Начало
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2020/03/21/58
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
ПОКУШЕНИЕ
Не можете победить — присоединитесь к победителям".
Английская пословица.
Русский человек славится умением находить выход из самых трудных ситуаций, но ещё более он славится умением находить туда вход.
Нина сама предложила поместить Шиммеля в дальней горнице, глядящей окном на овраг, потому что покой и тепло. В полдень солнце сворачивает за угол, и с рассветом прямо в глаза не бьёт, а, востекая над вершинами деревьев, растущих внизу, сквозь листву ползучего хмеля молодо и радостно озаряет комнату. Даже в ненастье там, защищённые цепкой гущиной, перепархивают птицы, которых для забавы прикармливает Харитина Дроновна, подвешивая кусочки сала или гроздья липовых семян.
Третье сентября, четверг. Казалось бы, не очень трудный день, только за грудиной саднит, как у инфарктников. Нина зуд называет интуицией. В такие минуты следует жить, прислушиваясь и вглядываясь, дабы ни упустить малой малости. Интуиция редко подводит: либо фронту перемены, либо в городе беда.
Сегодня старт событий весьма правильный: Сомова и Кузьмина привезли. Тихо надо сидеть, очень тихо. Перекинувшись парой фраз со Шрёдером, Нина пошла на задний двор, снять развешенное поутру бельё, и обнаружила крадущееся к окошку человекообразное существо с противопехотным метательным оружием ближнего боя в лапе.
Сказать, что земля завертелась под ногами, значит – ничего не сказать. Так должен чувствовать себя отхожденец в иной мир. Как новопреставленный одномоментно видит грехи целой жизни, - увидела Нина воочию всех, чьи судьбы сходятся в точку, именуемую «госпиталь». Источник лекарств - ерунда, оказание медицинской помощи – мелочь. Здесь, в больничном городке, защищённом от гестапо пространстве, узел связи сил сопротивления. Здесь место встречи командиров, сюда стекается и отсюда распространяется информация, и рельеф способствует тому. А прачка с поварихой – координаторы.
«Ах ты гад»!» - Привыкла встречать неожиданности Нина, и лишь поэтому не дёрнулась, не завопила. Кто такой? Нет времени оценивать. Кто бы ни был, цель понятна: Шиммеля убить, а с ним прихлопнуть явку. И когда-то новую создашь с той же степенью безопасности! Но главное – где создавать её!
Будто два клинка, схлестнулись интересы. Время на раздумье – со знаком минус! Преимущество: она видит его, а он – нет – из-за тени и колебания многочисленных пододеяльников. Схватив один и скомкав угол, чтобы получился кляп, Нина прыгнула сзади. На счастье герой не успел выдернуть чеку, и граната, выбитая тычком пальца в локоть, упала, не покатившись так, что её тотчас удалось подхватить.
От госпитального двора площадка под окном Шиммеля отгорожена стеной дровяного сарая, от охранников – высокими кустами. С третьей стороны овраг. «Родная трещина в родной земле» (так зовут это место партизаны) - старое русло реки. От неё остался тоненький, прерывающийся в летнее время ручеёк, осенью и весной взбухающий (как говорят) «до глубин Марианской впадины». * Чистить берега или селиться там добрым людям всегда казалось опасным, ведь кто их знает, стихии! Вдруг речка захочет взять своё назад?
Восточный склон более пологий, западный – почти отвесная, увитая ежевичником стена, из которой каким-то чудом торчат толстенные деревья. Дабы ни убиться в хлам, для быстрого спуска из госпиталя есть два пути: кухонный жёлоб, низвергающийся в помойку, и сток у докторского домика. Именно в него свалилась Нина вместе с «белым привидением».
Падать оказалось весьма комфортно, поскольку все тычки достались связанному, и явилась возможность убедиться в наличии полного обеззвучивания. «Ничего, полежит, - решила Нина, - я же позвоню Анфиму, чтоб забрали». Только вход в ситуацию, если он настоящий, непредсказуем до изумления. Не успела она выпрямиться и убедиться, что придурка не видать сверху, как почувствовала тонкий толчок в подреберье и поняла: это – нож.
И всё-таки Акела (кто б он там ни был) промахнулся. Нина – Деменкова не только по матери. С младенчества хлебнувшая горя девочка, поселившись в доме дяди, буквально вцепилась в освоение навыков болотных жителей, в том числе, в способы защиты посредством нападения. Она владела приёмами рукопашного боя, прекрасно двигалась, хорошо плавала, великолепно знала местность, к тому же, в совершенстве обладала заячьим умением - прятаться в открытом поле, не говоря о зарослях.
Майор Земпелин настаивал на том, чтобы подчинённые не расслаблялись по части боевой подготовки, поэтому выстрелы на госпитальном дворе не были чем-то необычным. Нина по должности не могла себе позволить усиленные занятия стрельбой, но пять «щелчков» ежедневно делала тем более, что из оврага звуки вверх долетали весьма и весьма приглушёнными.
Пистолет у неё всегда при себе. Патроны – вообще не проблема. Поэтому, обернувшись на прикосновение «пера», * госпитальная прачка разрядила обойму во всё, напоминающее homo sapiens, не заботясь о том, обратит ли на хлопки внимание охрана у ворот, и, прежде, чем оценить масштаб боестолкновения, успела-таки услышать в свой адрес несколько ласковых слов:
-Бей, - сказал один.
- Подстилка немецкая! Ты у нас получишь! – Поддержал товарища другой голос, и стало тихо.
«Спасибо, милые, что вы дураки. Были бы вы умные - ой, что бы было!» Свершилось скорей, чем об этом возможно сказать. Перед ней четверо мальчишек. Кто-то в порыве осознания опасности отступил назад, кто-то бросился вперёд с тем, чтобы прикончить Нину. Однако, пули быстрей замаха рук настигли всех с разной степенью удачи. Двое упали замертво, третий корчился поодаль. Четвёртый стоял, схватившись за живот, и было понятно, - долго удержать вертикальное положение не получится.
И надо же! Лицо, «достойное не столько кисти художника, сколько молотка скульптора», знакомо до позеленения в глазах. Правильно! Миша Заводченко, шахматист, всегдашний соперник Рябкова из ступанок! Неужели он ударил! Ужас, какого не бывает! И другие оттуда же, с карьерки! До конца дней плакать по ним, да сейчас не о том речь.
Нина бросилась к Заводченко и, связав руки своим поясом, сунула платок ему в рот. Малый не сопротивлялся. Должно быть, вид крови поверг «героя» в замешательство. Другой был ранен в бедро, - не мог подняться. Болевой шок и этого «террориста» сделал чрезвычайно слабым, потому не составило труда его обездвижить.
Собственная рана показалась незначительной, хоть серьёзно кровоточила. Надо уходить. Но есть ли тут шестой? Не должно быть: боевая пятёрка – куда ни шло. Шестёрка же – термин о другом. * К тому же, подростки (хоть и отчаянные) – остаются лишь подростками.
- Уроды! Он бы и так подох! – Скручивая последнего, бормотнула Нина.
- Мы тебя, суку! – Огрызнулся лежащий в пододеяльнике, сумев вытолкнуть кляп. – Всё равно пришибём, так и знай.
- «Эх, вы, Аники-воины!» * - Припечатала Нина диагноз. - Кишкой не вышли! Запомните святую истину: «В старину обезьяны ходили голыми, а когда наступил ледник, они покрылись волосами, и это помогло им стать людьми». Физкультурой мало занимались, третьяшня забитая. И ДОСААФ – в заднице у вас. Вечно по области отстающими были, вот что вашему Кротову скажу, пусть подавится.
Собрав у ребятишек восемь гранат, Нина подбила дебет с кредитом: пять к одному, и полная победа. Осталось на всякий случай примотать к деревьям мертвецов, в дохлости которых сомнение. Уже делается. Ещё бы по следу пройти, да озадачила кровопотеря. Наверх – не вниз. Вдруг по дороге где-нибудь наткнётся и не сможет встать! Что будет тогда с «точкой!»
Проще всего карабкаться по столовскому жёлобу – там вдоль бортов колышки для снегозадержания. Канализация в госпитале автономная, летом и в сухую погоду отток из коллектора в грунт беспечально функционирует, поэтому в предназначенном для аварийных ситуаций жёлобе сухо и чистота. Удобно цепляться руками за равномерно расположенные точки опоры, ногой упираться легко: тапки додумалась во время поединка сбросить наверху. Вернётся – найдёт. Пока же надо в «корневую» * пробежать. Взобралась. Выпрямилась. И! Что такое? Предел всему! Там, где Андрюшка некогда словил Траутштадта, стоит Земпелин и с величайшим любопытством разглядывает «явление Христа народу» * из оврага.
- Добрый день, Гер директор, - вежливо сказала Нина. Как вам погода? Сколь занятен вид? Здесь, между прочим, самое высокое место над уровнем моря на триста километров вокруг.
- О, да! – Чуть ни задохнулся ответом майор. – Всё это мне очень нравится. Но больше всего нравится, что вы из самого низкого места вышли живой. Кто вас так, позвольте спросить!
- Конечно позволю. Только, Господин директор! Здесь отвечать на ваш вопрос не совсем приятно.
- Куда же мы пойдём? В мой кабинет? Будет странно, если по дороге у кого-либо ещё не возникнут вопросы. Даже теперь я сомневаюсь в невозникновении.
- Разрешите туда, - указала на кухонный подъезд Нина. Я туда и, спустя три-четыре минуты, в ваш кабинет, если перевязочная занята.
- Ступайте. Только сами не трогайте и не позволяйте никому прикасаться к спине: чёрное нечто сквозь платье торчит. Я не спрашиваю вас, как в таком виде незамеченной можно пройти через полное людей здание, и надеюсь встретиться с вами в условленном месте.
Нина скрылась за низенькой дверью. «Кровавый след не остаётся», - удовлетворённо отметил Земпелин и неторопливым шагом отдыхающего начальства, которое видит всё, побрёл по двору.
«Кто она? Чего ждёт от будущего? Что здесь происходит?» Для ответа военный хирург дал бы себе одно, лишь одно мгновение, только права на ответ не имеет, поэтому никогда не спрашивает русских ни о чём больше необходимого минимума. Что за жизнь досталась ему! Юрген Земпелин – не страус и не овца, ведомая на заклание, но в точку нацеленный скальпель. Иначе нельзя. Скорость и масштаб исторических событий так велики, что сознание за ними просто не поспевает. Да, растерянность именно оттого, что осуждать русских не получается, ведь они делают очевидно благое дело, глянуть в ту же сторону – тем более. Следовательно, надо стоять, где стоишь, и не дёргаться.
В «корневой» никого. Наверху гремят котелками разносчики – близок обед. Сперва, дабы скрыть от случайного взгляда кровь, Нина хотела надеть юбку и кофту Харитины Дроновны, бывшей выше неё на целую голову, но решила: камуфляж – напрасный труд. Лишь Сомов бы не обратил на него внимания! Поэтому из раздевалки надо взять больничные чуни, халат, комплект нижнего белья, и спуститься в овощехранилище.
Связка запасных ключей на месте – под бочкой, телефонная трубка ремонтников, которую (Анфим говорил) к любой проволоке можно подключить даже через изоляцию, - тоже. Стационарных номеров в городе немного, операторы стараются отслеживать каждый разговор, поэтому Звонок является экстренным каналом связи. Благо, теперь день, плотней частота и длительность соединений. Дежурный видит ползунок, слышит щелчки входящих цифр, но не может определить выходную точку. К тому же, номер короток, и подслушивающий заходит в линию, когда несколько слов уже сказано.
- Дедонька! – Выдохнула Нина в микрофон. – Меня пырнули ножом. Пятеро. Третья школа. Лежат у нашего водостока.
- Есть, мой господин. Имеется в достаточном количестве. Жду вас в любое время. – Ответил Анфим по-немецки. Вот что запишет в протокол возможный слухач, в гастхофе такие диалоги – сплошняком и через раз.
Ладно. С этой стороны порядок. Дальше идём. Ключи могут зазвенеть некстати. Отцепив нужный, стартонула девчонка, до полусмерти боящаяся мышей, сквозь темноту подземелья, мечтая об одном: не завизжать, когда какая-нибудь тварь по ноге пробежит.
Из рассказов Марии подвал интуитивно понятен. Сквозных лестниц – две: первая в вестибюле, вторая между перевязочной и директорским кабинетом, против палаты X. В ней пусто, поэтому, случись чего, можно там спрятаться или шмыгнуть обратно в подвал. Однако, Земпелин уже на месте. Кажет налево в перевязочную.
- Снимайте, - говорит. – Это надрежу. Ложитесь. Укрою простынёй. Ну! Благополучно выскочили. По самую рукоять! Боже мой! Больно вам?
- Нет. Мерзкое чувство – будто я превратилась в кусок колбасы.
- О, конечно! Именно колбаса! И нож разделочный широкий. Окажись лезвие длинней, вряд ли состоялась бы наша беседа. Итак, ваша жизнь вне опасности, поэтому я жду ответа на мой вопрос.
Как отвечать, когда из тебя нож вытаскивают! Нина почувствовала жжение в животе, дрожь пальцев и век. Видимо, отзвон напряга.
- хорошо, - сказал Земпелин, не дождавшись. - Помогу вам, объясню отправной расклад этой истории для меня, дабы вам играть в открытую. Я – немец. Национальная особенность немцев – безупречно делать своё дело. Моё дело – лечить людей по принципу, сформулированному доктором Гэдке: «спасение жизни тех, кому Господь хочет её оставить». Если в мои руки попадает тот, чьё здоровье в опасности, я должен действовать, и лишь Бог, сохранив или забрав жизнь, имеет право оценить мой поступок. Выяснять, кто пациент: бандит или военный преступник – не моё дело. Этим занимаются другие, и успех обеспечен лишь при условии, когда каждый выполняет свой долг, во имя Бога, разумеется.
Нина радостно и тотчас согласилась бы с ним, да услужливая память подсунула множество примеров злодеяний, прикрывавшихся именем Божиим. К данной ситуации отношения они мало имели, однако в душе поднялся мутный вал, готовый опрокинуть мир сердца вплоть до истерики.
- Убеждаться, во имя ли Бога они выполняют – тоже дело не моё, - о том не догадываясь, осадил Земпелин готовый вырваться вулкан. - Решает Бог. Можно оказаться между двух огней, - возразите вы, но и здесь - не моя забота, а Господня. Если жизненный путь окончен, - не возражаю, потому что бессмысленно возражать, ведь жизнь не сам себе даёшь. Это, конечно же, только схема. Присутствуют другие факторы (страх плоти, например, или обязательства перед государством), но алгоритм разумен и держит в вертикальном положении.
«Qui prodest?" * Вспомнилась Нине крылатая фраза. «И в рай не возьмут против воли; вот только когда осудят в ад - хочешь не хочешь, а ступай». Она о нём ничего не знает, да и надо ли знать, если всё уже свершилось, и ничего-то, ничегошеньки нельзя изменить, ведь не её в данном случае власть. Он же? Нука ты: сейчас раскроется перед ней, и что-то будет!
«Не следует сопротивляться физическим законам, - говорил на лекции студентам преподаватель этики (забытого ныне предмета), профессор Айхенвальд. Следует их использовать. Готовность принять свободу в определённых границах позволяет человеку самостоятельно определять эти границы».
Век двадцатый, доставшийся двуногим для обитания, вовсе не настроен терпеть полутона и недосказанности. Он требует высказаться до конца, произнести «кредо» полностью вплоть до последней буквы. Он требует от каждого бытия в самом решительном смысле: человеческого или нечеловеческого, и в середине своей не желает от человека середин. А люди «на голубом глазу», опрометью, как в воду шагнув, делают подчас неожиданный выбор. Интеллигенты в костюмах, с престижными дипломами вдруг опускаются на четвереньки и принимаются хрюкать, отыскивая налившимися кровью глазками жертву послабее. Их видно сразу, и сразу хочется въехать в «пятак», разочаровавшись в интеллекте и образовании.
Однако, приглядевшись, можно стать свидетелем странного зрелища, не достижимого ни для каких других времён, кроме чёрных. "Ничтожества" сомнительного вида: с лишним весом, вредными привычками (даже с перегаром) - вдруг словно зажигают внутри себя лампаду и отращивают крылья, спасая, защищая, оберегая и заботясь. Дарят друг другу надежду и любовь, превращаясь из обречённой на исчезновение жертвы обстоятельств в героев, обретающих вечность.
- Помыли, - подвёл черту увещеваний Земпелин, - хорошо. Надо вытереть. Садитесь. Вот ваши трусики, халатик. Ноги, пожалуйста. Вот вода, глюкоза. Надо растворить и выпить. Теперь пойдёмте – у меня есть шоколад. Капельницу поставим там. Грязное? С собой. Нож? Сюда. Вы, как и положено прачке, явитесь миру с мешком грязного белья. Кровь? Чему удивляться в перевязочной госпиталя? Здесь так и было. Мюллер не убрал. Бездельник! Достанется же ему после «Жёлтого дома!»
Нина встала, опираясь на стол. Не идёт, но ступает. Поджилки трясутся, в ладонях звон, по ушам – будто бы настучали.
- О, нет, - возражает Земпелин, - диван слишком мягок. Вот стул. Вот шоколад. Кофе не предлагаю: приманчив запах, нам же нужно уединение?
- Очень нужно, - соглашается Нина, осознав, что неприлично уже увиливать и молчать. – Была попытка покушения на меня, - говорит. – Один хотел метнуть гранату через окно комнаты Шиммеля; четверо напали в овраге после того, как связала пододеяльником и столкнула туда первого.
- О, девочка! - Подался вперёд через стол Земпелин. - Овраг! Я всегда ждал беды оттуда. От вас – не ждал и не надеюсь получить. Ваши принципы (мне кажется) столь же незыблемы, как и мои.
«Принципиальную нашёл! – Содрогнулась Нина. – Мальчишек убивать, много совести не надо».
- Есть ли для вас вывод из случившегося?
- Да, Господин директор. Я жила, не оглядываясь, и это сыграло со мной злую шутку.
- В свете сказанного там, - поднялся и выглянул в коридор Земпелин, - безопасность выздоравливающих чрезвычайно меня заботит, но ищейки Финка здесь не нужны, так как лезут в кадровую политику и мешают мне лечить моих пациентов. Кому держать скальпель, ассистировать (и кормить, между прочим) – не их собачье дело. Поэтому именно я должен нечто предпринять против ваших бандитов. Итак, вы теперь же сообщаете подробности: кто они? В каком состоянии вы их оставили?
- Я? Связала раненых. А кто, надо бы уточнить. Не знаю, как по-немецки! Производители отходов слизистой оболочки носа, вот кто они такие.
- Сколько их?
- Пять.
- Инсургенты * или партизаны?
- Не понимаю Вас, Господин директор.
Первое – автономно действующая группа сопротивления; второе – воинский контингент, развёрнутый в тылу противника.
- Есть ли разница для нас!
- Конечно. Группа отчаявшихся безумцев или… Да. Понимаю. Судя по тому, что вы с ними справились, скорее всего - инсургенты.
- Какое там! Обычные школьники! Не больше пятнадцати лет! Один мне известен.
- Что предлагаете сделать?
- Сообщить родителям, чтобы вынули из «трещины» и надрали задницу. Прочее – огласка и повод для вмешательства гестапо. И знаете, Господин директор, вам в этой истории до срока лучше не участвовать.
- Как? Почему?
- Напали на меня; я сама отбилась и обезвредила; я знаю, где живут, и знаю способ - прекратить противоправную деятельность с их стороны. Если эта история всплывёт, я в присутствии Финка всё вам расскажу, а вы сделаете круглые глаза. Тогда, конечно же, гестаповцы будут здесь. Но если обойдётся – останемся при своём.
- Не правильно. Я должен навести порядок.
- Вы в первую очередь должны сообщить, куда следует. Я, женщина, этого не сделав, - просто дура; вы, офицер, умолчав, становитесь преступником.
- Но банда!
- О, Господин директор! Железнодорожники сумеют вправить им мозги. Бабушка теперь же пойдёт, оповестить, а вечером обрежет кусты, чтоб кромка хорошо просматривалась от ворот, и будем следить за оврагом. Ещё можно протянуть проволоку, пустить ток, например, или патрулировать с собакой.
- Бабушка знает, кому сообщить?
- Да. Моему свёкру, что вполне естественно. Он является её правнуком и работает машинистом паровоза. Дом сгорел, погорельцы живут в казарме депо, поэтому бабушка здесь.
- Они ранены?
- Да, если родственники вам их привезут. Пока же считайте – только обездвижены. Ещё раз повторю, вам нельзя вмешиваться. Они готовы на всё ради мщения мне, могут перед гестапо и вас оговорить.
- Месть только вам? За что?
- За сотрудничество с оккупационным режимом. Юношеский максимализм – вот движитель, так мне видится. Что до безопасности, это – личная месть. Партизанам мы не интересны, иначе! Степень беззащитности госпиталя такова, что от нас ничего бы не осталось.
- О, да! Человек априори беззащитен, девочка. Есть самонадеянные глупцы!!! Хорошо. Так и сделаем, оборвал речь Земпелин, услышав звук шагов. - Отправляйтесь к себе, и будем ждать.
Он хотел выйти первым, дабы прикрыть Нину.
- Стойте, - велела она, - вот как лучше. - И, сорвав с кресел толстые чехлы, завернула в них окровавленный узел.
- Сделаю, Господин директор, если погода позволит. Разрешите идти?
- Благодарю вас, да. Ступайте.
Но ступать оказалось некуда. «Это вам не лабух. Это люди, которые сидят в этом пианино!» Дверь загородил собой охранник: выражение лица совершенно ошалевшее, а в руках Нинины тапочки.
- Ой, благодарю за труд! – Искренне и радостно засмеялась Нина. – Я сама бы их взяла!
- В чём дело, Бремер? – Спросил Земпелин.
- Теперь – не знаю, - отвечал охранник. – Ганц – нашёл это там!
- Нашёл, и что?
- Следы борьбы и это, зацепилось за куст! Мы решили прочесать овраг с Вашего разрешения, Гер майор.
Нина снова засмеялась в ладошку, дабы не мешать докладу.
- Что же произошло на самом деле? – Обратился к ней Земпелин. – Вы объясните нам!
- Конечно, Господин директор. Я танцевала, простите меня. Глупо, конечно же, но там такая гладкая, такая чистая площадка! Я двигалась так, чтоб не качнуть ни одного пододеяльника. Тапки слетели, стало приятней вдвойне. Мария позвала, и я побежала на кухню; потом позвали вы. Глупость! Большая глупость, но бежать за тапочками не было времени. Я обула это и пришла сюда.
- Приказываю прочесать овраг в поисках её платка, - сказал Земпелин.
- Простите, Гер майор, - возразил Бремер, но платок, сколь я вижу, на своём месте.
1. Марианская впадина – самое глубокое место в мировом океане.
2. «Перо» - нож (уголовн.)
3. «Шестёрка» - прихлебатель (уголовн.)
4. Николай Некрасов.
5. Корневая - помещение в пищеблоке для чистки овощей.
6. Картина Александра Иванова.
7. Qui prodest?" – «Кому выгодно?»
8. Инсургент – участник вооружённого восстания.
Продолжение:
http://proza.ru/2020/04/21/2289