно, со знанием предмета, вещал:
- «Музыка - это искусство! Это величайший источник эстетического и духовного наслаждения.
– Понятно? – не вдаваясь в дальнейшие подробности за неимением слишком высоких познаний в области искусства, вопрошал он, на что обидчик согласно кивал головой, отдавая дань уважения лучшему футболисту городской, школьной и дворовой команды, который так хорошо разбирается не только в тонкостях футбола, но и в классической музыке.
И Сергунчик с обожанием смотрел на брата, и лицо его принимало независимое выражение. У него были свои представления о красоте, «которая спасёт мир». Вторя брату, отдавая прилюдно дань уважения его увлечению, он, подражая Вите, также поднимал вверх лицо и в свою очередь глубокомысленно изрекал:
- Футбол - это тоже музыка. И не только души, но и тела.«Единственная красота, которую я знаю, — это здоровье».* После музыки, конечно. И довольно улыбался, обращаясь к брату:
- Правда, Вить!
К счастью, частых и серьёзных баталий ни в школе, ни во дворе не возникало, к общему удовлетворению обоих братьев и их родителей. Большинство недоразумений и разборок благополучно завершались небольшими кровопусканиями из разбитого носа да царапинами и ссадинами, какие обычно бывают при падении тела на землю, особенно если «нечаянно» обо что-нибудь ударишься.
• Генрих Гейне – известный немецкий поэт
КОТЁНОК
Однажды утром, в начале сентября, по пути в школу, Витёк и Сергунчик проходили мимо высокого раскидистого тополя и вдруг одновременно услышали жалобный писк на самой его верхушке. Тополь ещё ярко зеленел, лениво улавливая пышной кроной лёгкие порывы свежего осеннего ветерка, и в гуще его листвы ребята ничего не разглядели. Они продолжили свой путь, боясь опоздать в школу.
Вечером того же дня они уже готовились ко сну, как вдруг Сергунчик всполошился в кровати и затормошил уже дремлющего брата:
- Витя, Вить, проснись!
- Чего тебе: - сонно спросил Витёк, не открывая глаз. Ему ужасно хотелось спать. День был очень напряжённый: начались отборочные игры между школами области по футболу, много пришлось работать над домашним заданием.
- Витя: - жалобно продолжал Сергунчик. Там… на дереве… котёнок…
Это он мяукал утром. А после школы я шёл из музыкалки и снова слышал, как он там пищит. Я даже разглядел его. Он такой серенький, малипусенький и так высоко забрался. Наверно ему очень страшно одному. Все проходят мимо, будто не слышат. Может, сходим туда, посмотрим, а? Или давай скажем папе.
Сон у Витька сняло, как рукой. Он мгновенно представил себе картину:
Чернота ночи, высокое дерево, маленький беззащитный котёнок, не понятно по каким причинам забравшийся так высоко и боящийся спуститься вниз, прохожие, идущие мимо и мысли фонтаном забили в его голове.
- Папу будить не будем: - ответил он, раздумывая, - «Пусть отдыхает. У него и без этого много разных проблем. Думаешь, ему легко на жизнь зарабатывать? В дневной школе, как белка в колесе, ещё и индивидуально натаскивает ребят по вечерам. Он вдруг ясно представил своего отца, бегающего на стадионе, в спортивном костюме со свистком в зубах и душу его наполнила горячая любовь и гордость за него. В отличие от многих своих сверстников, Виктор Владимирович отличался стройностью и молодцеватостью, чем нередко привлекал к себе взгляды молодых женщин, вызывая внутреннее неудовольствие у своих сыновей. Отец был справедлив. При некоторой жёсткости своего характера, никогда не наказывал детей телесно, пользовался авторитетом среди учителей и школьников. Он отличался справедливостью суждений, много знал и умел доходчиво объяснить ребятам то, что им было непонятно. - В темноте мы ничего не увидим, - продолжал он, давай дождёмся утра. Да, «Утро вечера мудренее», - выразился он бабушкиной любимой поговоркой. После этого они оба долго не могли уснуть, ворочаясь с боку на бок.
Наутро после зарядки, наскоро позавтракав, братья отправились в школу несколько раньше, прихватив с собой немного молока в баночке из-под майонеза и нарезанной мелкими кусочками варёной колбасы.
С утра на улице было свежо. Ночью прошёл небольшой дождик, под тополем лежала листва, наметённая ветром с соседних деревьев, но могучий тополь по-прежнему стоял зелёный, и с его верхушки не доносилось ни единого звука. Не видно было и виновника их тревоги.
- Может, он уже слез с дерева, - неуверенно произнёс Сергунчик, но как бы в противовес его словам, с вершины тополя послышалось слабое мяуканье, от которого у Сергунчика сжалось сердце.
- Вить, а Вить, сколько же он там сидит? Он же ничего не ел…
Не отвечая ему, Витя набрал по мобильному телефону отца и коротко изложил сложившуюся ситуацию:
- Пап, я не знаю, что делать, может, ты что-нибудь придумаешь? Так жалко этого котёнка!
Отец раздумывал недолго:
- Идите в школу, а то опоздаете на уроки, я сейчас позвоню в МЧС.
Обнадёженные мальчики помчались на занятия, оставив под деревом молоко и колбасу – вдруг котёнка привлекут вкусные запахи, он наберётся смелости и спустится на землю. Каково же было удивление Серёжки, примчавшегося к тополю раньше Вити, когда он увидел у дерева следы машины, примятые листья и траву и услышал с дерева еле слышное кошачье мяуканье! Опрокинутая баночка валялась рядом, колбасы не было.
- Папа, - сразу же позвонил он отцу, - Котёнок этот до сих пор сидит наверху!
Папа, что же делать?
- Тебе ничего делать не надо. Эмчеэсники были у тополя по моему звонку, но котёнок слишком высоко залез и снять его не удалось.
- Почему, пап?
- Да потому, что лестница оказалась слишком короткой – не достать, - уже несколько досадливо отозвался отец на другом конце телефона. Они не ожидали, что дерево такое высокое, - добавил он. Станут они приезжать второй раз «из-за какого – то бездомного котёнка», - дословно пересказал он свой разговор с приезжавшим спасателем. - Хватит реветь, не маленький. Успокойся и иди домой. Что-нибудь придумаем, - и отключил мобильник.
Однако, Серёжа домой не пошёл. Стоя под деревом, он тихонько постукивал по стволу и ласково уговаривал котёнка спуститься вниз, но тот затих, не подавая никаких признаков жизни. Снизу он был почти неразличим - маленький сжавшийся комочек, который сидел между основным стволом и основанием одной из самых толстых верхних веток, обращённых вверх. Брызнул лёгкий дождичек, но Серёжа даже не обратил на это внимания.
- Дождусь Витька, - решил он, - Витёк обязательно что-нибудь придумает, чтобы его спасти, он такой смелый и сильный и, как папа, всё умеет.
Ему вспомнилось, как в прошлом году брат пересказывал ему перед сном книгу «Два капитана», прочитанную им по совету бабушки. Они тогда вместе обсуждали девиз главного героя этой книги Сани Григорьева: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».
- Вот это был человечище, - рассуждал тогда вслух Витя, - настоящий мужик. Никогда не трусил сам, презирал предателей и всегда защищал слабых друзей, за правду стоял горой. Хочешь стать таким же героем, как он?- на что он, Сергунчик, отвечал ему, что хочет.
- Но ты, Витя, тоже не трус и всегда горой стоишь за правое дело, уверенно тогда ответил он брату. - Конечно, Витёк обязательно придумает, как нам спасти этого трусишку, - не теряя надежды на успех, думал Серёжа.
Витя уже знал от отца о неудачной попытке эмчеэсников снять котёнка с дерева, поэтому после уроков он сразу же отправился к тополю.
- Ну, как тут наш четвероногий? – спросил он Серёжу, нисколько не удивившись, увидев его.
Котёнок подал голос, как - будто только и ждал, когда появится Витя.
- Вот, бедняга, - промолвил Витя и сбросил на землю школьный рюкзак. – Так и погибнуть можно ни за что - ни про что. Он оценивающе посмотрел на дерево, прикидывая что-то в голове. Ствол был корявый, испещрённый выбоинами. Метрах в двух от основания из ствола торчали хилые побеги. Сняв пиджак и рубашку, оставшись в брюках, футболке и кроссовках, он попросил брата встать лицом к дереву и крепко держаться за него руками, а сам взобрался на его плечи, ухватился руками за наиболее крепкую ветку тополя и, подтянувшись, утвердился на ней ногами. Отдышавшись, он не спеша продолжил подъём. Вокруг тополя уже собралась толпа зевак. В основном, это были посвящённые одноклассники Серёжи и Вити. Между ребятами разгорелся спор о высоте тополя. Кто-то предположил, что тополь не менее тридцати метров, кто-то - не менее двадцати пяти. Кто-то подбадривал Витю, кто-то давал советы, куда ставить ноги и за какие ветки цепляться, но Витя, никого не слушая, упорно продолжал движение вверх, упираясь ногами в основания ветвей дерева. Подъём осложнялся тем, что основной ствол был очень толстый. Кроме того, он был ещё и скользкий после дождя. Сверху с мокрых веток и листьев срывались капли воды и падали ему на лицо, попадая в глаза. Примерно на высоте четырёх - пяти метров ствол раздваивался и обе части его становились поуже и разветвлялись в разные стороны толстыми ветвями, тянущимися в небо, которые, в свою очередь, тоже ветвились. Тополь сильно пострадал от пронёсшегося ещё в июле урагана, Некоторые ветви были поломаны или надтреснуты. Котёнок сидел на высокой ветке одной из раздвоенных частей ствола, повреждённой стихией. Он был хорошо виден спасателю. Не заметен был лишь надлом на этой ветке. Котёнок со своего места наблюдал за приближающимся к нему подростком. Но, судя по всему, он был диким и человека испугался. Сначала он зашипел, а потом стал пятиться назад по ветке.
- Ну что ты, глупенький, - ласково увещевал его Витя, - Иди же сюда.
Он, охваченный азартом, забирался всё выше и выше. Наконец, распластавшись на ветке, Вите удалось дотянуться до напуганного животного, и он цепко схватил его левой рукой. От перемещения тяжести его тела ветка хрустнула и обломилась.
- «Бороться и искать…», - почему-то мелькнуло у него в голове и, от удара об землю, он потерял сознание.
Он лежал на спине с котёнком, зажатым у него в руке, когда к нему метнулись ребята.
- Витя, Витенька, очнись, - взмолился Серёжа, но слова его не доходили до померкшего сознания брата.
Взрослый мужчина, наблюдавший эту картину, вызывал карету «Скорой помощи» и нетерпеливо тормошил Сергея:
- Да скажешь ты, наконец, как зовут его?
- Это мой брат, - плакал тот, беспомощно глядя на чужого дядю.
- Это Витя Соколов, - хором закричали ребята, - Он из нашей школы.
Серёга, давай звони своим родителям!
Ещё до приезда «Скорой» к тополю прибежал отец-Виктор Владимирович, а позже на такси – испуганная мать-Надежда Леонидовна.
Она рухнула возле сына, заломив руки:
- За что, Господи!
Кто-то из мальчишек зашмыгал носом, вторя ей и ревущему Серёге.
- Что же ты не дождался меня, сынок, - горестно повторял отец.
Он разжал руку сына и освобождённый котёнок, взъерошив шерсть и зашипев на окружающих его людей, вдруг подполз к подмышке Вити и затих.
Приехавший врач «Скорой помощи», констатировав слабое биение пульса Вити, спешно скомандовал везти его в больницу. Он дал успокоительное матери, попросил отца помочь погрузить сына на носилки и «Скорая» умчалась, оставив у тополя взволнованных происшествием ребят и немногочисленных взрослых.
Видимо поняв, что никто не причинит ему ничего плохого, спасённый котёнок тоненько мяукал под деревом, не собираясь прятаться от людей и кто- то из ребят, из числа живущих поблизости, побежал домой за молоком и хлебом, чтобы покормить его.
«БОРОТЬСЯ…И НЕ СДАВАТЬСЯ»
Наступила поздняя осень. Давно распрощались деревья со своими нарядными уборами, оставив кое-где редкие пожухлые листья. Облетел и знакомый нам тополь. Зарядили мелкие противные дожди, которые усиливали гнетущую атмосферу тишины в квартире Соколовых. Несчастье, неожиданно обрушившееся на них, ещё больше сплотившее и без того их дружную семью, неизгладимо отпечаталось на лицах, сквозило в их отношении друг к другу. Они стали трепетно тёплыми, более внимательными друг к другу. Первые два дня, когда Витя находился в больнице в бессознательном состоянии, домашние его разговаривали между собой вполголоса, как будто тем самым они могли ему морально помочь. У Виктора Владимировича рука не поднималась включать поутру магнитофон, и он, для поддержания необходимой спортивной формы, лишь изредка делал маленькую разминку.
Первое время у них в квартире, замолкая только ночью, постоянно звонил домашний телефон – люди: хорошо знакомые и не очень интересовались Витиным самочувствием, спрашивали, не могут ли чем-либо помочь. Но от этих звонков Соколовым становилось ещё более тошно.
В тот злополучный день, когда Витя, упав с тополя, получил тяжёлую черепно-мозговую травму и компрессионный перелом позвоночника, ударившись при падении о чугунную печную дверцу, непонятно кем и для каких целей оставленную под деревом, ребята после отъезда «Скорой» ещё долго не расходились. Всё, что нашлось съестного у них в карманах, было скормлено голодному котёнку, проникшемуся симпатиями ко всем сразу, а потом Сергунчик взял его на руки и принёс домой. Бабушка, уже знавшая о происшествии, увидев виновника случившегося, истошно закричала непохожим на неё тонким срывающимся голосом:
- Прочь, прочь, убери его, чтобы духу его здесь не было. Не могу его видеть! Если бы не он… - и заплакала, упав в кресло.
Серёжа вынес котёнка во двор дома, нашёл укромное местечко между соседским гаражом и старой яблоней и, постелив ему сорванной травы, листьев и старого тряпья, присел рядом с ним на видавший виды деревянный чурбан. Он снова и снова прокручивал в голове картину падения брата, и внутренне сжимался от жалости и невозможности что-нибудь изменить.
- Бедный Витёк, как-то он теперь там?
Он с нетерпением ожидал известий от родителей, уехавших с сыном на «Скорой помощи» в больницу, но те почему-то долго не возвращались домой. И Серёжа еле сдерживал нетерпеливое желание самому помчаться в больницу, но боялся с ними разминуться.
Вспомнив, как закричала бабушка, увидев спасённого котёнка, он неожиданно заплакал:
- Это я во всём виноват. Не надо было Витю ждать из школы. Самому надо было лезть за котёнком – я то весом легче, чем он и ветка подо мной не обломилась бы. Да ничего теперь не изменить! Лишь бы Витя поправился. А он обязательно поправится, и тогда я ему покажу, кого он спас. Я так и назову его – Котви – котёнок Вити. А брат сам скажет, что котёнок ни в чём не виноват, и он тоже его не бросил бы, уж я-то знаю своего брата.
И котёнок остался жить во дворе дома, под опекой ребят, в основном малышни, привыкая к лишениям дворовой жизни.
По виду вернувшихся из больницы родителей было нетрудно догадаться, что дела плохи.
- Да как же это могло случиться? - в отчаянии повторял отец, - Ведь он должен был дождаться меня, а не принимать самостоятельных решений. Ох, сынок, сынок!
Мать молча сидела на диване, вперив взгляд в пустоту. Бабушка, оттерев слёзы, понимая как им трудно, не раз громко и ободряюще говорила;
- Не будем вешать носа. Он обязательно поправится, слышите! Разве он не Соколов?!
Но её прогнозы не сбылись. Через два дня сознание вернулось в Вите. Но травма позвоночника, оказавшаяся крайне тяжёлой, разбила в пух и прах все надежды его родных на скорейшее выздоровление. Каждый день отец, мать и бабушка поочерёдно, с учётом свободного времени каждого, находились у постели больного, всячески подбадривая его. Проводимые обследования не приносили никаких надежд на то, что Витя сможет встать на ноги.
- Я не стану вас обманывать: у вашего сына тяжелейшее повреждение поясничного отдела позвоночника. Диагноз серьёзный, но на сегодняшний день – это не приговор! Жить он будет, но его реабилитация – очень длительный процесс, - терпеливо объяснял родителям лечащий врач. А что вы хотите – такая травма! Лишь бы впоследствии не осталось полного обездвиживания, - и сыпал, сыпал непонятными медицинскими терминами, перечислял названия лекарств, необходимых больному, которые родители должны были приобрести в аптеке за свои кровные, конечно. Мы стараемся делать для вашего ребёнка всё, что в наших силах, но поймите меня правильно: врачи - не боги и возможности наши очень ограничены. Вы же видите: простых лекарств и то не хватает… Без лечебной физкультуры и мануальной терапии ему не обойтись. Так что настраивайтесь на длительное и болезненное лечение, запасайтесь терпением, а пока, заблаговременно, приобретайте ему инвалидную коляску.
Упоминание об инвалидной коляске вызвало новые потоки слёз у Надежды Леонидовны. Виктору Владимировичу оставалось стоически держаться самому и поддерживать дух плачущей жены.
Известие о возможной инвалидности Витя встретил в больнице молча, без истерики, только, отвернувшись к стене, прошептал про себя:
- Ничего, я выдержу! «Бороться и искать, найти и не сдаваться» - ожила в памяти клятва полюбившегося ему книжного героя – Саньки Григорьева.
- Мама, ну, что ты, вот увидишь, я поправлюсь, я ещё сыграю в футбол, мам, ты только не плачь, - гладил он упавшие на лицо волосы заплаканной матери. И лишь после её ухода домой, он дал волю своим чувствам: уткнувшись в подушку, чтобы никому в палате не нарушить покой, он залился горючими слезами, оплакивая нерадостное завершение своего отрочества.
Из больницы Виктор приехал домой в инвалидной коляске.
Прошёл год. Витя, обучаясь на дому, окончил девятый класс и отметил своё шестнадцатилетие. Он мужественно выполнял все рекомендации врачей, до самоистязания занимался физическими упражнениями по всевозможным методикам, но улучшения не наступало.
По совету лечащего врача родители обращались в различные медицинские учреждения к известным российским специалистам-ортопедам и нейрохирургам, перевернули массу медицинской литературы, изучили по интернету всевозможные методики лечения Витиной болезни и, наконец, вышли на известного хирурга, практикующего в Израиле, который согласился принять Витю в свою клинику, дав 90 процентов гарантии положительного исхода лечения. Надежда замаячила впереди тлеющим угольком, и Соколовы ухватились за эту надежду, как за соломинку хватаются утопающие. Да и кто бы отказался, даже если бы был всего один процент вероятности выздоровления!
Бабушка, никогда не верившая в Бога, пошла в церковь и упала перед образами Спасителя и Николая Чудотворца, моля Высшие силы о выздоровлении внука.
Но найти врача – это был только самый первый шаг к осуществлению заветной мечты Соколовых. Надо было изыскать нужную сумму денег на операцию, а эта сумма для них оказалась астрономической – полтора миллиона рублей! Отец поведал о денежных затруднениях дирекции школы, мать – своим почтовым сослуживцам. И... закрутилось колесо русского милосердия! Школьные волонтёры организовали сбор средств на операцию Виктора Соколова. Все спортивные организации откликнулись на беду спортсмена, известного не только в городе, но и в области. Районный женсовет организовал делегацию к депутату Областной Думы – П. с ходатайством о выделении денег на лечение ребёнка. Родителям удалось оформить денежный кредит и, наконец, собранная общими усилиями необходимая денежная сумма была переведена в Израиль. А вскоре Витя был приглашён на лечение в клинику. Ехать он должен был в сопровождении матери – Надежды Леонидовны, которой дали на работе отпуск по уходу за сыном. Незадолго до отъезда в Израиль, воспользовавшись тем, что родители были на работе, а бабушка отправилась в церковь, в квартиру, повернувшись спиной, вошёл Серёжа. Остановившись возле инвалидной коляски, на которой, как обычно в это время сидел Витя, он таинственным голосом спросил:
- Отгадай, Витёк, что я тебе принёс?
- Это знаешь только ты один, - спокойно ответил брат, не отрываясь от мобильника.
- Ну, отгадай, попробуй, - настаивал Серёжа. Ему очень хотелось как-нибудь поддержать брата перед очередным испытанием. Интонации его голоса привлекли-таки внимание Вити, и он поддержал игру Сергунчика:
- Неужели мяч? Или нет, пожалуй, ты принёс свой дневник с одними пятёрками, чтобы похвастаться, я угадал?
- Нет, торжественно объявил Серёжа.
Он развернулся к Вите и тот увидел у него на руках красивую серо-дымчатую кошку. Кошка, не мигая, глядела на Витю большими зелёными глазами.
- Это Котви, - заулыбался Сергунчик, - тот самый, а, точнее, та самая…Хочешь погладить её?
- Ну, давай, дрогнувшим голосом проговорил Витя, и тотчас же кошка перекочевала ему в руки.
- Какая ласковая кошечка, - напевно проговорил Витя, и кошка от его поглаживаний замурлыкала и стала тереться об его руку головой. – Как выросла за этот год и не узнать, - продолжал Витя, задумчиво лаская животное, - Живи, Котви, помни обо мне. Вернусь домой, мы ещё с тобой помурлычем, да? – и передал кошку обратно Серёже:
- Скоро бабушка придёт, она тебе задаст, кошатник. Серёжа, обрадованный реакцией брата, поторопился на улицу во избежание встречи с бабушкой, а Витя долго ещё улыбался вслед ушедшему брату.
РУКИ ШИРЕ, ТРИ-ЧЕТЫРЕ…
Прошло ещё три месяца. Операция в израильской клинике прошла удачно и Витя уже месяц, как находился дома. Он ещё полностью не оставил свою инвалидную коляску, но уже мог самостоятельно приподниматься на ней. Зародившаяся вновь надежда на полное выздоровление сына встрепенулась, как птица, в семье Соколовых.
Оптимистичному настроению домочадцев способствовала также и ранняя весна, прилетевшая в их край в середине марта. Снова по утрам, в квартире раздавалась песня Владимира Высоцкого «Руки шире, три, четыре», под которую с энтузиазмом выполнялась утренняя зарядка. Так же, если позволяло пошатнувшееся от пережитого здоровье, раньше всех старалась встать Вера Ивановна, включала первый канал телека, прослушивала «Новости» и хлопотала, сколько могла, по хозяйству.
Отошедшая от ежедневных треволнений Надежда Леонидовна снова расцвела на радость мужу и свекрови. Пережитая трагедия эхом отозвалась в душе Сергунчика и он после отъезда брата за границу, написал небольшую музыкальную пьесу, чем привёл в изумление свою преподавательницу в музыкальной школе:
- Ты подаёшь большие надежды, мой мальчик, - ласково сказала она ему, прослушав музыкальное произведение. Тебе обязательно надо учиться дальше.
В доме о Витиной болезни всё ещё напоминала инвалидная коляска, но её вид уже не давил тяжким грузом на сердца его обитателей.
В один из будних дней, когда Витя, стиснув зубы от боли, тренировал свои малоподвижные ноги, в квартире раздался телефонный звонок. Бабушка, подошедшая к телефону, вопросительно подняла бровь и молча передала трубку Вите:
- Я слушаю, - несколько удивлённо сказал в трубку Витя, обычно общавшийся с внешним миром по мобильнику. - Кто это?
- На другом конце провода ненадолго повисла тишина, а затем раздался негромкий девичий голос:
- Здравствуй, Витя. Это Люба.
Витя нерешительно посмотрел на бабушку. Она, таясь, искоса поглядывала на него, хитро прищурив глаз и делала вид, что не слушает.
- Люба? Какая Люба, - переспросил Витя, вытерев тыльной стороной ладони сразу взмокший лоб.
- Помнишь, нас с тобой познакомили в спортшколе, незадолго до твоего… ну, словом, больше года назад. Наверно ты уже забыл меня?
Но Витя не забыл. В его памяти возникла высокая девочка в белом с красным орнаментом спортивном костюме, с чёрными косами, заплетёнными «ёлочкой». Когда их знакомил школьный друг Вити – Иван Козырев, она смело протянула ему руку и так посмотрела на него своими жгучими карими, почти чёрными глазами, что Витя почему-то заробел и покраснел. Иван, дружески хлопнул его по плечу, сказав при этом: - Не дрейфь, футболист, - и оставил их наедине в вестибюле спортшколы. Люба занималась в волейбольной секции и уже окончила тренировку, как и Витя. Она сказала, что им по пути, так как живут они на соседних улицах, из чего Витя понял, что Люба о нём уже навела справки у кого-то из их общих знакомых. Раньше он её никогда не видел, а точнее не замечал, как не обращал внимания ни на кого из своих сверстниц. Новое знакомство всколыхнуло в нём какие-то смутные чувства и окрасило его жизнь новыми красками, но… всё это было до того…Горло его сдавил неожиданный спазм и он, охрипшим враз голосом, ответил ей:
- Да нет, я не забыл. А что ты хотела?
- Хотела услышать тебя, - просто ответила ему Люба.
Витя замолчал, не находя подходящих слов для продолжения разговора.
- Можно я зайду к тебе домой? – снова спросила Люба.
- Зачем? – помолчав ещё немного, грубовато задал он ей встречный вопрос, - Ты что, полюбопытствовать хочешь или пожалеть меня надумала?
- Надумала, - с вызовом отозвалась Люба, обидевшись на его тон.
Во время их разговора подошла Вера Ивановна и, взяв трубку из рук опешившего от неожиданности Вити, самым дружелюбным тоном сказала:
- Здравствуйте, девушка! Конечно же, приходите. Витя будет очень вас ждать, - и повесила трубку.
Витя смущённо посмотрел на бабушку и спросил её:
- Ты что, знала о ней?
- Догадывалась, - пропела бабушка. - Она придёт, Витенька, вот увидишь.
И Люба пришла на следующий день. Она рассказала Вите о своих переживаниях, о невозможности видеться с ним и нежелании тревожить его, но узнав о его возвращении из Израиля, приняла для себя решение: помочь ему, чем может, потому что…
- Потому что я считаю тебя своим близким другом, - вдруг выпалила она и опять смело посмотрела ему прямо в глаза. – Если ты этого хочешь, конечно.
О, какие противоречивые чувства вспыхнуло в душе юноши! Конечно же, его обрадовали слова девушки, но внезапно полыхнувшая гордость охладила его радость и он сдержанно ответил:
- Хочешь поухаживать за инвалидом, попробуй. Тебе это быстро надоест.
Но Люба была настойчива – у неё был настоящий бойцовский характер. Витя был её ранней девической мечтой. Помочь ему хоть чем-нибудь она считала своим человеческим долгом. Люба проводила с ним всё своё свободное время, рассказывала о своих проблемах, о прочитанных книгах, школьных новостях, она приводила ему примеры из жизни известных спортсменов, преодолевших тяжёлые недуги и вновь вернувших в спорт, и стала для Виктора поистине путеводной звездой.
Она со знанием дела помогала другу тренироваться, делала ему массажи спины и ног, контролировала его дыхание и сердечный ритм (она готовилась после школы в медицинский университет) – словом, на радость ему и его близким стала ему незаменимым помощником.
Но однажды она не пришла в обычное время. Не было её ни назавтра, ни через день, ни через неделю. Она появилась на двенадцатый день, когда Витя давал себе очередное слово – выкинуть её из своего сердца. Услышав два коротких и один длинный дверной звонок, Витя молниеносно вскочил с коляски и бросился в прихожую. За порог шагнула похудевшая Люба. Буря чувств читалась на его лице и в его глазах. Он чуть было не схватил её за плечи, чтобы обнять, но природная мальчишеская стеснительность взяла верх над бушующими в душе чувствами.
- Что с тобой? Ты где пропадала? Я тут с ума схожу, точнее, мы тут все с ума посходили, - запнулся он на полуслове и оба вдруг в растерянности замолчали, поедая глазами друг друга. В это время в прихожую вошла обрадованная Вера Ивановна.
- Да неужто ты сам пошёл, внучок! - всплеснула в восторге руками бабушка и, заблестев от слёз своими выцветшими васильковыми глазами, обняла внука.
- Радость - то какая, Любаша! – обняла она и девушку, - Слава тебе, Господи, услышал мои молитвы! Надо отцу с матерью позвонить, - засуетилась она. - А тебя – то, Люба, что так долго не было, уж не болела ли? Ты бы хоть телефон нам оставила! Да проходи же, что, так и будете в прихожей стоять? Витя, приглашай девушку в комнату, - а сама уже названивала сыну и снохе и в счастливом упоении сообщала им, что Витя встал на ноги.
Оказалось, Люба находилась в инфекционной больнице с сальмонеллёзом и только оклемалась после своей болезни.
- Не до звонков было, - коротко ответила она на Витин вопрос: почему не сообщила о болезни
Пережитый стресс, как ни странно, ускорил дальнейшее Витино выздоровление. В медицине нечасто, но встречаются такие счастливые исходы.
В день семнадцатилетия Вити Витя и Люба встретились у знакомого нам тополя. Не смотря на конец ноября, на улице было относительно тепло и солнечно.
- Вить, смотри, тополь – то почти облысел, - задрав вверх голову, проговорила Люба. Надо же, какой он великан! Остальные деревья по сравнению с ним коротышки. Интересно, сколько же ему лет? Наверно, лет сто не меньше.
- Да нет, тополя долго не живут, - ответив Витя. – Я по телеку слушал передачу о деревьях. Самый высокий тополь – это бальзамический и возраст его пятьдесят – шестьдесят лет.
- Возраст дерева даже меньше среднего возраста человека, - ничего себе, я и не знала, - удивилась Люба. – Знаешь, я бы хотела долго жить, а ты хотел бы?
Витя согласно кивнул головой, любуясь своей подругой. Лицо у неё раскраснелось, В глазах светилась нескрываемая нежность. – Тебе обязательно надо загадать своё самое заветное желание в День рождения. Загадал?- лучилась она улыбкой.
Витя закрыл глаза и поднял руки, потянувшись к просветлённому солнцем небу:
- Загадал.
- И что ты загадал? Или это секрет, - тормошила его Люба.
- Да нет, Люба, не секрет. Но целых два желания. Я хочу, чтобы мы с тобой никогда не расставались – раз, и чтобы я снова стал самым лучшим нападающим в нашей городской футбольной команде – два!
- Твои желания обязательно сбудутся, - торжественно проговорила Люба, подняв вверх указательный палец. – Даже тополь это подтверждает. Ведь да, тополь!? – обратила она серьёзное лицо к дереву. И в этот момент, как бы давая ответ на её вопрос, на плечо Виктора Соколова мягко опустился золотящийся на солнце листок тополя.