«… И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь»
А. Блок.
Это были лучшие времена из того, что было перед этим, и того, что случится потом.
Времена надежд, которые ощущались реальными настолько, что, казалось, можно было протянуть руку и потрогать нечто из прекрасного завтра, ласковое и шероховатое, как итальянский замш.
Бархатная пора реформ. Еще действуют заводы. Еще у всех есть работа. Уже разрешили индивидуально подрабатывать и вот-вот дозволят кооперативы. Производственное руководство впервые думает не о том, как урезать зарплату, а над тем, как ее поднять.
Ничего не сбудется.
С каждым годом – да, что годом!? месяцем! - будет становиться все хуже и хуже. Заявленное на века окажется случайным и временным. То немногое, что дали, потом также просто, в один миг, заберут.
Но тогда верилось. И очень хотелось это делать, то есть верить. Даже в самое абсурдное. Например, в возможность увеличения за ближайшие пятнадцать лет валового продукта на столько, на сколько он возрос за последние семьдесят, в обещания каждому отдельной квартиры до двухтысячного года, прочее хорошее, на московском и местном уровне... И еще в то, что Европа с Америкой ждут-не дождутся, когда откроется наша граница, чтобы создавать у нас банки, биржи, страховые компании, частные пенсионные фонды, кредитные союзы, строить автозаводы, сервисы, заправки, переносить сюда филиалы транскорпораций, покупать акции наших фабрик, магазинов, лесхозов… В то, что мы несусветные специалисты и везде нас ждут с распростертыми объятьями и открытыми дверьми…И в то, что нам только дай свободу, только дозволь… Хоть то же выборное руководство крупными предприятиями, хоть те же кооперативы, хоть то же ИТД… И мы, ой-как, сможем и, ой-как, вознесемся, и куда там будет до нас тем европейцам и американцам….
Не случится.
Ни через месяц, ни через год, ни десять лет спустя…
Но тогда еще верилось…
Было...
В какой-то мере ссылка, в какой-то – удача.
Я никогда не жил нормально. Окончив военное инженерное училище, служил офицером на дальнем полигоне, откуда обратно, в большой мир, отпускали редко и трудно. Вырвавшись из объятий кадровой военной службы, попал в абсолютно невыездные, как сотрудник полувоенного НПО (научно-производственного объединения). НПО было неактуальным, но считалось сверхсекретным. В курилке смеялись: подойди к американцу и скажи, что хочешь выдать секреты N-ого завода – он убежит от тебя сломя голову, потому что знает, ты станешь клянчить доллары, а им секреты нашего трижды режимного были известны еще до твоего рождения..
Я слыл хорошим специалистом. Когда возникли конфликты между администрациями предприятий и поднявшими при Горбачеве голову парткомами и профсоюзами, я был один из немногих, который смог встать и сказать: мне не нравится это и это.
Памятуя прошлые годы, я поначалу опасался, полагал, что даром это не пройдет. Проходило. И я освоился с новыми веяниями.
Для заводской администрации такого человека, как я, лучше было иметь у себя, чем в среде рабочих.
- Начальником цеха пойдешь?
- Я что, с ума сошел...
- Зам главного инженера?
- Так он же дурак!
Директор оказался в пикантном положении. Завод – несколько тысяч человек, он директорствует девятнадцать лет, переходящее знамя, вымпелы, и тут какой-то самозванец, к которому райком партии просил относиться с вниманием. Раньше такого можно было стереть в микроны; сейчас по инициативе трудового коллектива на заводе могли состояться свободные выборы директора, и этот горлопан имел, как модно стало выражаться, высокий рейтинг.
- Зам генерального директора по производству?
- Отказываюсь.
- Я посоветуюсь в Министерстве... Первый зам директора? Вы способный человек... Так сказать, новая волна... Я надеюсь, мы с вами сработаемся.
Конкурс на должность генерального директора все же объявили. Я выиграл в первом туре, восемьдесят семь процентов.
Я отказался. Корреспондент «Комсомолки», жаждущий красивого репортажа, ходил за мной два дня и уехал ни с чем.
- Неужели вы хотите навсегда остаться в должности ведущего инженера?
- Не хочу.
Корреспондент оживлялся:
- Ну, так есть ли причины для того, чтобы не быть директором?
- Причина одна – дурной характер.
Я врал. Я хотел, я мечтал, я грезил... Но совершенно не представлял, зачем и как. Красивые статьи популярных экономистов в газетах и журналах множили сомнения, но не убеждали.
- Вы – лидер. Вы бы могли вывести объединение на одно из первых мест в Министерстве.
- Оно и без меня на одном из первых мест.
- А по мировым стандартам?
- По мировым? А мы знаем – как это по мировым?..
- ...?!
- Космос...
- Это верно. Один мой коллега красиво написал: "Космос дурости... как вся страна..."
- Летаем все-таки. И неплохо. И давно.
- Не совсем понял вас...
Меня отправили директором бывшего филиала, ставшего ныне самостоятельным. С моего согласия. Я устал от большого города, и хотелось Сибири.
Завод был не в Сибири, но в местах похожих на Сибирь.
Я, вчерашний рядовой инженер, вынужден был прятать от бухгалтерии и отдела кадров трудовую книжку, чтобы все думали, что я был директором всегда и назначение сюда – это опала.
Легенда удавалась. Распространились слухи, что я занимал высокую должность в Министерстве, был чуть ли не замминистра.
На бывшем филиале ждали резких перемен.
Я посмотрел сводки: за последние четыре года план не выполнялся ни разу. Благоприятная статистика, то есть хуже не сделаю.
Я – Горбачевский выдвиженец, не будь его спорадических селекций, я со своим характером и происхождением еще долго числился бы на нижних инженерных должностях. Однако что-то недодумано в его кадровой линии. Анонсируется: новые люди, новые мысли, заранее предполагаются выдающиеся успехи... Волна подхватывает наугад тех, кто посмелей и погромче, и тех, кто всегда на плаву. Случайные люди и действуют случайно. По-настоящему, селекцией и поиском никто не занимается.
Директору приказали уйти на пенсию. Я предложил ему должность первого зама и его прежний кабинет.
- А если вам из Министерства позвонят, Сергей Андреевич?
- А на что вы? Вы их лучше меня знаете. А про меня скажите: пошел проверять, например, зеленый цех – заботимся о пропитании трудящихся.
- Но у вас все-таки должен быть хорошо оборудованный кабинет, Сергей Андреевич. Понимаю, вы – человек новой формации.… А у нас поселок не такой уж большой, почти все работают на нашем заводе, не так поймут.
- Зал истории завода!? Сделайте кабинет там, среди знамен и медалей, со спальней. Я, как Форд, буду спать на заводе.
- Это же музей! Это – реликвия!
- Хорошо. Оставляю на ваше усмотрение. Три месяца хватит? Можно что-нибудь попроще. А из вашего кабинета мы когда-нибудь сделаем экспонат бюрократической эпохи.
Я был совсем молодой.
Мог пойти с завода домой пешком. Люди иногда узнавали: здравствуйте. Заходил в пивную, где стояли автоматы. Пил две-три кружки пива. Автомат наливал медленно по неполному стакану, и мне приходилось выстаивать в пивной около часа.
Кто-нибудь приставал:
- Чегой-то твое лицо мне знакомо?
- Вчера пили или позавчера... Я тебя тоже плохо помню.
- Ты где работаешь? На номерном?
- Да.
- Вот откуда тебя помню. Ты из какого цеха, из 22? Я из 16-ого, - и ладошку ковшиком, чтобы не испачкать рыбой, - Толя.
Снимал за счет завода квартиру в частном секторе возле большого промтоварно-продуктового магазина. Ночью в магазине оставался человек и торговал из подсобки спиртным. А это запрещено. Секретарь райкома предупреждал: «Андреич, следи! Знаешь, какая нынче политика! Если что – поставь для контроля дружинников».
Магазин находился точно напротив дома, где моя квартира, я все видел в окно, но мер не предпринимал. Заведующая, креатура моего предшественника, относилась ко мне без особого почтения, но вполне предупредительно, соблюдая местный табель о рангах. Когда я заходил в магазин – начиналось движение: продавцы становились за прилавок, и слышно было, что ищут какую-то Ларку из мясного отдела, где давно уже ничего нет, но где она должна стоять, потому что на витрине выставлена морская капуста, лавровый лист и подсолнечное масло.
Я проходил в кабинет заведующей.
- Ничего нет, - говорила она. - Был старый директор – ничего не было. Вы пришли – еще хуже стало.
- Это не я хуже, Лариса Дмитриевна, это эпоха взбрыкивает.
- Но...
- Никаких но... Бывший директор почтового ящика сейчас занимается точно тем, чем занимался всегда. А я при нем. Какие претензии?
- Так уж вы и при нем!?
- Он у вас – гигант мысли, а я всего лишь осколок новой волны.
- Чего вы смеетесь? Завтра, если захотите, меня в порошок сотрете. Директор такого завода...
- Не бойтесь, не сотру.
- Непонятный вы человек. По улице ходите, стоите с забулдыгами. Вы кем в Министерстве были?
- Я был Генеральным секретарем ЦК КПСС. Только очень недолго. Не все успели заметить. Ваша какая должность?
- Извините, Сергей Андреевич...
- Двести грамм колбасы и двести сыра.
- Так нет же ничего... Это ж не в Москве!
- Тогда что-нибудь на ваше усмотрение.
Иду вечером по поселку. Танцы в загородке при клубе. Беру билет, захожу. Тут же на веранде столы: партия в шашки, партия в шахматы; в шашки выигрываю, в шахматы проигрываю. Вроде никто не узнает. Народу еще мало. Ансамбль играет редко и тихо. Довольно уютно. Просто сижу и смотрю.
Веранду и танцплощадку настойчиво заполняют сумерки. Они заползают в углы, чернеют под столами и скамейками. Хочется распорядиться, чтобы зажгли свет. Но он, наверно, тут не нужен.
Меня приглашает на танец улыбающаяся девушка лет двадцати, жмется ко мне через шуршащую ткань и говорит:
- Вы – старый, но самый красивый тут.
Мне двадцать восемь. Возможно, для нее я уже старый.
- Вы знаете, кто я? – спрашиваю.
- Знаю.
- Кто?
- Вы из соседнего поселка?
- Угадали, я из соседнего поселка.
- У вас лицо грустное и доброе. Скажите что-нибудь задушевное.
- Ну, например... Вам весело, вам хорошо, вы, наверно, очень жизнерадостная женщи-на... Вам нравится современная иностранная музыка, дурацкие американские фильмы, вас тянет к романтике в стиле Грина, которого вы не читали...
- А еще?
- Супротив сегодняшнего тусклого вечера, в вас воплотилось солнечное искрящееся утро. Вам хочется ходить босиком по высокой мягкой траве, ловить руками солнечных зайчиков, рвать ромашки. Вы – прекрасная фея, вы принесли мне на ладошке этот вечер. Вы прилетели из далекой и загадочной страны, и наш грешный мир заблистал, завертелся вокруг вас. О, счастливый круговорот! И мне повезло, что внутри его оказался я!
- Вы кто?!
- Писатель детективных романов из соседнего поселка.
- Вы врете. А все равно вы тут самый красивый. Почему вы третий танец со мной?
- Я тогда отойду.
- Извините. Постойте просто. И пусть все смотрят. Мне это приятно.
Подбегает главный инженер, ответственный за народную дружину.
- Сергей Андреевич! Ну, как же так, ну хоть бы предупредили! Хулиганья вон сколько... Девушка, отойдите, мы вас знаем, вы здесь каждый день...
Две недели была хмарь. Ночью – холода. Всего лишь начало августа. Вчера и нынче резко потеплело. А казалось, что лето уходит или совсем ушло, и не будет до следующего года ни солнца, ни тепла.
Я не предполагал, что я такой расторопный. При мне завод, никогда не выполнявший план, вдруг стал его выполнять.
В 17-00 выгоняю все управление: патриотизм – это хорошо, но работу надо делать в рабочее время. Сам сижу на заводе до полуночи. Мне просто некуда идти.
Не вызываю машину, иду в непролазной тьме по тропинке в общежитие (у меня помимо квартиры еще комната в общежитии, рядом с заводом). Вдоль тропинки, за высокими бетонными плитами - пищевкусовая фабрика. Воздух кислый, как квас, и тишина по реке и забору густая и вязкая.
Кто-то в белом сидит на берегу под деревом на ящике.
- А это я, – тогдашняя девушка с танцев. - Я знаю, кто вы...
- Кто?
- Мне рассказали... Начальник отдела комплектации. Точно?
- Почти.
- А чего вы такой грустный?
- Да вот погода непостоянная: то холода, то парит. Хотел в Монте-Карло слетать, да, говорят, там тоже неладно: идут дожди, и ветер северный, с Кордильер.
- А я – Люда, - она протянула руку, - микромонтажница из 28 цеха
- А я из отдела комплектации, Сережа.
- А чего перед вами так главный инженер расшаркивался? Тогда, на танцах?
- Наверно, боится, что я модули или микросхемы на сторону толкну.
- Кому они нужны?!
- Что вы?! Весь западный мир только и мечтает, чтобы заполучить секретную микросхему с Ольгинского завода.
- А я вас ждала. И вчера, и позавчера... Мне сказали, что вы здесь ходите. Не подумайте плохого. Просто с вами как-то хорошо.
- А без меня еще лучше. Особенно если учесть, что без пятнадцати двенадцать.
- ...?!
- Извините, извините! Я неудачно пошутил... Так что там в 28 цехе? На микромонтаже? Электроды нормальные? Подтачиваете их ...
- Я не затем пришла...
- Понимаете, я все-таки, как вы говорите, начальник отдела комплектации, лицо завода. Мне вот так запросто пройтись, например, с вами под руку – не то... О чем трудовой народ подумает? Вы же знаете, отдел комплектации – пример и в труде, и в личной жизни... Хотя... Извините... У меня сегодня с чувством юмора что-то...
- Вы не думайте, я техникум закончила...
- А я то стою и думаю: закончила она техникум или нет?.. Впрочем, извините еще раз. Заносит. Рад был вас видеть. Извините... Наверно, в обратную сторону пойду... Куда хотел, уже опоздал... Назад, наверное, пойду... До свиданья.
От проходной вызываю машину.
За два квартала до квартиры выхожу. Пройдусь. Моцион перед сном.
Небо в заволоке. Едва теплятся звезды. Роса, душно. Наверно, опять зарядят дожди.
У магазина движение.
- Здравствуйте, Сергей Андреевич, - красавица Зина, старший продавец из отдела продтоваров. - Я вас давно жду.
- Зачем?
- Надо.
- Зачем?
- Не торопите, потом скажу...
Нарастающий стрекот грузового мотороллера. Тусклый луч искателя. Человека за рулем не видно.
- Зинаида Васильевна, - хриплый голос экспедитора магазина Алексея, - хорошо, что вас застал. Мандарины привезли. Принять надо. Кроме вас некому.
Зина ругнулась: ни минуты покоя, бесы...
- Извините, Сергей Андреевич, в другой раз.
Я открываю калитку и спускаюсь по шлаковой дорожке к своей двери. Кстати, до меня мандаринов здесь не было отродясь.